Ноздря в ноздрю

История вторая. Версальское равнопашие и французский след в немецком одеколоне

История первая.

Итак, много лет назад впервые попав в обитель Людовиков, я стал понимать, почему духи обязаны были изобрести только французы и как случилось, что освежающий спиртосодержащий раствор был изумительно точно поименован – туалетная вода.

Потому что, как все в природе, запахи – благопристойные и нецензурные – должны уравновешивать друг друга, обеспечивать баланс в виде стойкого равнопашия.

Отсутствие туалета было характерно для многих, если не для большинства тогдашних  дворцов мира. Просто французы первыми отказались мириться с тем, что от ковров, занавесей, портьер в обители высоких особ постоянно несет – если пернестись в наши дни – как от помойки, где под жарким солнцем Воронежа благоухали многие недели изрезанные бульдозерным ножом бруски пармезана, чтобы вскоре вернуть плодородие  и  без того богатому на чернозем покрову.

Впрочем, оговорка. Говорят, Людовики будто бы запрещали придворным мыться.  По причине того, что сия процедура напрочь устраняет исходящие от немытого дамского тела естественные запахи, которыми в высоких покоях якобы весьма дорожили. Возможно.

Другая версия такового распоряжения более прозаична и, думается, ближе к истине. Слабо продуманная система водоснабжения и канализации Версаля, остающаяся таковой и поныне, из-за чего даже запуск фонтанов многие годы даже в XXI веке становился событием  едва ли не национального масштаба.

И вот, представьте, на мою голову, прежде занятую мыслью «Ну где, наконец, дверь с романтическим мужским силуэтом», грянуло версальское осенение. Я сообразил совершенно простую вещь.

Развитие туалетного сервиса и производства духов – вещи, невозмутимо связанные друг с другом. Причем, если избавление от естественных отправлений решается  по-старинке, как и где посчастливится, то парфюм пребывает в компьютерной ситуации «по умолчанию».

«Французы держат подробности  производства духов в секрете до сей поры!  – шепнула мне княжна. Уточняю: пора знакомства с ней и с Версалем состоялось в начале 2000-х. – В это трудно поверить? Попробуйте сфотографировать восьмидесятилетней  давности экспонаты музея духов «Фрагонар», что за углом от Гранд-опера, на rue Scribe. Мы сейчас как раз туда едем»

Я ей не поверил и рискнул. Попытка оказалась и впрямь безуспешна.

«Да-да, это же так странно: медные тигли для дистилляции экстрактов, перегонные кубы, пробирки, пузырьки, весь этот музейный набор – до сих пор секрет?!» – с возмущением отчитывался я потом Маке. Она как-то очень грациозно, по-грузински безупречно изогнула бровь, словно подтверждала: ну я же тебе, идиот, говорила, не суйся с фотоаппаратом.

Поддержать меня было некому. Дамы рванули к прилавку с парфюмом, неутомимый профессор вновь, в который уж раз, занял очередь в туалет «Фрагонара», словно намереваясь отстреляться впрок…

Мужская часть автобуса, включая меня, замерла перед музейной экспозицией. Частью ее была коллекция дома Ротшильдов, включающая набор флаконов эпохи Людовика XVI.

Ощущение было любопытное: казалось, что оттуда, из этих давным-давно опустошенных сосудов, выпархивает аромат почти 250-летней давности. Может, их касались руки самой Марии-Антуанетты. Добывались эти ароматы расположенным рядом инструментарием с такой же точно давней, но еще очаровательной биографией. Он напомнил нам старт горбачевской каденции с ее борьбой за трезвый образ жизни, мгновенно породившей повально-беспробудное самогоноварение. Вернулись не ставшие еще историей времена, когда и я, как и многие мои сограждане, самоотверженно занимался на кухне сотворением высокоградусного алкоголя от первой до третьей перегонки, больше душа не выдерживала.

«Фрагонар», видимо, подозревал: углядев знакомую до сладкого щекотания в горле конструкцию, зоркоокий левшеподобный вполне может наладить в родной деревне  конкурентоспособное производство. И шутя выбить француза с парфюмерного рынка. Ведь, как бы продолжал размышлять менеджер «Фрагонара», неизвестно, у кого получится лучше.

И только, представьте, я все это за ничего не подозревавшую французскую фирму понапривыдумывал, как московский  еженедельник «Все ясно» выдал в шестом номере за 2004 год статью под названием     Где самому сделать французские духи?  Не как, заметьте, а где? Прав, оказывается, «Фрагонар» в своих опасениях!  Еще как способен наш человек заниматься духотворчеством в домашних условиях.  Только вот с тарой может случиться напряженка. Но ничего, подумал я, наш человек и эту крепость возьмет. Чо там со скляночками чикаться? Разольет самопальные духи в бутылки из-под «Жигулевского» – и вся недолга…

Вы, конечно, вотрете мне, как в той песне, искоса низко голову наклоня, – а качество? Но, возражу я, духи из коллекции «Фрагонар» тоже вызывают неоднозначные оценки. Одна посетительница, к примеру, о содержимом первого этажа музея, ради которого сюда и спешат дамы, сочинила отзыв в духе совковой системы «телега»: «В музее духов «Фрагонар» после определенной рекламной обработки со стороны гида под видом духов была продана в металлических флаконах нестойкая туалетная вода, запах которой исчезает через 2–3 часа».

Интересно девки пляшут, как бы сказал герой сериала «Солдаты». При посещении музея «Фрагонар» у большинства женщин напрочь отключается мозг. Здесь их коллективный разум перестает осознавать: 15-миллилитровый флакончик настоящих французских духов стоит в 20 раз дороже, чем то, что предлагают понюхать и купить.  Если, как говорится на одном из сайтов, «для французов форма и фирма важнее содержания флакона», то для российских туристок ценен сам факт покупки ну настоящих французских духов в ну настоящем французском магазине. На чем музей-магазин и делает прибыль.

Впрочем, совершенно бесполезно убеждать в обратном милых экс-соотечественниц, для которых слова «Франция» и «лучшие в мире духи» побратались/посестрились как «Марсельеза» и «гильотина». Без расставания с 30–40 евро – со слезами счастья на глазах – отсюда не выпорхнет ни единая дамская душа. Видимо, в расчете на это,  вход в музей и экскурсия были в ту пору бесплатны.

Но у дамской половины туравтобуса точно бы случился коллективный сердечный припадок, узнай она, что в Европе есть варианты покруче. Где и за вход в музей, и за экскурсию, и за просмотр экспозиции,  и – внимание – за парфюм тоже, платить не надо.

Причем, нередко знатоки вопроса только для того и заходят в кельнский дом-музей-магазин «4711», чтобы подставить под струйку благоухающего одеколона ладони, а то и приладить к  кранику свою тару (склянку, банку, баллончик – это, исходя из аппетита и степени нахальства).

Так что Парижу до Кельна далековато. Хотя, надо сказать всю правду, именно французам обязан оккупированный ими Кельн своей парфюмерной славой – появлением Eau de Cologne от Иоганна Марии Фарины. Как сказал, возможно, по поводу этого парфюмерного родства ташкентско-ньюйоркский писатель Павел Шуф, «что нас с Парижем сопрягало – покажет лишь анализ галла».  Закономерно, что великий Гете упоминал его в «Фаусте». Удивительно другое: великий, но теперь уже француз Вольтер говорил, что своим вдохновением он обязан кельнской водой от Фарины. Строго говоря, французы подарили немцам торговый бренд «4711»: это ведь  по распоряжению Наполеона в городе на Рейне была введена нумерация домов, один из которых, где трудился Фарина, и стал фирменным знаком  Eau de Cologne. О чем напоминают экскурсоводы, а вместе с ними и живописное полотно во всю стену в доме-музее-магазине «4711».

Но – с рейнского брега, на сенский, в Париж, в Париж, в Париж, в наши дни…

Княжна насладилась «охами» дамского контингента, который вдоволь нанюхался у торговой стойки и затарился металлическими флакончиками, получила оговоренный процент с выручки и могла продолжать экскурсию по Парижу, не слишком замечая неприятные городские запахи.

Зловоние, впрочем, царит не везде. Считается, что в Латинском квартале, где разбросаны, как зерна на пашне, факультеты Сорбонны, оно минимальное. И это здесь, в студенческих аудиториях, родилась байка о том, что долгие годы воздух Парижа продавался тут по смехотворно низкой цене – по 16 франков за бутылку.

Александр МЕЛАМЕД. Фото автора