Инициатива наказуема, не правда ли?

Из цикла “Привал на обочине”. Эпизод третий.

Зуб даю и даже два (второй по принципу: buy one get one free), что всяк сталкивался с этой незамысловатой формулой не однажды.

Кому-то и раза хватило, чтобы не высовываться впредь, кто-то не внял и всю жизнь набивал шишки, влезая куда надо и не очень.

Память услужливо подсказывает мне, что я, скорей, из второй категории.

Проиллюстрирую утверждение одной давней историей, случившейся в пору моей службы в издательстве Академии наук ФАН, куда меня взяли по поручительству главреда Захара Мильмана, вопреки ясному сигналу из Первого отдела. Сделался я, в общем, младшим редактором редакции востоковедения с очень серьезной перспективой стать когда-нибудь редактором и т.д. Сказать, чтобы я получал какой-то fun работы в схожем по звучанию издательстве, у меня язык не повернется. И все же нет худа без добра — уроки корректорского отдела, где меня учили читать рукописи, находить глазные ошибки (о какое это было торжество грамоты в сравнении с нынешним веком публикации никем не читаемых до, а возможно, и после текстов!), пригодились и в будущем.

Так вот сунули мне как-то книгу на вычитку. О некоем классике восточной поэзии века эдак пятнадцатого или шестнадцатого. Вспомнить сейчас его имя непросто, да и кому оно скажет что-либо в нашем бойком 21-м веке. Особо отмечу, что дали мне не верстку и даже не сигнальный экземпляр, а книгу, тираж которой напечатан и готов к отправке из типографии.

Читаю, значит. Думаю, понятно, не о поэте и его мятежном духе, а чем-то более прозаическом. И тут попадается мне на глаза фраза, суть которой сводится к тому, что поэт всю сознательную жизнь мечтал о социалистических преобразованиях. “Круто”, думаю. Потом смекаю, что автор текста попутал социальный с социалистическим. Конечно, попутал он не только это, сказал бы я сегодня. Но задним числом все тут умные и то, что Советский Союз развалится на раз-два, предвидели даже члены партии с тысяча девятьсот незапамятного года, о чем заявляют ныне с нескрываемой гордостью.

Хрен бы, конечно, с ней, этой ошибкой. Но мысль о зорком взгляде и честно отрабатываемой сторублевой зарплате приводит меня к редактору, потом к старшему и так по цепочке. Почему-то все очень переживают и видят внутренним взором суровые застенки Комитета… Не по печати, разумеется. На уровне руководства принимается мудрое решение — исправить ситуацию во что бы то ни стало.

А далее происходит следующее: меня и еще одну редакционную барышню отправляют в типографию, вооружив бритвой для бритья марки “Нева”. И в течение нескольких дней мы стираем “Невой” из ценного, но политически неграмотно вставленного слова “социалистический”, начиная с “истический” и дописываем от руки “альный”.

Есть у меня поныне некое подозрение, что, не прояви я тогда инициативы, пылилась бы книга с этим ценным авторским умозаключением, еще сто лет и ни одна собака об этом бы не узнала.

Конечно, пример этот может показаться малозначимым и мелкотравчатым, как определили бы критики ушедшей эпохи. Не возражаю. Но память — штука странная и вытаскивает она из своих недр что-то ей одной ведомое. И кто знает, чем она попотчует в другой раз. А мораль, коей принято иногда заканчивать повествование, проста и незамысловата. Не спешите с призывами бросаться на амбразуру — не ровен час, вам это и поручат.