Эдуард Тополь | Леонид Гозман, европейский русский

В конце семидесятых в «Комсомольской правде» работала семья юных молодоженов – Леша и Таня Ивкины. Теплые и замечательные ребята – Таня трудилась в студенческом отделе, Алексей вел «Алый парус». В 1978-м я эмигрировал из СССР, а вернулся в августе 1989-го, когда горбачевская перестройка взрывала окаменевший СССР, как поздняя весна взрывает лед на Оби. Леша Ивкин был уже в «Правде», а Таня еще в «КП». Мы встретились, и ребята рассказали мне такую историю.

Слева на фото Леонид Гозман, справа Эдуард Тополь.

– Нашему сыну десять лет. И вот, представляешь, недавно он говорит: «Предки, вы такие крутые – папа в «Правде», мама – в «Комсомолке»! А что у нас есть? Дачи нет, машины нет, денег нет, и я даже не еврей!

Я вспомнил этот разговор позавчера, когда увидел в Ю-тубе интервью Леонида Гозмана после его выхода из московского сизо и срочного выезда из России. Я снимаю шляпу перед мужеством Леонида и его борьбой сначала с советским, а теперь и с путинским режимом. Так же, как восхищаюсь стальным характером Евгения Ройзмана. И, тем не менее, 2-го сентября, когда я ждал Гозмана в гости, я собирался сказать ему:

– Дорогой Леонид, вы герой! Вы положили свою жизнь и весь свой творческий и деловой талант на борьбу за светлое будущее России. Но что у вас есть? Власти нет, свободы нет, и вы даже не русский! Мы, евреи, должны уйти из России все до последнего и никогда не возвращаться. Хватит нам бороться с русской историей за ее светлое будущее. За это боролись Троцкий, Каменев, Зиновьев, Рыков и еще сотни пламенных еврейских революционеров. Получили сталинские пули в затылок и сталинским ледорубом по голове. Потом со сталинско-советским режимом боролись Павел Литвинов, Виктор Файнберг, Семен Глузман, Александр Галич, Анатолий Щаранский, Александр Гинзбург, Александр Лавут и десятки других, в том числе вы, Леонид Гозман, которому в этой борьбе гэбэшники сломали руку. А что имеем? Путинский режим, «Новичок», новый ГУЛАГ/ГУИТУ и сизо – лично вам и Ройзману. Так чем вы отличаетесь от Волконского, Трубецкого, Оболенского и остальных декабристов, которые 25 декабря 1825 года вышли на мирную демонстрацию и ушли за это «во глубину сибирских руд»? Как якобы сказал Столыпин, «в России за 10 лет меняется всё, а за 200 лет ничего». И через двести лет после декабристов даже участников одиночных мирных пикетов хватают и бросают в кутузку, сизо и сибирские ИТУ. Так, может быть, хватит с нас? Россия неизлечима от деспотизма и антисемитизма, как неизлечимы метастатический рак, эпилепсия, гепатит B, СПИД, болезнь Хантингтона и еще десяток болезней, от которых никто еще не придумал лекарств. Ни вы, ни Ройзман, ни Шендерович, ни Галкин, ни Эйдельман и, вообще, никто из евреев, как это ни горько, не вылечит эту страну. А потому наш исход из России, начатый Владимиром Жаботинским, должен завершиться безостаточно и прямо сейчас, пока еще есть такая – последняя! – возможность. Иначе буквально назавтра после свержения или смерти Путина, в России начнутся погромы, это неотвратимо – наследнику кремлевского престола нужно будет срочно отвести от Кремля русский бунт, бессмысленный и беспощадный, и нет ничего проще и действенней, чем заново бросить веками проверенный клич: «Бей жидов, спасай Россию!»…

Вот такую пространную речь я приготовил в ожидании Гозмана, но он забежал буквально на полчаса, и уже не было времени на политес и красивую преамбулу, я сказал с места в карьер:

– Леонид, вы только что оттуда. Вы не считаете, что наш исход должен завершиться, и все евреи должны безостаточно покинуть Россию?

– Я никому ничего не должен, – ответил Гозман. – И никто никому не должен.

– Хорошо. Пусть не должны. Вы не думаете, что всем евреям необходимо срочно уйти из России?

– Это каждый решает для себя, единолично.

– Но вы же уехали.

– Нет, я не уехал, меня изгнали. Я не в эмиграции, я в изгнании.

– А кто вас изгнал – лично Путин или путинская Россия?

Он подумал секунду и сказал:

– Путинская Россия. Но как только кончится путинский режим, я вернусь.

– Зачем? Вы же не русский.

– Я европейский русский.

– А разве есть такая страна – Европейская Россия? Сегодняшняя путинская Россия – европейская?

– Нет. Но ведь есть ассирийцы. Ассирии давно нет, а ассирийцы есть и чувствуют себя ассирийцами. По духу, по воспитанию, по самоощущению я европейский русский.

– А десять лет назад, когда мы с вами участвовали в России в телевизионных дебатах, вы разве не ощущали, что уже тогда ни Дугин и никто из наших оппонентов вас русским не считал, а относились именно как к еврею?

– Ну, они не в счет! – Гозман пренебрежительно отмахнулся. – Ко мне даже в сизо относились уважительно. Сам начальник сказал: «Леонид Яковлевич, по инструкции, если при поступлении к нам вы подали заявку на некурящую камеру, я могу подселить к вам курящего только тогда, когда у нас все переполнено, и курящего больше сажать куда. А сейчас у нас свободно и некурящих никого, кроме вас, нет. Поэтому извините, вам придется в камере поскучать в одиночестве». Представляете, такой уважительный разговор! Нет, как только кончится путинский режим, я в Россию вернусь. Там мой дом, там у меня квартира.

– Как только кончится путинский режим, там начнутся погромы.

– Это еще неизвестно…

– Это неизбежно. Ваш дом будет разграблен, ваша квартира будет занята погромщиками.

– Ну, тогда я не вернусь. Но, знаете, когда в мае этого года меня объявили иностранным агентом, мы с женой были за границей. И все друзья стали тут же звонить: «Не вздумай возвращаться! Тебя посадят!». Но мы с Мариной сели вдвоем, все обсудили и решили: нет, мы не сдадимся, они нас не сломают и не пригнут! И мы вернулись, зная наверняка, что меня посадят. Но даже когда я сидел в камере и знал, что, скорей всего, мне припаяют срок, который я по возрасту не переживу, и мне здесь умереть, я не жалел, что вернулся.

– Почему?

– Потому что чувство собственного достоинства важней…

На этом наш диспут прервался, Гозману нужно было бежать на следующую встречу, моя жена сфоткала нас на память, и он, европейский русско-еврей, ушел в сторону нашей, в Нетании, площади Независимости. А я подумал: что ж, Леонид Гозман, как и Евгений Ройзман, это штучные евреи, гвозди бы делать из этих людей. А всем остальным российским евреям, из которых ни русских, ни гвозди делать не нужно, я обязан сказать: меня не волнует судьба братьев Ротенбергов, Вексельберга и прочих путинских еврейских миллиардеров – они, если успеют, улетят из России на своих самолетах. А вот тем, еще оставшимся в России ста тысячам райзманов и эйдельманов – как эмигрант с сорокалетним стажем и опытом, я говорю: бросьте свои карьеры, квартиры, машины, даже банковские счета и кредитные карточки, а спасайте детей и внуков, увозите их из этой прекрасной, демократической, любвеобильной, щедрой, высокодуховной и доброжелательной страны по имени будущая Европейская Россия. Оставьте Россию русским, пусть свое светлое будущее они строят сами, нам нет в нем места и не будет даже в камерах для некурящих.

А теперь простите меня за следующую само-цитату, но она тут к месту, как никогда. В романе «Московский полет», изданном еще в прошлом веке, я описал шмон еврейских эмигрантов на Шереметьевской таможне и свой отлет и СССР 21 октября 1978 года. Конечно, всю главу «Шереметьевская таможня» я цитировать не стану, вот лишь последние строки:

«А часы идут – шесть минут до отлета, пять…

Мы нетерпеливо топчемся у спуска на летное поле, как вдруг на лестнице, ведущей из таможенного зала, появляется странная процессия: два грузчика, сцепив руки замком, несут сидящую на их руках девяностолетнюю старушку, седую и легкую, как одуванчик. Они вносят ее на второй этаж, сажают в кресло, подходят к таможенникам и объясняют, что старуха летит к своим детям в Израиль, но она парализована, вот справка от врача, а вот квитанция об уплате за «сервис» – они отнесут ее прямо в самолет. Конечно, мы понимаем, что эта старушка заплатила грузчикам бешеные деньги за «сервис», и они поделятся с таможенниками. Потому те согласно кивают, грузчики возвращаются к старушке, берут ее на руки и вне очереди, впереди всех нас, несут на посадку.

И вот, когда до трапа самолета остается десять шагов, старушка-одуванчик вдруг властно останавливает своих носильщиков:

— Отпустите меня! Опустите!

Недоумевая, они приспускают ее к земле, а она вдруг с мучительной натугой разгибает свои тоненькие парализованные ножки, становится на них и идет, шатаясь, к самолету. Мы бросаемся к ней, боясь, что она упадет, я подхватываю ее под локоть, но она отнимает свой старческий локоток и жестко говорит:

– Не надо! Я сама уйду с этой земли!

И сама, поверьте, сама – мы только шли по бокам старухи, – поднялась в самолет по трапу.

Господи, подумал я, какую же силу ты даешь порой этому маленькому народу и какую же ненависть надо было скопить к этому государству, чтобы он мог вот так разогнуть парализованные ноги, встать, наконец, и уйти с этой земли!..»

Да, пусть, по Гозману, каждый решает сам за себя. А я повторю: евреи, оставьте Россию русским и изыдите из нее безостаточно. Изыдите пока это еще возможно, изыдите сейчас, до погромов!

И пусть завтра, 4-го сентября, в Судный день, хоть один еврей – хоть Гозман, хоть Ройзман, хоть сам Всевышний – скажет мне, что я неправ. Амен!

Специально для «Континента»