УСЫ. Рассказ

Одесса всегда была вольным городом. Независимым, а самое главное, свободным от любого национализма. Во всяком случае, именно такой она запомнилась Матвею с детства, хотя бы по тому, что в классном журнале в школе на Молдаванке, где он впервые сел за парту, встречались самые разные фамилии соучеников: польские и греческие, болгарские и русские, украинские и еврейские. Наверное, какие-то ещё, но Матвей по малолетству не шибко разбирался в тонкостях происхождения фамилий. Несмотря на столь яркое соцветье национальностей, Молдаванка, тем не менее, традиционно изъяснялась на едином собственном диалекте, и привычная русская речь там щедро приправлялась словами, заимствованными из других наречий. Словно заморские специи они добавляли в язык особый и неповторимый вкус, не утративший с годами ни остроты иронии, ни перчика язвительности, ни прочей возбуждающей пряности фраз, звучащих из уст коренного жителя Молдаванки. Неудивительно, что и люди здесь обитали особенные, абсолютно уверенные в своей исключительности, но ни капли не сомневающиеся в исключительности кого-то.

В каждом доме на Молдаванке готовили форшмак, мамалыгу, секли «синие» на икру, варили борщи и ставили на стол фаршированную рыбу, превратив немудрёные рецепты блюд кухонь мира, унаследованные друг от друга не одним поколением одесситов, в реально осязаемый символ дружбы народов. И никому тогда не было дела – кто живёт в квартире рядом: кацап, хохол или жид. На Молдаванке редко кто пренебрежительно отзывался о корнях соседа, а уж оскорбительно и подавно, но если какому-нибудь поборнику этнической чистоты хотелось непременно подискутировать в винарке на Степовой и поднять подобную тему в местной кладовой колоритных выражений, соответствующие находились незамедлительно. Они, окрашенные по-доброму, снисходительно, как и принято в дружной семье между детьми у одной мамы, никого не задевали, да и просто не находили интереса у хмельной публики. Впрочем, не только у хмельной.

– Шоб мене не сдвинуться с этого места, – говаривал хозяйкам инвалид точильщик, регулярно обходивший дворы на Молдаванке, – если вы рядом со мной не превратились в евреев, а я с вами не заделался русским.

Едва услыхав протяжные крики: – То-очу-у ножи, ножницы! – к нему бежали дворовые пацаны поглядеть, как тот ловко орудует нехитрым станком на козлах с ножным приводом. Его – хромого балагура и шутника неизменно окружала ватага мальчишек, зачарованно наблюдая за снопом искр, сыплющихся с вертящегося точильного камня. Здоровой ногой тот монотонно надавливал на педаль своего немудрёного приспособления, а заодно рассуждал о жизни. Звенели лезвия ножей и ножниц, и под эти звуки Матвей, ещё не доросший постичь всю глубину простых истин, лишь инстинктивно предчувствовал, что правда этого человека однажды станет и его правдой.

Впрочем, наверное, так было далеко не везде. Факт неприятия человека одной крови представителем другой Матвей осознал, когда уже повзрослел и понял, что если, его сердце не сжигает испепеляющая нелюбовь к ближнему, то это вовсе не значит, что чьё-то не переполняет антипатия к нему.

Из другого мальчика, родившегося лет на пятнадцать раньше, но не на Молдаванке, и тоже ходившего в школу, где его окружали одноклассники – дети разного рода и племени, – интернационалиста не вышло, хоть и надел он сначала пионерский галстук, а потом нацепил комсомольский значок. Судьба свела их двоих – уже степенных мужчин – как раз перед отъездом Матвея в эмиграцию. И случилась эта незабываемая встреча в райвоенкомате, куда он оправился с одной из многочисленных бумаг, как оказалось, столь необходимых для последнего “прости”. Вероятно, к офицерам запаса там относились иначе, чем к рядовым, потому как после процедуры у делопроизводителя – немолодого прапорщика, – Матвей должен был подписать свой «бегунок» ещё и лично у военкома.

На двери, оббитой коричневым дерматином, висела табличка с фамилией – не столько забавной, сколько красноречиво свидетельствующей о том, что кабинет занимает человек определённого происхождения. Существовали у отдельных граждан в Одессе уж очень специфичные фамилии – то ли как бы скроенные из двух частей и тем запоминающиеся, то ли необычные на слуху – одним словом, неблагозвучные, а потому настораживающие. Впрочем, Матвей отметил эту деталь про себя машинально, набегавшись сполна по государственным учреждениям. Привыкший к реакции чиновников на свой статус отъезжанта, вызывающий в большинстве случаев, если не явное порицание, то, по меньшей мере, косые взгляды, он уже почти безошибочно предугадывал, чем его встретят. Однако на этот раз получилось особенно впечатляюще…

В кабинет Матвей вошел, как тысячу раз входил в любые другие – приоткрыл дверь, заглянул и вежливо спросил:

– Можно?

Стучать было всё равно бесполезно: добросовестный мастер не пожалел ваты под дерматином, и костяшки пальцев, сложенные в кулак, лишь беззвучно пружинили от двери обратно. За столом сидел краснорожий бугай, судя по выражению лица, отпетый самодур, наверняка не привыкший к возражениям.

«…Бог шельму метит, – подумал Матвей, моментально припомнив его подозрительную фамилию, – ну и харя…»

Появление очередного посетителя военкома поначалу оставило равнодушным, но пробежав глазами по бумаге, над которой он уже занёс ручку, тот отложил её пока в сторону и по недоброму зыркнул. Потом насупился и жёстко проговорил:

– Забыл, как входить к командиру?

Он впился в Матвея тяжёлым взглядом, не скрывая неприязни к своему потенциальному подчинённому, навсегда покидающему страну. Но, пожалуй, ещё горше факта собственного бессилия, запретить тому выезд за рубеж на ПМЖ, военкому не понравилась броская внешность Матвея. Его подпись ожидал человек вызывающе похожий на царя Николая II. И хоть портреты монархов из династии Романовых в СССР не тиражировались и не висели в публичных местах, почему-то все хорошо знали, как выглядел последний царь-батюшка. Люди не представляли внешность ни одного из трёх Александров, ни Николая I, ни Павла, но чётко хранили в памяти образ именно Николая II. И вот теперь перед военкомом стоял чуть ли не царский двойник. Не хватало разве что парадного мундира с золотыми эполетами и плетёных аксельбантов на груди. Сходство с высочайшей особой усиливали усы Матвея, отращиваемые им не первый год. Пышные, формы «хэндлбар», с загнутыми вверх длинными кончиками, – они местного начальника, надо полагать, не на шутку разозлили.

– А ну зайди, как положено, – ледяным тоном отчеканил военком, вдруг решивший проявить власть, наделённую ему по званию и по должности. – Как учили.

Матвею ничего не оставалось делать и, развернувшись, он со второго захода прямо с порога гаркнул:

– Разрешите войти!

Унижения Матвей не чувствовал. Скорее, наоборот, был даже готов поучаствовать в дурацком спектакле, затеянном этим местным сатрапом. Показать себя хозяином положения тот не старался – ощущение могущества в стенах районного военкомата распирало его сознание, как избродившая наливка в закупоренной бутылке. И подыграть ему Матвей собирался лишь затем, чтобы уже окончательно утвердиться в сложном и даже болезненном решении уехать из страны. Поскоморошничать, чтобы больше не сомневаться в выборе и не забыть потом этот урок, преподанный ему напоследок. Ну а больше всего больше Матвею, конечно же, хотелось побыстрее закончить волокиту с осточертевшими бумажками, избавиться от неоходимости общаться вот с такими чинушами в погонах и без, чтобы, наконец, свободно вздохнуть. Но, к сожалению, его спокойная покорность военного начальника раздразнила ещё хлеще. Он привстал из-за стола и с раздражением бросил:

– Усы вниз.

Похожесть Матвея на российского самодержца, по всей видимости, того продолжала безумно нервировать. Матвей сначала не понял сказанного военкомом, а когда до него дошёл смысл полукоманды-полуприказа, иронично подумал:

«…Уж не лелееет ли этот майор в душе какую-то свою великую национальную идею? С него станется. С подобной фамилией…»

– Вниз, – прошипёл военком, упиваясь моментом господства над всем тем, что тайно ненавидел с рождения. Казалось он вот-вот выскочит из-за стола, чтобы собственноручно расправиться с противным его духу.

Из кабинета Матвей вышел с нужным ему подписанным откреплением и с усами в форме подковы, уныло свисающими к подбородку. Очевидно точь-в-точь с такими, какие носили предки военкома…

Автор Виктор Бердник

Публикация подготовлена Семёном Каминским.