АННА ГОЛЕМБИОВСКАЯ «НАШЕ “КРУГОСВЕТНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ” С ИГОРЕМ». Часть 8

В мае 1981 в Мехико на гастроли приехал грузинский театр имени Руставели Роберта Стуруа. И тут уж Игорь в шикарном автомобиле, как грузинский князь, возил артистов по городу, а я сидела впереди и дрожала от страха, но виду не подавала. Будто мы уже давно так лихо ездим, а не месяц всего, но что было делать. А в этом огромном городе, чуть пропустишь поворот, пилишь потом целый час, чтобы как-то вырулить туда, куда тебе надо.

Ребята все прекрасные талантливые — Роберт Стуруа, композитор Гия Канчели,  художник Гоги Месхвишвили, ведущий актер Рамаз-Чхиквадзе. Мексиканцы принимали театр «на ура». Мы с Игорем устроили для актеров приём у себя. Потом все поехали в мексиканский город Гуанохуато, и в его знаменитом и красивейшем театре Хуарес  грузинские артисты давали спектакль «Ричард Третий». В этом театре выступали все мировые знаменитости. Он находится рядом с аламедой,  т.е. главной площадью города, с киоско посредине. Киоско — это такое обычно круглое отгороженное место для музыкантов. На самой вершине города — памятник Пипиле — герою, который подполз с шестнадцатикилограммовым камнем на спине к зданию, где держали оборону испанцы. Пули попадали в камень,  не вредя ему. Таким образом ему  удалось приблизиться к дому, поджечь его двери и выкурить оттуда испанцев

К памятнику поднимаются на фуникулере, и там со смотровой площадки видишь весь город, дома которого разукрашены в самые яркие, самые смелые цвета, как лоскутное одеяло, и всё это так потрясающе красиво, что глаз отвести невозможно.

 НОВЫЕ ДРУЗЬЯ

А потом мы провожаем грузинских артистов, а они нам «в наследство» оставляют друзей на всю жизнь: своих поклонников, живущих в Мехико, — мексиканца Марио и его русскую жену Зою. И у нас начинается совсем новая  жизнь, полная любви,  дружбы, путешествий.  До того я не видела Игоря таким абсолютно счастливым, как тогда,  в Мексике. Мы принимали гостей, Игорь очень хорошо готовил грузинские блюда, особенно харчо и чанах, уже в мексиканском глиняном горшке, а я научилась мексиканским блюдам: знаменитый у них гуакомоле  (соус из авокадо), мясо или курица в шоколадном соусе «моле», рис по-мексикански.

На субботу-воскресенье мы стали ездить в город Куарнаваку, который называется городом вечной весны. В Мехико было плохо с водой, а там мы останавливались в гостинице с бассейном. Это прекрасный город всего в часе езды от Мехико, и что удивительно — там уже совершенно другой климат. В Мехико круглый год температура приблизительно 20-25 градусов, летом бывает сезон дождей, ночи прохладные. В Куарнаваке  же круглый год температура 28 градусов тепла. Но это именно весна!  Всегда весна! Постоянное цветение невероятных  деревьев: моей любимой  бугенвилльи — цвета фуксии, иногда ярко-красного, иногда розового,  а то и белого;  хакаранды,  по цвету похожей на нашу сирень; диковинные деревья индийского тюльпана — на толстом дереве в конце почти каждой ветки — стебель  ярко-красного тюльпана. Все эти деревья цветут, сменяя друг друга и под тёплым, вечно весенним ветерком, осыпаются и покрывают разноцветными лепестками улицы города так, что иногда идёшь по щиколотку в этих лёгких лепестках, а бассейны и фонтаны не успевают от них очищать. И плывёшь в бассейне, разгребая это душистое чудо. В этом городе была резиденция Кортеса, испанского завоевателя Мексики. Сейчас там музей.

А совсем неподалеку от Куарнаваки находится древнейший город Сочикалко–тольтекский, почти полностью сохранённый город, с прекрасными пирамидами, со знаменитыми полями для игры в мяч по сию пору зелёными, стадионами для игрищ, с необъятными горными просторами. Этот город не разрушали, его просто по какой-то причине покинули жители, и он как будто остался живым, только притихшим… Особенно этот стадион, на котором, кажется, будто вот-вот откуда-то выскочит мяч.

Как-то позвонили нам из Москвы — едет делегация в Мехико, в ней человек из редакции по фамилии К. Игорь, конечно, должен встречать сослуживца и соответственно, сопровождать всюду. Встретили. Принимали дома, показывали Мехико, повезли даже в Таско, белоснежно-серебристый город в горах, в трёх часах езды от Мехико. Там раньше были шахты, где добывалось серебро. В городе лучшие в стране серебряных дел мастера, изделия там совершенны,  и сам город необычайно красив.

Но сослуживца ничего особенно не интересовало и, в конце концов, всё сводилось к застолью с едой и крепкими напитками. И это всё бы тоже ничего, но чуть опьянев, он начинал спорить. А когда почему-то  в разговоре был  упомянут Солженицын, которого я, конечно, почитала, он в моём лице сразу нашёл оппонента, и, глядя на меня в упор, стал говорить: «Ну, мы с тобой по разную сторону баррикад!». Я как будто вовсе ничего такого и не говорила, но видимо, не понравилась ему, вызвала какие-то подозрения. Пыталась переключиться на роль любезной хозяйки. Предлагала что-то попробовать: еда, мол, необычная, мексиканская, но он снова повторял: «Ну, знаешь, мы с тобой по разную сторону баррикад». Потом стал ругать своего сослуживца Борю Орлова, который отказался писать в газету, как и Кривошеев, когда танки вошли в Чехословакию. Борю я знала, и, конечно, высказалась, тут он совсем разошёлся и стал уже тарелками на столе строить баррикады.

Причем,  он приходил обычно с кем-то из своей делегации к нам на ужин. В какой-то день мне уже очень хотелось тарелку с салатом положить ему на голову, но я терпела. А тут он,  как назло, возьми да скажи: «Я к вам завтра приду со своим хорошим приятелем Сашкой Иванько,  он в нашей делегации». А я,  аккурат, только что с восторгом прочитала «Иванькиаду»  Войновича,   выписала её в магазине русской книги Камкина из Америки на адрес Марио. Русских книг в Мексике не было, и я на адрес Марио выписала  книги – предел своих мечтаний во всё тоскливое советское время, — и у них же дома их читала. Ну, я, конечно, и спрашиваю: «Не тот ли это  Иванько,  у которого там что-то с квартирой?» «Иванькиада» — это история о том, как Иванько, работающий в Госкомитете по печати и вернувшийся из Америки,  по выражению самого Войновича, хотел «оттяпать» у него (положенную Войновичу) квартиру. «С какой ещё  квартирой?» — возмутился сослуживец.

Проводили его в гостиницу, и на обратном пути Игорь мне так спокойно и даже не сердито говорит: «Хочется тебе поговорить, мне тоже очень хочется, давай вместе поговорим. Расскажем ему,  что мы думаем обо всём, и о нём в частности. Только тогда уж собирай  вещи  и поедем домой». Я извинилась, но только попросила отпустить меня из дома,  чтобы уж хоть этого  Иванько не видеть. На следующий день я приготовила ужин, а сама ушла к Зое и Марио от греха подальше. Игорь ужинал с ними сам и потом мне с большим юмором рассказывал об этом типе.

Но этим дело не кончилось. Сослуживец сказал, что им здесь очень понравились фрукты и овощи, и они хотят несколько посылок с фруктами увезти в Москву, у них ведь вес неограниченный, и никто их не проверяет, они летят как дипломаты. Я вызвалась все эти посылки им соорудить, но только  попросила взять и мою посылку для мамы и маленькой племянницы, которая никогда в глаза не видела манго. Они согласились, я быстро справилась с задачей. И дерзкая мысль пришла мне в голову — на дно своей посылки я положила заветные книги: четыре тома Гумилёва, двухтомник Ахматовой, Мандельштама, свою любимую — «На берегах Невы» Одоевцевой   и того же Войновича  с его «Иванькиадой», — в общем те, которые я бы ни за что не смогла вывезти. Конечно, я провела беспокойные дни и ночи, пока не соединилась с мамой по телефону через любезных стенографисток редакции, которая сказала мне: «Всё в порядке, фрукты получили. Но ты — сумасшедшая» Я вздохнула с облегчением и с некоторым удовлетворением — отомщена. Но поняла, что карьеру Игорю я могу только испортить.

Друзей среди пребывающих в Мехико  наших, мы как-то не приобрели. Общались с некоторыми постольку-поскольку, но не более того, может, как-то выпадали из этого общества. Вообще  с трудом постигали правила заграничной жизни, во всех смыслах оставались новичками. Конечно, Игорю нужно было передавать материалы в газету, посещать посольство с разными собраниями, знакомиться с людьми, с проблемами страны, кого-то принимать у себя. Я по возможности избегала этих посещений посольства, приёмов, фуршетов. Но иногда приходилось. Игорь довольно быстро освоился с хорошими напитками, сигаретами, в Москве-то этого тогда не было. Всех, кто к нам заходил по какому-нибудь делу, сразу спрашивал: «Что будете пить? Виски, джин-тоник, мартини?» Помню,  открывает холодильник и мне серьезно: «Знаешь, у нас кончился тоник», а я ему в тон: «Да что ты говоришь?» Некоторые стали заходить довольно часто, а один так и вовсе вдруг появлялся в неурочное время, средь белого дня, и не  уходил,  не допивши бутылки сам — один, я как-то попробовала что-то сказать Игорю по этому поводу, а он мне сразу: «Петровна, я за тобой жадности никогда не замечал!» И я поняла, что так жить, иметь возможность всех угощать,  было для него огромным удовольствием, и  больше никогда не сказала ни слова.

Однажды вдруг случилась в Мексике девальвация, сильно упала местная валюта — песо, а мы получали зарплату в долларах. В магазинах цены резко упали, мы накупили подарков всем друзьям и родственникам в Москву и в Тбилиси. Игорь передал свой текст в редакцию, и мы покатили в штат  Веракруз, к морю, на три дня, тем более, что у Игоря по дороге, в городе Чачалакас, была деловая встреча с руководителями какой-то мексиканской партии. С нами поехал Марио и его друг профессор Рикардо. Двое мексиканских руководителей присоединились к нам и показали дорогу к чудесному заливу. Залив был с песчаным берегом и насквозь прозрачной водой морской, разноцветных рыбок там можно ловить за хвост, как в аквариуме. Жарили на берегу мидии, креветки и рыбу, вечерами сидели в приморском  ресторанчике, мексиканцы пели свои чудные песни. Разгулялись необыкновенно. А когда вернулись в Мехико, Игорь стал писать отчёт для редакции о потраченных деньгах, я не выходила из кухни, пока он считал, потому что волновалась и была уверена: мы  залезли в бюджет на два месяца вперёд и неизвестно, как будем выкручиваться. А Игорь зовёт меня: «Мы сэкономили 200 долларов!» Эти слова в его устах замечательно прозвучали. Но это была страшная для мексиканцев девальвация, цены потом взлетели невероятно. Мне, конечно, приходилось вспоминать о долгах, которые мы понабрали в Москве, о всяких неинтересных вещах, вроде ремонтов, но он не хотел ни о чём тогда думать. И, понимаю, что был прав. Да и я не очень-то всё это умела.

Наши мексиканские друзья щедро дарили нам свою Мексику. Для Игоря это была просто его страна, немного похожая на родную Грузию. Тепло, еда, люди — всё ему там безумно нравилось. У Марио в каждом городе были родственники и друзья, мы бродили по городам, мексиканским деревушкам, слушали их песни, любовались их прекрасным искусством. Мексика — страна, где все художники. Все  от мала до  велика  рисуют, красят,  повседневная утварь — посуда, деревянные изделия, стекло — произведения искусства. Мы облазили пирамиды. В Мехико на знаменитые пирамиды Луны и Солнца мы приводили всех приезжающих. Они вообще-то очень страшные, эти пирамиды, если помнить их историю. Индейцы вели жертву по дороге от пирамиды Луны до пирамиды Солнца, дорогу эту назвали дорогой Мёртвых, а на пирамиде Солнца жертву закалывали ножом из обсидиана. Дань богам.

Однажды забрались в какое-то селение в горах, где жили потомки племени трике, они не говорили по-испански, не ассимилировались,  вымирали, и ничем им было не помочь. Рахитичные дети, худющие собаки. Питание – кукурузные лепёшки. Все босые, но при этом в роскошных самотканных платьях. Как выяснилось,  они ткут эти платья, потом приезжает к ним посредник, отвозит на рынки, где их покупают в основном иностранцы, отдаёт им малую часть доходов, на которые они едва сводят концы с концами. Моя мексиканская подруга-художница Андреа Гомес прожила в такой деревне целых пять лет, учила детей, помогала им, как могла, но потом поняла, что всё бесполезно, они хотят так жить – нищими, но свободными.

Уже проще стало с языком, потому что была практика, приходилось много общаться. И мы влюблялись в Мексику. Андреа — художница, когда-то жила несколько лет в Москве, она понимала по-русски,  но разговорный язык забыла, я же к этому времени стала понимать испанскую речь, но говорить мне было еще трудно, и мы с ней болтали обо всем на свете – она по-испански, а я по-русски, прекрасно понимая друг друга.

Андреа жила в Койоакане. Это такой район в Мехико, наш самый любимый.  Раньше там было глухое место, почти лес, где водились койоты, потом оно цивилизовалось, построились особняки и церковь, район стал заселяться артистической и художественной богемой. В итоге получился испанский городок в большом мегаполисе с кофейнями, садами, красивыми домами. На аламеде (главной площади города) даже поставили памятник  койотам, и на некоторых домах нарисовали по койоту, наверное, чтобы те знали, что о них помнят. Андреа водила меня по выставкам, а я уже была сама без ума от мексиканского искусства.  Покупала глиняные мексиканские горшки, настоящий символ Мексики, в них готовят еду в ресторанах и домах, ими украшают жилища. Во всех мексиканских домах стоят и висят эти горшочки разных размеров, а кухни их совершенно особенные, ничего похожего нет ни в одной стране. Во всех тридцати трёх штатах посуда отличается по цвету и по форме. После каждого похода на рынок я, к ужасу Игоря, притаскивала бесконечное количество глиняных горшков. Но как-то мы пришли с ним в гости к Андрее и к её друзьям-художникам, и Игорь пожаловался, что я всю квартиру заполнила этой глиной, и услышал в ответ: «Я её понимаю!»

Однажды мы приехали в штат  Халиско в пригород со смешным названием Тлаке-паке. В одном доме, он же магазин, сидела семья: мальчик лет 11-12, мать, отец, дед. Все они разрисовывали глиняную посуду от руки, тут же были печи для этой глины, а рисунки — ну просто Шагал или Пиросмани. Я тогда купила столько, сколько смогла увезти.

Испанцы, победив, под страхом смерти запретили индейцам рисовать свои пирамиды или что-то из их прошлого, чтобы это всё было ими забыто навсегда. Они зарывали  пирамиды, на этом месте возводили свои церкви и жестоко расправлялись с  непокорными.  Тогда индейцы стали рисовать свою Мексику, своих животных, похожих на какие-то дивные растения, и растения,  похожие на диковинных животных, как на картинах Руссо. Им удалось сохранить необыкновенное чувство цвета и такое же удивительное чувство меры.

А еще однажды, когда нам уже через неделю нужно было возвращаться в Москву, мы проезжали мимо дальнего села под Толукой, и там продавалась плетёная мебель, но такого необыкновенного вида, что я не могла не остановить машину. Я захотела купить плетёное кресло, но понимала, что это уже полное сумасшествие — ведь вывезти ничего нельзя. С нами была  подруга Зоя, которая пришла мне на выручку. Она сказала: «Игорь, пусть  кресло постоит у вас до отъезда, а потом я возьму его к себе, мало ли что, может, еще когда-нибудь приедете». Так и сделали…

А на неделе к нам как раз зашел известный мексиканский художник, чтобы что-то передать своему другу в Москве. У меня вещи ещё не были упакованы, он долго ходил  по огромной комнате, удивлялся всё, что-то спрашивал, а потом серьезно сказал мне: «Вы собрали всю самую лучшую артисанию  (произведения искусства)  в Мексике, но самое ценное, что у вас есть — вот это плетёное кресло. Это ведь предиспанико! Осталась одна семья, которая их делает, и то уже очень редко». Не надо говорить, что кресло приехало к нам в Пахру, — ручной кладью. Я только однажды видела такое плетенье в старом мексиканском фильме.

Под влиянием Мексики дом наш в Пахре, который строился лет 20,  мы сделали похожим на мексиканский.  Как-то были в гостях мексиканцы, они просто поверить не могли, как  нам удалось всё это вывезти, нигде в стране они ничего подобного не видели. И главное, ведь это всё копеечное, ничего не стоило. Помню, таможенники, когда мы выезжали,  недоверчиво простукивали эту глину.

Игорь любил наш дом в Пахре, ему было особенно приятно, когда у нас как-то гостил его грузинский приятель, театральный режиссер Резо Габриадзе и восхищался нашим домом, а для нас Резо самый высокий авторитет по искусству,  ведь его волшебный кукольный театр — искусство в чистом виде. Он  дивно оформил небольшой ресторанчик в Москве под названием «Мадам Галифэ», мы с Игорем были на презентации этого ресторана.   Потом я туда водила многих, чтобы показать это чудо.

В  Койоакане же расположен дом художницы Фриды Кало, где она жила сначала ребёнком  со своими родителями и сестрой, а потом со своим мужем Диего Риверой.  Дом, выкрашенный синей «колониальной» краской с тарракотовой отделкой, приводит в восторг своим вкусом, внешним и внутренним убранством. Фрида Кало обожала народное искусство, обожала Мексику, и дом её — это тоже произведение искусства.

Диего Ривера долго жил в Европе, учился в Париже, а когда вернулся в свою Мексику, сделал для неё так много, как никто другой. Его настенная живопись рассказала неграмотным индейцам их историю, показала их прежнее величие, их пирамиды и серебряные города, которые были уничтожены Кортесом и испанцами. Я долго не понимала, почему же этого Кортеса мексиканцы так почитают. Пока один мексиканский друг не разъяснил «если отец индеец, а мать — испанка, то какой же выбор может быть».

Конечно, испанцы уничтожали их прекрасные пирамиды, разрушали серебряные города, но это ведь была языческая страна с дикими обычаями, с жертвоприношениями, а испанцы принесли свою культуру, и, главное, религию.  Но многие мексиканцы на это отвечают: «А что, у католиков не было инквизиции?». В Мехико есть площадь, которая называется площадью трёх культур — там пирамида, испанская церковь и современные дома. Здесь была последняя битва между местными и завоевателями. На доске при въезде надпись: «И не было ни победы, ни поражения — просто образовалась новая нация». И этот изыск слияния индейцев с испанцами дал совершенно  особенную,  ни на что не похожую эстетику.

Диего Ривера много лет собирал глиняные фигурки, которые ему приносили местные люди, их они находили или отрывали в земле, в разных местах. Фигурки эти необычайно выразительные, по ним можно представить даже всю жизнь индейцев со всеми их радостями и печалями. Диего  собрал так много этих фигурок, что открыл в Койакане музей. Искусствоведы сравнивают его по ценности экспонатов с искусством Эллады.

Диего Ривера был связан и с Россией. Как известно, высланный Сталиным Троцкий,  жил со своей женой Натальей Седовой по приглашению Диего Риверы  и  Фриды  Кало сначала в этом синем доме, а потом недалеко от них купил колониальный красивый особняк и превратил его в тюрьму внутри и снаружи. В то время, когда мы жили в Мехико, советским, конечно, нельзя было этим интересоваться, а мне очень любопытно было заглянуть внутрь. И я, когда бывала в Койакане, проходя мимо этого дома, нажимала дверной звонок. И однажды мне открыл какой-то заспанный мексиканский мальчишка и впустил в дом. Там оказалось ещё страшнее, чем снаружи: на письменном столе в кабинете лежал альпеншток, которым был убит Троцкий, стена изрешечена пулями — следы неудачного покушения, на полках — тома Ленина, в саду мемориальная доска в память убитого до него секретаря. Жуть. Потом уже, через несколько лет, дом Троцкого стал музеем, который содержал его внук. В этом страшном дворе бункера похоронены сам Троцкий и его жена.

Во время нашей жизни в Мексике Игорь, естественно, больше интересовался политикой и экономикой, чем искусством, удивляя наших  мексиканских знакомых своими политическими оценками. Они чуть ли не собирали своих гостей на него, и Игорь на довольно уже приличном испанском языке рассказывал о положении дел в их стране. Он уже побывал в Никарагуа, там были бурные политические события, эта соседняя страна очень интересовала мексиканцев,

Но и тут нам подпортили жизнь, — время же было ещё советское. Игоря вдруг пригласили в посольство и сказали: «Нам стало известно, что вы сблизились с семьёй Марио Луна, посольство ему не доверяет, просим прекратить эти связи». Я просто в рёв. А Игорь уговаривает: «Ну, не расстраивайся,  скоро в отпуск уедем, а там всё образуется!» Я вообще-то в Мексике, в отличие от Игоря, почему-то очень тосковала по дому, по своим подругам, семье, строчила ностальгические письма в Москву. Игорь удивлялся: «Мне за это платят, это моя работа, а ты-то зачем?»  До отпуска оставался всего месяц.  Вообще порядочки были те ещё. Никто из друзей к нам не мог приехать. Как уж Игорю хотелось, чтобы приехал в гости его сын, показать ему Мексику, но это было совершенно невозможно. Якобы чей-то сын приехал к родителям, работающим заграницей,  и остался, сбежал. И потому запретили и остальным. Но я не верила этим версиям. Не пускали, – и всё.

Хочется рассказать о Марио отдельно. Он в молодости учился у нас в Университете Дружбы народов имени Патриса  Лумумбы, был  совершенно  влюблён  во всё русское, в наших людей. На катке в Москве познакомился со своей русской красавицей Зоей, которая училась в консерватории на виолончелистку, женился и увёз её в Мексику. Он врач, лечил всех посольских детей, но однажды, когда ему не давали визу к нам, что-то кому-то не так сказал, и «галочка» в посольстве была поставлена — персона нон грата.

(Продолжение следует…)

Часть 1 https://kontinentusa.com/culture/anna-golembiovskaya-nashe-krugosvetnoe-puteshestvie-s-igorem/

Часть 2 https://kontinentusa.com/culture/anna-golembiovskaya-nashe-krugosvetnoe-puteshestvie-s-igorem-chast-2/

Часть 3 https://kontinentusa.com/culture/anna-golembiovskaya-nashe-krugosvetnoe-puteshestvie-s-igorem-chast-3/

Часть 4 https://kontinentusa.com/uncategorized/anna-golembiovskaya-nashe-krugosvetnoe-puteshestvie-s-igorem-chast-4/

Часть 5 https://kontinentusa.com/culture/anna-golembiovskaya-nashe-krugosvetnoe-puteshestvie-s-igorem-chast-5/

Часть 6 https://kontinentusa.com/culture/anna-golembiovskaya-nashe-krugosvetnoe-puteshestvie-s-igorem-chast-6/

Часть 7 https://kontinentusa.com/culture/anna-golembiovskaya-nashe-krugosvetnoe-puteshestvie-s-igorem-chast-7/

Публикация подготовлена Ильей Абелем