КОНТИНЕНТ - Новости и аналитика актуальных событий в мире, мнения и комментарии экспертов и обозревателей
1995 год
Оставайтесь в курсе последних событий! Подписывайтесь на наш канал в Telegram.
В августе мы праздновали шестидесятилетие Игоря. Я зашла в редакцию, когда его поздравляли. В большом кабинете было полно народу.
АННА ГОЛЕМБИОВСКАЯ
Дома собрались друзья и сослуживцы, два дня не вылезали из-за стола, мне помогали мои подруги принимать гостей. Помню, были у нас в гостях Темо Степанов, Егор Яковлев, Миша Жванецкий, Резо Габриадзе, Сергей Попов и ещё много-много друзей из Тбилиси, много известинцев.
«Общая газета» Егора Яковлева поздравила Игоря таким заголовком: «На нынешние времена можно пенять сколько угодно. Но если они сделали Голембиовского главным редактором, то чего-нибудь эти времена стоят».
И напечатали там же небольшое интервью с Игорем.
— 60 лет — это три раза по 20. Чем отмечено для вас каждое двадцатилетие?
— Я начинал как спортсмен, играл в баскетбол за сборную юношескую Грузии. Получал, как сейчас помню, 900 рублей. Когда я принёс свою первую зарплату, мать заплакала. Она работала всю жизнь, больше 800 и не зарабатывала. Тогда — единственный раз в жизни — я чувствовал себя очень богатым человеком. Тогда же мне открылась литература. Я помню, как весь Тбилиси зачитывался Ремарком, потом Хемингуэем. И ещё — музыка. В то время «Голос Америки» каждый вечер передавал двухчасовую музыкальную программу. И вот в 11 часов вся молодежь Тбилиси сидела у этих приёмников. Музыку не глушили. Это был классический джаз. Армстронг, Фитцджеральд.
— А второе десятилетие?
— Я ещё студентом пошел работать в «Молодежь Грузии». Начал с курьера. И дослужился до заместителя главного редактора. Так сложилось, что моё время пришлось на смену поколений. Местные мэтры как раз ушли в партийную большую газету. Главный редактор, способный человек, но ужасно ленивый, иногда приходил, выдавал какие-то идеи и потом пропадал. Мы были предоставлены сами себе, и поэтому было интересно. Никогда так интересно я уже не работал. Последние 30 лет — это уже «Известия» Я начинал с отдела писем. Потом стал экономическим обозревателем. И дальше прошёл всё, что только можно пройти.
— Меняются времена, сама журналистика, а ежедневная газета «Известия» остаётся одной из самых качественных в России. Как это удаётся?
— Качество 60-х отличалось от качества 70-х, а качество 80-х от качества 90-х. Я не работал с Аджубеем, хотя потом был знаком и дружил с ним, но вот заданный им тонус качественной газеты до сих пор сохраняется, хотя это стоит неимоверных трудов.
— Если бы вы сейчас вступали в журналистику, в какой бы газете вы начинали?
— Я работал в провинциальной газете, мне кажется, что это для меня было полезно.
1997 год
Я чуть ли не с детства верила примете: как встретишь Новый год, таким он и будет. И, следуя детской мечте, всегда старалась, чтобы этот праздник был как можно красивее, необычнее, веселее.
Этот год мы поехали встречать в Мексику, нашу любимую Мексику, о которой мечтали. К друзьям — к Марио и Зое. С друзьями — Таней и Юрой Коваленко, прилетевшими в Мехико из Парижа. Встречали Новый год в Сочимилко — это под Мехико — сеть ацтекских каналов, где выращивали разные экзотические цветы. Сочител — цветок по-испански. Часть этих каналов, которая ближе примыкает к городу, стала местом праздников, фиест. Сочимилко называют мексиканской Венецией, хотя он старше Венеции на целые тысячелетия. По каналам плавают плоскодонные лодки под шатровыми крышами, разрисованные под пироги и украшенные цветами. Лодкой, шестом, управляет индеец. На лодках длинные столы и лавки, вмещающие человек десять. К празднующим подплывают марьячос, уличные певцы из разных штатов, а в каждом штате свои песни. И даже инструменты разные. Мы пили шампанское, поздравляли друг друга. Марио и его друг Рикардо сами пели под гитару, а потом и другие певцы присоединялись к нам. Так счастливо праздновали Новый год в Сочимилко, в Мексике! На следующий день мы с Игорем прошли по местам нашего прошлого, к дому, где прожили счастливых два года, вспоминали, вспоминали… Потом мы совершили головокружительное путешествие на юг, в Юкатан, к древним пирамидам. Как в сказке всё было…
С Джейн Фонда
А когда вернулись в Москву, в скором времени нам домой позвонил Ростропович и лично пригласил нас с Игорем в Париж на своё семидесятилетие. Это была большая честь для нас. Вечер, как сообщили, будет в Елисейском дворце. Надо было срочно придумать туалет, в котором не стыдно туда появиться. У меня есть очень красивое вечернее платье, подаренное мне Ириной Владимировной Одоевцевой, старинное, французское, с тонкими кружевами. Ирина Владимировна рассказывала, что она в нём танцевала в парижском ресторане «Куполь» («Круг») с каким-то известным партнёром и имела успех. Я его, конечно, никогда не надевала, оно лежало у меня просто как память о ней. А тут примерила, и все подруги, даже очень придирчивые, одобрили. Оно оказалось совершенно не устаревшим и все решили, что подходит именно для такого случая. Последнее слово было за Игорем, всё-таки это за его заслуги мы приглашены во дворец. Его реакция меня ужасно рассмешила: «Как красиво, какое платье потрясающее, как тебе идёт, почему же ты раньше его никогда не носила!» Как будто мы только по дворцам да приёмам и ходили. Меня немного смущала длина платья «в пол», но укорачивать было некогда, в общем наряд не вызывал никаких сомнений. Но, к сожалению, почти в последние дни перед отъездом позвонила Таня Коваленко из Парижа и сообщила, что испанская королева объявила для этого события не вечерние наряды, а только «коктейльные». С большим сожалением французское платье было отправлено на верхнюю полку шкафа, чтобы уже никогда не блистать на балах. Ну, что-то там я, в конце концов, сообразила, и мы уехали. Сначала был концерт в театре, где играли лучшие музыканты мира, Ростропович был на сцене и его торжественно чествовали.
Приём проходил в Президентском дворце. Объявлялись фамилии приглашённых гостей, и по длинному ковру мы торжественно шли во дворец (как в кино), где встречали нас президент Ширак, его супруга, блистательная, как королева, — Галина Вишневская, и сам юбиляр. Дорога по этому ковру была довольно длинная, Игорь споткнулся и тут, почти не разжимая губ, мне говорит: «Представляешь, если бы ты сейчас шла в этом французском длинном платье, мне бы пришлось тебя на руках поднести прямо к самому Шираку». Я подавилась от смеха и тоже чуть не споткнулась.
Когда церемония представления была закончена, всех рассадили за столы, тут уж было всё интересно. И как подавали еду, и какую еду, и как потом вокруг стали подниматься из-за столов сам Грегори Пек, восторг нашей юности, Ван Клиберн, так и оставшийся обликом тем мальчиком, который приезжал в Москву давным-давно, Катрин Денёв, символ Франции, Питер Устинов, и много-много знаменитых персон.
Вот такая публика. Потом продолжение — в парижской квартире, где были «свои», мы тоже удостоились такой чести. Великий Ростропович до утра был с гостями, выпивал, острил, со всеми целовался. Галина Павловна показывала свою квартиру-музей и свои знаменитые занавески-ришелье из царского дворца, которые она даже сама стирала, никому не доверяя. Мы тогда говорили с Игорем, что нельзя, наверное, во всём мире отыскать более блистательной, более гармоничной пары. Так, чтобы сочеталось всё — красота, талант, ум, высота личности.
После этих торжеств мы остались ещё на два дня, и тут уж я водила Игоря по Парижу. К этому времени я исходила его пешком вдоль и поперёк, и Париж стал для меня тем «праздником, который всегда с тобой». И была счастлива показывать его Игорю. Водила его по всем известным местам, но лучше всего я тогда уже знала «русский Париж». Мы ходили по адресам наших писателей-эмигрантов, многие из них и в том числе Бунин, жили в чудном французском районе Пасси. И ещё в русскую церковь на улице Дарю, где все наши изгнанники молились, тосковали по покинутой родине, встречались друг с другом на праздниках и тризнах, а потом их самих отпевал в этой церкви русский священник.
Так начинался этот год, а оказался он очень страшным для нас. С тех пор я не верю в эту примету.
Игорь сказал: «Российский читатель имеет право знать то, что знает читатель французский. Если неверно, — пусть опровергнут. Опровержение мы напечатаем».
Опровержений не последовало.
Игорь с И.Д. Лаптевым
Я помню этот страшный день. Мне позвонили из больницы, сказали, что умерла мама. Пришёл Игорь, сел молча со мной рядом, обнял меня. Как узнала потом, это был его последний день в редакции «Известия» Кто-то позвонил. «Потанин», — сказал кому-то Игорь. «Выражает соболезнование». И что-то предлагал… Работу не то в банке, не то ещё где-то, в общем, как понимаю, денежную должность. Не из излишней своей порядочности, конечно, а чтобы было меньше скандала и огласки. Ведь эти люди всегда уверены, что за деньги можно уладить всё. Но скандал уже был, и огласка тоже.
Игорь дал интервью главному редактору «Московских новостей» Виктору Лошаку:
Московские новости, 01.07.1997: Игорь ГОЛЕМБИОВСКИЙ “Сейчас нужно было бы хлопнуть дверью…”:
Новые хозяева “Известий”, “Лукойл” и ОНЭКСИМ, сошлись лишь в одном: любой ценой убрать главного редактора газеты Игоря ГОЛЕМБИОВСКОГО. С ним беседует Виктор ЛОШАК.
— Конфликту в “Известиях” между редакцией и одним из совладельцев вот уже три месяца. Многие следят за коллизией, в основном, сочувствуя журналистам. Широко известно, что у вас прошло акционерное собрание и избран новый президент АО. Что происходит дальше, как развиваются события?
— Развиваются они следующим образом: нарушаются все предварительные договоренности. Это избрание Дмитрия Мурзина президентом… Договоренность была иной: я буду президентом, чтобы не осложнять жизнь редакции, я готов был на это пойти. Мурзин возник только на собрании. Мы подозревали неладное. Опрокинуто все, ради чего начинались отношения с ОНЭКСИМом.
— А договоренность была и с ОНЭКСИМом, и с “Лукойлом”?
— Нет, только с ОНЭКСИМом. Проблема заключалась в том, что когда “Лукойл” выставил свои жесткие требования, то появился ОНЭКСИМ и нужно было провести очень быструю операцию скупки акций у физических лиц. Было 22,4 процента у редакции и её дочерних фирм и еще было около 22 процентов на руках — и это были самые опасные акции, поскольку скупить их “Лукойлу” ничего не стоило. Практически одной ночью эти акции были скуплены. Без нас банк, конечно, ничего не мог бы сделать.
— А почему вы уверены, что без вас они не могли бы этого сделать? Какова роль, в данном случае, “Известий”?
— Во-первых, “Известия” рекомендовали сотрудников. Представляете, в общем акции в разном количестве были скуплены у 400 человек. Многие сомневались. Без редакции и найти было бы их невозможно. За счет газеты и удалось собрать 50 процентов акций, противостоявших “Лукойлу”.
— Итак, 50,2 процента собрал ОНЭКСИМ.
— 22,4 процента, которые были у нас, мы передали банку, как бы в залог, получили деньги и на эти деньги ОНЭКСИМ покупал дальше на имя своих дочерних компаний. Были большие сомнения в успехе такой операции, но провели мы ее за пятницу, субботу, воскресенье. В понедельник очнулся “Лукойл” и бросился предлагать большую цену, но уже было поздно. Тогда казалось, выиграли мы и ОНЭКСИМ. Был один важный момент. Началось все это через “Сиданко”, компании, которой управляет ОНЭКСИМ, а во главе стоит Зия Бажаев. Человек очень принципиальный и честный, хороший менеджер. Под его честное слово это начиналось. Условия были предложены ими: мы сохраняем редакцию, мы не дадим “Лукойлу” произвести никакие перемены, мы не видим никого, кроме Голембиовского как главного редактора и президента, и мы готовы рассмотреть инвестиции в газету.
— Кто дал эти гарантии? Они были устными?
— Устными. Давали их вице-президент банка Кожокин, начальник управления Горяинов и подтверждены они были Бажаевым. Бажаев был гарантом. В конечном итоге они Бажаева отстранили — как только получили акции — и он остался человеком со стороны. И дальше началось… Когда мы вели эту финансовую операцию, естественно, мы не простачки, мы создали такой небольшой документ, который назвали меморандум, в нём были зафиксированы все наши договоренности.
И в первую очередь, возвращение акций на паритетных началах. Если мы собираем 50 процентов, то 25 — им и 25 — нам. Этот меморандум я подписал, а они начали с ним тянуть, объясняя, что они готовят более всеобъемлющий документ, который и получится в виде хартии. Но хартия получилась скорее политическим документом, где были внесены разграничения функций — мы на это пошли. Но в хартии не было ничего о возврате акций и о паритетном пакете. Потом Владимир Потанин (президент ОНЭКСИМ банка — В.Л.) был у нас в редакции. Подтвердил хартию. Как только мы её подписали, начались какие-то отклонения, расхождения. Для нас возвращение 25-процентного пакета стало самым актуальным. Дальше больше. Перед самым акционерным собранием, по договоренности, мы получили пакет акций, но оказалось, что пакет не блокирующий.
— Не 25 процентов?
— Нет. От присутствующих это было 24,7. Накануне собрания приехали из “Лукойла” со своими предложениями в устав общества… Для того, чтобы заблокировать это решение, нам не хватило тех самых недоданных ОНЭКСИМом 0,3 процента акций.
— Трех десятых?!
— Да…. хартия совладельцев оказалась просто игрушкой, фикцией. Всё зациклилось на моей фигуре. Если бы можно было бы им верить, в том, что они ведут честную игру, то Бог с ним, надо было бы взять, хлопнуть дверью и уйти отсюда. Но очевидно совершенно, что “Известия” в таком виде и с такой позицией не устраивают ни “Лукойл”, ни ОНЭКСИМ. И в частных разговорах, не называя имен, “Лукойл” прямо и открыто об этом говорил, а ОНЭКСИМ как-то похитрее, извращеннее давал понять, что это не их воля.
— Получилось, что вы все тоже продали акции, чтобы они сконцентрировались в одних руках?
— Мы продали акции. Но мы продавали себе, мы так считали. У нас была гарантия: наши 22,4 пополняются до 25 и пополам тот хвост, который будет больше 50. А сегодня они нам морочат голову с этим возвратом акций… что “да, мы вернем, не волнуйтесь”.
— В человеческом смысле, мне кажется, для вас эта эпопея — еще и горький урок предательства людей, от которых этого не ожидаешь. — Я особо не обольщался.
— Вас не приглашал для разговора Президент, Черномырдин, Чубайс?
— Нет. Сразу, как отрубило.
— Замолчала правительственная связь?
— Одна у меня была встреча — с Юмашевым. Он спросил, что происходит, чем можно помочь? Я ответил: ничем…
Я не скажу, что мы наивные люди, — всё это время мы ощущали, где нас могут обмануть. Но по контрасту: с “Лукойлом” у меня были прямые и откровенные разговоры, а эти, ОНЭКСИМ, якобы интеллигентные люди, благородные. С Ростроповичем их вице-президента познакомил… Наивный Ростропович сказал, что я люблю и получаю “Известия”, поэтому хочу с вами выпить на брудершафт. Выпили…
У вас, насколько я понимаю, никаких запасных аэродромов нет ?
— Нет.
— Раздумываете, как бы довести эту партию до конца?
— Да надо доводить. Мы оттянули конец, не предполагая, что ОНЭКСИМ нас “кинет” жестче, чем это сделал “Лукойл.
***
Были тяжкие дни, похороны мамы, всем своим горем упал на меня больной отец. Игорь тогда сказал: «Скажи отцу, что он будет жить у нас, и скажи, что не мы ему нужны, а он нам нужен». И тут же поселил его в своей комнате нашей двухкомнатной квартиры. Самому Игорю в квартире всегда было нужно совсем немного места — диван, небольшой столик для пепельницы и сигарет, небольшой телевизор (из-за его близорукости телевизор стоял на близком расстоянии), пара книг, которые он в это время читал, стакан для чая. Всё это он моментально переставил в другую комнату. Раньше всегда шутил: «Я живу на приступочке». В это время он перенёс на ногах инфаркт… Это тоже выяснилось позже. А тогда я ничего не понимала. Видела как сквозь туман только, что Игорь глотает какие-то папины таблетки. У меня же было ощущение, будто на меня наехал автобус, и не могу сдвинуться с места. И я ничем ему не помогла. Только сейчас до конца понимаю, что он тогда пережил. Нет, не так…
Сейчас, когда уже прошло много лет, я со всей ясностью понимаю, что Игорь ту известинскую историю не пережил, не смог. Слишком дорого она ему стоила. Он держался, но всё, что на него свалилось: коварный обман, предательства друзей, обвинения сослуживцев, никакой поддержки ниоткуда, — и сердце не выдержало.
Игорь мне всегда говорил, что ему очень помогает моё отношение к жизни и к её внешним событиям, может, беспечное, может несерьёзное, не могу объяснить даже, что он имел ввиду, в общем, лёгкое. Наверное, по-настоящему, серьёзно было всегда для меня только — жизнь и смерть, уход близких, страдания и болезни, остальное как-то не задевало меня уж слишком глубоко. Ну, подумаешь, работа, деньги, газета. В конце концов, будет другая газета, без работы не останется. Особенно для меня были непонятны все эти истории с акциями, в этом я совершенно ничего не могла понять. И всего, что случилось, я не понимала тогда, в подробности не вникала, я же не присутствовала в редакции, а Игорь рассказывал мало, видя, что у меня свои переживания.
Ещё до всех этих событий я была вместе с Игорем на каком-то приёме. Около него вертелась малоприятная лысоватая личность, выпадающая из очень разнообразной журналисткой среды. С нами был тогда Ростропович, он что-то стал этому типу говорить о помощи прессе, об «Известиях», о своём отношении к Игорю, как замечательному редактору. Тот стоял и поддакивал, а потом они даже выпили за любимую газету на брудершафт. С Ростроповичем! Этот… Я понятия не имела обо всех делах, но эта личность мне запомнилась и очень не понравилась, что со мной не так часто бывает. Видимо, женская интуиция. Это и оказался тот самый Кожокин, который захотел стать главным редактором, не имея на это никаких оснований, кроме денег и изощрённой хитрости. Чудовищный обман этих «интеллигентных» кожокиных и пр. — и молчание «демократических» вождей.
Хочу напомнить всем, кто не знал или забыл, что вся пресса в эти годы так или иначе оплачивалась (теперь это бранное слово) олигархами: Гусинским, Березовским, Потаниным, Смоленским и пр… «Комсомольская правда», «Независимая», «Коммерсант», «Общая», «Московские новости»…
Этот проект — запуск газеты «Новые Известия» был у Игоря на автопилоте. Мы ничего не знали про инфаркт, который Игорь перенёс на ногах, всё выяснилось позже, проблемы со здоровьём тут и начались, только он ничего не хотел: ни больниц, ни врачей. Новая газета, новое дело, за ним пошли люди, он не мог их подвести. Сначала всё шло на подъёме, дружно, отношения замечательные, выпуск первых номеров газеты, но очень скоро начались денежные проблемы.
Игорь был весь в проблемах новой газеты, а дома я видела, как он иногда морщится от боли и потихоньку глотает валидол, но о врачах слышать не хотел, все мои попытки заставить пойти к врачам, лечь в больницу вызывали раздражение. Я оказалась бессильна, впервые за много лет я не знала, как надо с ним себя вести. Как заставить человека делать то, к чему не привык. Всю жизнь Игорь мог выпивать как европеец. Выпив расковывался, любил рассказывать о своём детстве, вспоминать своих тбилисских друзей, всяческие с ними приключения, рассказывал всегда интересно, с большим юмором. Так жалко, что не записали его рассказов — иногда это были целые новеллы, очень остроумные, смешные, все из грузинской жизни, которую Игорь хорошо знал, да ещё и с грузинским акцентом, — но жизнь-то казалась вечной в те счастливые дни!
А в это время он как-то уже перестал держать удар. На работе же проблемы нарастали как снежный ком, он метался в поисках денег для газеты, сходил с ума, когда задерживалась людям зарплата, приходил домой больной и расстроенный. В редакции всеми денежными делами заправлял ныне всем известный Митволь, который потом на меня в суд не постеснялся подать.
Тут ещё и мой отец попадал периодически в больницу с сердцем, я была в отчаянии, понимая, что кончится всё это плохо. Мой брат нашёл предсмертную записку моей мамы, адресованную мне. В этой записке было прощание с дочерью, со мной, а об Игоре: «Таких, как твой Игорь, просто не бывает. Береги его». А я не уберегла…
Игорь уехал в командировку. Должен был вернуться в понедельник утром, я была на даче в Пахре, собиралась тоже вернуться в понедельник. В воскресенье вечером я почему-то ужасно забеспокоилась, схватила попутную машину и приехала в город. Буквально через час приехал Игорь. Еле добрался до дивана. Сказал, что чем-то отравился, плохо.. Я вызвала скорую. Гипертонический криз, врач настаивал на больнице. Игорь категорически отказался. Через несколько дней выяснилось, что необходимо срочно шунтирование. И жизнь наша круто изменилась. Начинается «зима тревоги нашей»
Советовались с разными врачами-кардиологами, наши друзья стали договариваться со знаменитым хирургом Акчуриным, который делал операцию самому Ельцину. Он сказал, что операцию сделает, но проблема курильщика у Игоря очень сильная – это опасность. Все врачи говорили, что хирурги у нас замечательные, но у нас нет выхаживания. Я тогда ничего не могла понять про это выхаживание. Как потом поняла, когда Акчурин делал операцию Ельцину, нужную аппаратуру привезли из-за границы, у нас тогда ещё такой не было, а это и есть основная часть выхаживания, о котором говорили врачи.
Операция была назначена, как сейчас помню, на 15 марта…
Но Игоря волновали редакционные дела, не было денег на зарплату. Уже месяца два все сотрудники каждый день встречали его с надеждой, и он кинулся на добычу денег. Где-то обещали, где-то уже вот-вот договорился, но сорвалось. Пытался найти Березовского, долго не удавалось, поймал его где-то, когда тот садился в машину, чтобы ехать в Шереметьево. Игорь, как мне рассказывал, сел с ним в машину и поехал в аэропорт, просил его помочь выжить газете. Тот говорил, вот через неделю вернусь и тогда поговорим. Игорь сказал, что на днях ложится на операцию и неделю ждать не может. И тут Березовский говорит, что операцию надо делать в Швейцарии, в Лозанне, там это хорошо поставлено, и нечего даже и думать. Игорь, придя домой, сказал мне: «Я не могу принять это предложение, у нас нет таких денег». Но на следующий день позвонила сотрудница Березовского и попросила наши паспортные данные, сказала, чтобы заказывать билеты. Игорь отказывается, я срочно бросаюсь к отцу Николаю и к матушке Нине Аркадьевне. Отец Николай говорит: «Вам ведь не виллу предлагают в подарок. Это вопрос жизни, нельзя отказываться, а буду молиться за Игоря в своей церкви Иоанна Воина». И сам позвонил Игорю.
И мы приехали в Лозанну, бросили вещи в гостинице, пришли в больницу, чтобы узнать, что, и как, и когда делать. Но из больницы мы не вышли. Появились врачи со снимками, которые были переданы им раньше, поговорили, сказали, что операция нужна срочно, удивлялись, что мы так долго ничего не предпринимали. Как можно было с таким сердцем вообще ходить, не только работать… А Игорь сказал мне: «Чёрт возьми, никогда так хорошо себя не чувствовал!» Он сидел в каком-то кресле, сестра взяла его руку, сделала что-то похожее на укол, и я не успела опомниться, как кресло задвигалось, откинулось сиденье, и оно вместе с Игорем стало проваливаться вниз, как лифт. Мы едва успели сказать друг другу какие-то нежные слова.
Операция длилась восемь часов. Потом ко мне вышли врачи и провели меня к Игорю. Трое суток я сидела возле него в реанимации — там всегда с больными сидят их близкие, в отличие от наших больниц. Вообще об отличиях лучше не говорить вовсе, это был просто космос. Он лежал под наркозом, сто трубочек разветвлялись в разные стороны, а какие-то приборы над ним показывали разные цифры. Потом врачи стали меня успокаивать, что всё в норме, они боялись инфекции курильщика, но как будто бы справились и отправили меня в гостиницу спать, снабдив снотворным. А ночью разбудили. Когда я влетела в палату, там не было разве что только самолёта. Двигалась какая-то невероятная техника, все врачи были там. Вот тогда я только поняла, что значит это выхаживание. Врач взял меня за руку, повёл в соседнюю палату, и я поняла, что дело плохо. Вылезла эта злополучная инфекция, которой так боялись. Врач только несколько раз повторил мне: «Мы делаем всё возможное». Его откачивали, выкачивали из него эту инфекцию курильщика. Тогда я с Игорем прощалась первый раз, а потом много-много раз за 10 лет его страшных болезней. Он много дней находился почти всё время под наркозом, гораздо дольше, чем обычно бывает после такой операции. Как только он очнулся от наркоза, почти первое, что сказал еще заплетающимся языком: «Позвони ребятам (в редакцию), скажи, что должны уже прийти деньги, обещали мне, пусть они требуют с Митволя, все сидят без зарплаты».
Когда откачали, и он только встал с постели, узнать его было трудно, такими худыми бывают только мальчишки в 14-15 лет, с него слезло килограмм пятнадцать. Лететь в таком состоянии домой было невозможно, он был очень слаб. Мы переместились в гостиницу, и я возила его каждый день в больницу на процедуры. И постепенно, день за днём, ему становилось лучше, и также постепенно приходило ощущение, что всё самое плохое уже позади. Последние два года были очень трудными для нас, мы страшно устали, а тут — как снова на свет народились после всех переживаний. И внезапно в Лозанне вдруг вспыхнула весна, весь город запылал в цвету магнолий, глициний, камелий… для нас. Мы сидели на берегу Женевского озера, как будто бы только встретились после долгой разлуки, объяснялись друг другу в любви, говорили обо всём — обо всём, о чём давно не говорили, и не могли наговориться. Казалось, что жизнь начинается снова, и все видят, какие мы замечательные и какие снова счастливые.
Когда мы в спешке улетали из Москвы, кто-то нам сунул две книги, чтобы читать в самолёте. Я их обнаружила уже в гостинице после операции, выбор книг был достаточно странным для нашего «путешествия», но так почему-то вышло. Это был «Дар» Набокова и его же «Ада» Когда Игорю уже было получше, и можно было читать, я принесла ему в палату «Дар», эту книгу мы давно раньше читали, и Игорь её любил, а сама осталась с невозможно трудной «Адой», но поскольку ничего другого не было, я её всё-таки осилила. И мы вспомнили, что Набоков жил последние двадцать лет своей жизни в гостинице в Монтрё, совсем близко от нас. Мы туда доехали. Гостиница на берегу Женевского озера очень шикарная, можно было понять Набокова, что он не хотел покупать никакого дома, и жил только там. В вестибюле гостиницы поставили ему памятник.
Игорь тут уж и шутить стал: «Ну, скажи, когда бы ещё ты побывала в Лозанне? А в Монтрё, не случись со мной такого? Скажи мне спасибо!» Но «спасибо» я должна была сказать совсем другому человеку. Что, конечно, и сделала.
Перед нашим отъездом, врач, что делал операцию, пригласил нас к себе домой, вообще–то там это не было у них принято, говорил Игорю: «Вы для меня как новорожденный, я вставил вам новое сердце, у вас всё будет хорошо, вам только нужно соблюдать теперь самые простые правила, и здоровье обязательно восстановится. «А Вы — должны быть тираном» — сказал он мне, напутствуя.
Мы вернулись в Москву, Игорь, конечно, пошёл в редакцию, не выдержав того срока, о котором говорил врач. А вскоре почувствовал себя здоровым, на равных со своей командой, где ему многие годились в сыновья. И началась эйфория, которая часто бывает именно после шунтирования. Он прекрасно выглядел, поправился, курить бросил просто, как отшибло, я даже не думала, что так будет, потому что он курил с 16 лет и очень много.
Помню, мы сидели с друзьями и что-то отмечали, немного выпивали, кто-то напомнил Игорю про операцию, а он: «Это вам ничего нельзя, а у меня новое сердце и мне всё можно» Ну, и как заставить человека, который чувствует себя молодым и здоровым выполнять скучные рекомендации врача? Я оказалась бессильна, тирана из меня не вышло. «Не буду держать руку на пульсе, не хочу так жить», — отвечал мне, когда я просила измерить давление, как наказывал врач.
А тем временем проблемы газеты возникали с новой силой. Денег добывать было по-прежнему трудно, Березовский оказался заграницей, а газета уже полностью в руках Митволя. Началась новая нервотрёпка.
Игорь поехал в командировку в Париж, я поехать с ним не могла — отец был в больнице. Домой явился с месячным щенком, купил в Париже вместе с приданым. Радостно мне его протянул, а я ответной радости не выразила.
(Продолжение следует…)
Часть 1 https://kontinentusa.com/culture/anna-golembiovskaya-nashe-krugosvetnoe-puteshestvie-s-igorem/
Часть 4 https://kontinentusa.com/uncategorized/anna-golembiovskaya-nashe-krugosvetnoe-puteshestvie-s-igorem-chast-4/
Часть 9 https://kontinentusa.com/anna-golembiovskaya-nashe-krugosvetnoe-puteshestvie-s-igorem-chast-9/
Часть 10 https://kontinentusa.com/anna-golembiovskaya-glavnyj-redaktor/
Публикация подготовлена Ильей Абелем
Эта рассылка с самыми интересными материалами с нашего сайта. Она приходит к вам на e-mail каждый день по утрам.