АННА ГОЛЕМБИОВСКАЯ «НАШЕ “КРУГОСВЕТНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ” С ИГОРЕМ»

В прошлом году в Москве в издательстве “Художественная литература” тиражом в 2000 экз. вышла книга Анны Голембиовской «Наше “кругосветное путешествие” с Игорем».

Книга посвящена Игорю Голембиовскому, талантливому редактору легендарной газеты “Известия” в лучший период ее существования.

Несомненно, что рост популярности и авторитетности газеты в перестроечные времена и в начале девяностых непосредственно связан был с масштабом личности, с профессионализмом, с человеческими и творческими качествами тогдашнего главного редактора — Игоря Голембиовского.

Книга это не только конспект его биографии, истории трогательных и очень непростых отношений двух взрослых людей, нашедших друг друга тогда, когда у каждого была свое семья.

Это повествование о преданности и верности о том, что пришлось пережить двум людям в разные периоды из совместной жизни.

А сюда вошли и «почетная ссылка» в Мексику, и звездные часы “Известий”, и циничная продажа ее коммерческим структурам, и создание “Новых известий”, и тяжелая болезнь Голембиовского, которая могла быть следствием пережитой профессиональной драмы и предательства бывших подчиненных, тех, кого Голембиовский считал не только сотрудниками, а и друзьями.

Его комментарием к любой ситуации были два слова “Не обольщайтесь!”. И ему пришлось на своем примере узнать и то, какой горький подтекст у этих слов может быть.

Конечно, книга, написанная Анной Голембиовской, получилась прощальной. Но в ней есть печаль, есть правда, но нет открытых эмоций. Это рассказ о жизнь, соединяющей в себе разочарования, трагедии и редкие по наполненности отношения. Написана книга мудрой и мужественной женщиной , человеком с осознанием чувства собственного достоинства.

Анна Голембиовская не собиралась писать такую книгу, но рукопись сложилась как бы сама собою, как жест доброй воли, как воспоминание о человеке, ближе которого не было и не могло быть, как рассказ о том, что настоящие отношения возможны, несмотря на все препятствия и трудности.

И потому — все рассказано просто, внешне безыскусно, но тепло и искренно.

Здесь все описано честно и вместе с тем с редким тактом, хотя сложные моменты , сопутствующие Анне и Игорю Голембиовским, не обойдены вниманием. Однако и они описаны с величайшей скромностью и деликатностью, так, что понимаешь — это история неординарных отношений людей, которые понимали, что такое слово, что такое поступок, что такое выбор.

Книгу ее автору хотелось издать быстро, поэтому пришлось пойти на некоторые сокращения.

Анна Голембиовская рассказывает о том, как возникла книга «Наше “кругосветное путешествие” с Игорем»:

…Вспомнила, как всю ночь в дикую жару на даче, обливая слезами компьютер, настрочила несколько страниц, утром приехала на субботу-воскресенье подруга Наташа Познанская, спросила, пишешь что-нибудь, я ответила , что да, но наверное, получается какой-то бред, она прочитала , сказала, что всё замечательно, только надо убрать эмоции , — и убрала, я согласилась, потому что, конечно, эмоций всегда стесняешься.

Потом, когда я углубилась в свою молодость с Лианозово, художниками и замечательными людьми, которых уже нет и никогда не будет, мне сказал Толя Гладилин — это интересно, но это про тебя, а где же Игорь?

Когда дошла до Игоря и в одну минуту написала много, стала думать, каково будет читать его сыну, моему бывшему мужу, с которым я до сих пор в дружеских отношениях. И многое убирала.

Ну, а потом, когда пошли дела политические, известинские, я даже то, что мне рассказывали, не могла пересказать собственными словами, многое узнавала впервые и это меня ужасало.

Конечно, Игоря предали все. И то, что тогда случилось, в «Известиях» он, собственно, и не пережил.

В «Новых известиях» он уже был очень больным человеком (с инфарктом, который перенёс на ногах), через год было шунтирование, а через несколько месяцев — инсульт, парализация при совершенно ясной голове и прекрасной памяти.

Что это за ужас — никто, кто не пережил, не поймёт, хотя я бы сейчас вернула самый трудный день той жизни.

Да, предательства были до конца, но уже так не волновали, как то, в «Известиях». «Русский курьер» дали под его имя. Было трудно, но всё-таки у него было какое-то дело.

К Игорю часто обращались издатели с просьбой рассказать о его встречах со знаменитыми людьми, о времени эпохи Ельцина, о том, как после путча 1991 года коллектив редакции газеты избрал его своим редактором, это было впервые в нашей стране. О надеждах и ошибках и о том, что и  как случилось в «Известиях». Но он всегда отказывался. А как-то сказал мне: «Не хочу я ни с кем сводить счёты». Я тоже так думала тогда. Но сейчас…

Сейчас, когда по утрам боль моя просыпается раньше меня, а ночью не даёт уснуть, я всё время  думаю об Игоре и со всей ясностью понимаю, что известинская история стоила ему жизни. Всё, что на него свалилось тогда: коварный обман, предательства друзей, обвинения сослуживцев, никакой поддержки ниоткуда — сердце не выдержало. Уходят люди, события забываются, обрастают легендами, ложью, сплетнями,  «всё тонет в фарисействе». В память об Игоре я должна восстановить прошлое, пока есть ещё свидетели, есть документы, рассказать всё, что  и как было с ним, что было с нами.

Для меня  Игорь особый человек. Но для тысяч других людей он был прежде всего Главным, главным редактором в то время главной газеты страны, руководителем большого и сложного коллектива известинцев. 90 годы… Они ворвались к нам вихрем свободы, надежд, отменой «лжи как формы существования» (по выражению Солженицына), свободой слова и мысли, появлением великих книг, возвращением на родину изгнанников, появлением в телевизионных программах церковных служб и православных праздников. Рухнула советская власть, ломались устои коммунистического строя. Время было трудное. В центре этого процесса стоял Президент Ельцин.  Игорь, избранный единогласно коллективом «Известий» своим редактором, возглавил борьбу за гласность, за журналистику, свободную от цензуры, за честную информацию. И он,  конечно, не мог обойтись без взаимодействия с такой мощной фигурой реформатора как Борис Ельцин. В Игоре удивительным образом сочетались человеческое обаяние и всепоглощающая преданность своему делу.

У большинства моих друзей родители были репрессированы. Лагерная тема вошла в мою душу очень давно, так давно, что я без этого себя и не помню. Открыто дома при мне не говорили на эти темы, но они были в воздухе. Дед был монархистом, отец родом из белорусской деревни, попал в Москву, учился в ИФЛИ в одно время с Твардовским, прошёл всю войну, воевал на Малой земле, был коммунистом. Мама без него жить не могла, и пошла на фронт за ним. Помню ребёнком, когда упоминался Сталин, дед тихо говорил «Бандит», а отец бледнел, но терпел, потому что дед раз и навсегда заявил, что на старости лет менять свои взгляды не собирается. И ещё говорил что-то вроде того, что если бы царь вёл себя как большевики, он бы продержался ещё тысячу лет. Бабушка всегда, помню, в разговоре с  близкими, дома, ужасалась: «Расстрелять ребёнка, девочек!». Это про царских детей и большевиков.

Бабушка всю жизнь посылала посылки своему брату, который провёл в ГУЛАГе 18 лет, за это время погибла в Ленинграде его жена и дочь. Я помню, как приезжала к нам его красавица дочь, и они шептались с мамой, а я, совсем тогда маленькая, всё слышала и помнила потом всю жизнь. Ирина (так её звали) рассказывала, что после ареста отца её исключили из института, знакомые боялись с ними общаться, её никуда не брали на работу. Она вышла замуж за моряка, который в неё влюбился и не давал проходу. Ирина жаловалась маме, что он оказался ревнивцем и жить с ним очень трудно. Через какое-то время моя мама уезжала в Ленинград на похороны. Этот негодяй, придя как-то с работы, убил Ирину ножом и подбежавшую к ней мать тоже. На суде он был признан психически неуравновешенным и дали ему всего три года за изготовление холодного оружия на заводе.

Через несколько лет вернулся из лагеря бабушкин брат, приехал к нам, мама мучилась, не знала, как ему сказать. Сказала только, помню: «Их нет, дядя» А он: «Ну, Нина (жена) я понимаю, но Ирина?» Мама тихо повторила: «Их нет». И он больше ничего не спросил.

Позже, когда я уже работала в «Известиях» и была у своих родителей, открыла двери женщине — красивой, синеглазой, с измученным лицом и, как вскоре выяснилось, без ноги, на протезе. Это оказалась тетя Шура, жена дяди моего отца, вернувшаяся из ГУЛАГа.  Мужа у неё расстреляли, а её забрали по известной статье ЖИР (жены и родственники врагов народа), у них было двое детей. Одного, старшего, взяли родственники и постарались «затерять» в белорусской деревне, откуда они все были родом, а второй мальчик был в яслях, и конечно, никто о нём ничего не знал. Мы с тётей Шурой начали его искать, я ей помогала, как только могла: писали в Красный крест, во все предполагаемые города, где были родственники или знакомые, разыскивали эти ясли и их работников. Мы с тётей Шурой подружились. И вечерами она рассказывала мне без особых эмоций, спокойно, тихим голосом всё, что было там, в этом аду ГУЛАГа. Трактором, на котором она работала, ей отрезало ногу, заставляли выполнять непосильную работу, уже без ноги, больную.

Сына ее, Славу, мы все-таки нашли. Его перебрасывали из одного детдома в другой, кто-то забирал даже в семью, а потом снова засовывали в детдом. Старший сын, выживший, и мой отец, — все помогали им. Славе было уже 25 лет, он пошел учиться, им вернули их комнату в Москве, и они жили вместе. Но всё пережитое не могло не отразиться на мальчике, жили они трудно. Слава стал пить,  к нему привязывались всякие тёмные личности, тёте Шуре после всех её страданий надо было пройти ещё и через это.

Дед имел на меня огромное влияние. Преподаватель русской словесности, одержимый литерату­рой, сам немного писавший стихи., он передал мне любовь к поэзии вообще  и особенно к поэзии «серебряного века». Передал мне её как заветную тай­ну, с запретом даже произносить такие имена, как Гуми­лев, Ахматова, Кузмин, Мандельштам. Революция, войны, «размаха шаги саженьи», покалеченные судьбы, страх за близких, нравственные убеждения, отличные от общепри­нятых, — и, тем не менее  дед умудрился сохранить книги поэтов,  которые были ему дороги. Среди них был даже малюсень­кий сборник Одоевцевой «Двор чудес» (Петроград, 1921), представлявший уже тогда библиографическую ред­кость.

(Продолжение следует…)

Публикация подготовлена Ильей Абелем