Жду вас в «Обломове»

Предложила встретиться в ресторане «Обломов», что на улице 1905 года.

— Я не Ротшильд, — уныло пробормотал Кузькин.

— Зато я при деньгах. Устроим желудочную фиесту. Как же я обожаю ваш текст!

Телефон певуче дал сигналы отбоя.

Антоша почесал плешь, покрывавшую, будто кардинальская тиара, его еще отнюдь не старую голову. 44 года. Поздненько он решил переломить свою судьбу. Хотя Стендаль начинал в сороковник.

Прославленный глянцем ресторан «Обломов» поразил нищетой. Щелястый, дурно крашеный, пол. Гардеробщик с сизой мордой алкаша. Метрдотель того хуже, с физиономией серийного убийцы, со строгача откинувшегося. По стенам какие-то мутно-коричневые полотна в расфокусе, чахлые кораблики плывут по грязно-бардовой воде.

Павлины Ивановны не пока было. Антон добрался раньше условленного. Ничего! Пока оглядимся. И что, спрашивается, этой литагентше от него нужно? Конечно, это развод на бабки. Так ведь он не богат. Кое-что, конечно, скопил, верстая для богатеньких буратин журнал «Яхты&Виллы».

Неужели Павлину смог зацепить его романа «Метафизика любви», размещенный на сайте kuzkin.ru? Заходов на этот текст раз-два и обчелся. Коменты один другого глупее. Что делать? Приходится жить в эпоху торжества одноклеточных. Им не до тончайших нюансов и глубинных подтекстов.

— А вот и я! — за стол, громыхнув стулом, села маленькая черненькая женщина. Дернула энергично плечиком: — Точность — вежливость королей. Не так ли?

Антон скосился на фальшивый «Ролекс». Минута в минуту!

Павлина застучала по дубовой столешнице алыми коготками:

— Мы с вами, Антоша, горы свернем. Станете у меня вторым Стивеном Кингом. Куда там глупышке Донцовой!

Полистала тяжелое меню, обтянутое в свиную кожу.

— Вы уже выбрали блюда? Тогда доверьтесь мне. В этих кулинарных пенатах баснословно дорога даже картошка в мундире.

Антон облизнулся.

— Гарсон! — Павлина щелкнула пальцами.

Кто она по национальности? Цыганка? Еврейка? Ассирийка? Скорее, марокканских кровей. В упрямых и изящных скулах есть что-то арабское, кочевое.

Подскочил метр в черной бабочке, с мордуленцией серийного убийцы.

Затараторил:

— Сегодня в наличии уточка по-амстердамски. Вологодский хряк в мадридском майонезе.

— Тащите всё по чуть-чуть, — Павлина сверкнула черными, что маслины, глазами.

— Оплату принимаем только живой наличностью, — испугался холуй. — После крушения банков. Войдите в наше положение…

— Брысь! Денег как грязи!

Павлина нарезала аккуратными ломтиками окровавленный бифштекс:

— Природа литературного успеха, да и любой удачи, согласитесь, от чёрта.

— Вот как? — впился в баранью лопатку молодой беллетрист.

— Мы живем в обществе лысых обезьян с мобилами, ноутбуками, ну и так далее.

— У вас сатирический взгляд на вещи.

— Честный! Успех — это массовый психоз. Поверьте мне, тертому калачу, чужое творчество никому не нужно. А надобно только одно, усиление любви к себе единственному.

Антон с блаженством глотнул клюквенный морс:

— Смешно говорите.

— Вот договор. Будьте добры, поставьте здесь закорючки.

— Сколько хотите себе? — сощурился Антон.

— Фифти-фифти.

— Обычно агенты, насколько я знаю, ограничиваются десятью процентами.

— Не будьте скаредой, — Павлина выловила из дамской сумочки портсигар с перламутровым павлиньим глазом. Достала изящными пальчиками тонкую папироску. — Буду откровенна, ваш роман «Метафизика любви» требует кардинальной правки.

— Кардинальной?

— Правку сделаю сама.

— Нет уж, позвольте! — вскочил Антон.

— Сядьте! Повторяю, любой успех от беса, — Павлина звучно щелкнула пальцами и превратилась в грудастую блондинку с ожерельем из брюликов.

Антон Павлович сел.

— Зачем понадобился именно я? — пробормотал беллетрист.

— Вы чисты, что эмбрион. Почти не родились.

— Оскорбляете?

— Вы кусок чистой глины. Вылеплю из вас что хочу.

Чудное преображение маленькой брюнетки в крупную блондинку было зорко подмечено персоналом «Обломова». Слухи о всесильной литагентше давно курсировали по Москве. Дело в том, что весь персонал ресторана грезил о писательской славе.

Например, метрдотель Иван Кряквин, вопреки облику серийного убийцы, отличался тонкой и возвышенной душой, хотел стать маринистом и писать в стиле А. Грина.

Гардеробщик Эммануил Бломшиц, наперекор внешности угрюмого алконавта, не брал в рот спиртного. По ночам он строчил атеистические романы в духе вольнодумца Вольтера.

Рыжая официанта Надежда Бабочкина писала повести из жизни енотов и бобров, предавалась мечтам повторить судьбу М. Пришвина.

Раздатчик пищи Федор Михайлович Катаржанкин создавал вербальные полотна в жанре Хичкока.

И т.д. и т.п.

Так вот… Дискуссия привлекла всеобщее внимание.

— Беседа ваша нас крайне заинтересовала, — склонил набриолиненную голову метрдотель.

— Каждое лыко в строку! — с легкой истеричностью захохотала Бабочкина.

— Хотелось бы тормознуть на деталях, — взволнованно икнул гардеробщик.

— Жутких деталях, — угрюмо добавил Катаржанкин.

— Всякой твари по паре, — усмехнулась Павлина. — Такое сотрудничество, признаюсь, не входило в мои планы.

— Жажду написать роман о белорусских зубрах! — пискнула Бабочкина.

— Тогда, конечно… — Павлина вновь щелкнула пальцами, вернув себе облик брюнетки.

Раздатчик пищи Федор Михайлович троекратно перекрестился.

— Извольте, без крестных знамений, — поморщилась агентша.

— Я в Бога не верю, — сплюнул под ноги гардеробщик Эммануил Бломшиц.

Павлина провела эдакий мастер-класс. Рассказала о причудах стиля, богатстве и скудости языка, о десяти сквозных мировых сюжетах, о чувстве воздуха в диалогах. Потом из сумочки достала договоры, ФИО клиентов туда уже были вписаны.

— Так и в Бога поверишь… — поморщился Бломшиц.

— Дурак… — поправила зазывные груди Бабочкина.

— Закажем теперь обед «знатён»! — подмигнул метрдотель Кряквин.

— Сыта по горло! — резко встала Павлина. — Друзья мои, по приходу домой сразу садитесь за стол и марайте романы. Успех придет оглушительный. После, конечно, моей сокрушительной правки.

Антон Кузькин протер глаза:

— Мне кажется, я сплю.

— Все полученные гонорары я отдам на улучшение содержания зеков, — дернул кадыком Катаржанкин.

Литагентша положила ладошку на плечо Кузькина:

— Проводите меня? Погодя мерзкая, скользко. Боюсь упасть.

— Не вопрос.

Сердечно попрощавшись, парочка удалилась.

— Вообще-то меня Катей зовут, — на улице 1905 года сказала, видимо, дьяволица. — Можно попросту, Кэт. Когда же московские власти научатся посыпать лед зернистой солью?!

— Такси! — крикнул Антон.

Притормозил желтый «Форд».

В салоне тепло. Играл медитативный джаз.

Кэт обняла Антона:

— Хочу согреться. Вся дрожу. Потрогайте сердце.

Кузькин резко отодвинулся:

— Почему одеты не по сезону?

— Переходи на ты.

Таксист, седой дядька в пушкинских бакенбардах, повернулся:

— В багажнике у меня есть овчинный тулуп.

— Не надо, милейший! — Павлина поцеловала Антошу в губы.

Квартира на Чистых Прудах поразила минимализмом. Будто здесь обитала не молодая чертовка, а затхлая бабушка, переводчица, скажем, с сербского на албанский.

Антоша вертел головой. Никакой бесовской символики. Ни зловещих пентаграмм, ни аэродинамических метел.

— Все это временно, — Кэт поправила чуб. — Что-то зябко! Хлопнем коньяка?

— Я спец по водке.

— Нет, только коньячок. Такой не пил.

Кэт свернула в боковую дверь, вернулась в голубом пеньюаре с летящими на груди аистами. В руках хрустальный графин с темно-янтарным напитком.

— Армянский? — усмехнулся Антон.

— Из Марокко. Поехали?

— Вздрогнем!

Да, такого напитка Антоша Кузькин еще не пивал. Вулканически волна раскатилась по жилам. Кэт ему показалась даже славной. Хотя в глубине души он предпочитал не черномазеньких пигалиц, а крупных блондинок.

И секс случился высочайшего градуса. Не секс, тайфун!

Кэт пустила к ветхому и низкому потолку струйку слоистого дыма.

— Старый роман брось в камин. Говно романчик.

— Зачем так?

— Напиши-ка книгу в жанре Агаты Кристи. Таинственные убийства в яхт-клубе олигархов.

Роман такой Антон написал. Название — «Смерть под парусами». Насытил прозу тонким эротизмом и жестким саспенсом.

Компактные томики в алой обложке со свистом разлетались в «Библио-Глобусе». Пресс-конференции, автограф-сессии, бесчисленные допечатки.

Кузькин расцеловал Кэт в обе щеки:

— Ты, мать, кудесница!

— Виновник торжества именно ты. Одним выстрелом уложил сразу двух зайцев.

— Почему двух?

— Всякий русак мечтает быть олигархом. Это раз. А два — каждый русак грезит о зверском уничтожении олигархии.

— Получилось спонтанно.

— Садись за новый роман. Назови его, скажем так, «Последний барьер». Суть в депингованных скаковых конях. Наркотик в крови обнаружить не удается. Сыщик, вроде Шерлока Холмса, переодевшись в жокея, начинает расследование.

— Иди, цыпка, ко мне…

Пока же наши голубки занимаются любовью, самое время спросить: «А что же остальные незадачливые беллетристы из ресторана «Обломов»?»

С ними, будьте спокойны, все в порядке.

Итак!

Метрдотель Иван Кряквин написал лихую повестушку «Смерть в Бискайском заливе». Речь опять же шла об элитном яхт-клубе. Тут он, конечно, кое-что передрал из романа Кузькина. Плагиат снизил продажи, зато появился благожелательный отзыв в «Книжном обозрении» известнейшего критика Фомы Махнорылова.

Гардеробщик Эммануил Бломшиц сочинил философский трактат «Живым из жизни не уйти». Сочинен он был вязким и мутным языком, конечно, не понят русской целевой аудиторией, зато охотно переведен на китайский и хинди.

Рыжая официанта Надежда Бабочкина накатала забойную книгу «Секс норильских енотов и барсуков». Книгу министерства образования РФ предложило для внеклассного чтения.

Раздатчик пищи Федор Михайлович Катаржанкин переключился с зековской темы на детские стишата. Сочиняет не хуже Чуковского. Одну его песенку по вечерам, перед сном малышей, можно услышать по Первому каналу ТВ. Причем в исполнении самого Константина Эрнста.

Артур Кангин
kangin.ru