Анна Голембиовская «Главный редактор»

«Не дай вам Бог проснуться знаменитым» — говорила Ахматова…

Утром в Пахре я услышала про переворот, кинулась в Москву, у редакции танки, меня в редакцию не пускают, бегу домой, чтобы кому-нибудь дозвониться. По телевизору, как известно, «Лебединое озеро», снова прорываюсь в редакцию — думаю, может быть,   дозвонятся стенографистки в Японию, чтобы Игорь не вылетал оттуда — ведь было жутко страшно. В редакции бастует цех, рассказывали, что к верстальщикам на помощь кинулись журналисты, решившие поддержать их и не дать выпустить газету без обращения Бориса Ельцина. Ждут Ефимова,  который задержался где-то загородом. Ефимов явился. И решительно потребовал от журналистов покинуть цех. Но процесс уже был неуправляем…

Мы с подругами из «Известий» пошли к Белому дому, это было не страшно, по-настоящему страшно было как раз дома. Да меня еще предупредили ребята, чтобы домой я не шла. А у Белого дома — огромное количество людей, неслыханное единение, встретили очень много известинцев и нашу знакомую, она несла в руках ведро пирожков и всех кормила ими. Потом Победа…

Прилетает из Токио Игорь, вся редакция у нас дома… Объявляют Игорю, что его единогласно избрали главным редактором «Известий». И  начинается новая жизнь, — покой нам только снится. Редактор. Конечно, это был триумф,  конечно, это — победа. Для Игоря. Поздравляли все и отовсюду. Но для меня это был один из  печальнейших дней моей жизни. Хотя, как говорил  Толстой, каждый человек в этой жизни должен обязательно «процвесть».

Но я знала, я точно понимала уже тогда, что в моей стране ему, честнейшему, свободному, абсолютному бессребренику, не будет попутного ветра: собьют, предадут, оболгут; тёмные личности разного калибра будут лезть в наш мир, в наш дом, в нашу жизнь. К этому времени я уже слишком хорошо знала Игоря, ведь мы прошли с ним в этой жизни «огонь и воды», а «медные трубы», оказалось, ещё были впереди. Ахматова говорила: «Не дай вам Бог проснуться знаменитым!». Кто-то недавно написал про Игоря, что разбираться хорошо в людях, не было его сильной чертой. Да. Это так. Мы вообще с ним были неисправимыми романтиками, были «оба хуже». Но и меня он порой удивлял. Как-то говорю ему про одного нашего знакомого: «Ну почему же его так все не любят, почему так плохо относятся», а он: «Не знаю… Ну, он такой успешный, способный»… И так почти всегда. Даже когда я ему сказала, какую лживую книгу написал Плутник, как там оболгал Игоря (конечно, без подробностей, потому что Игорь уже очень болел), он и тогда только удивился: «Надо же, как странно, проработали 20 лет бок о бок,  вместе в футбол играли, что я ему плохого сделал?» Как вспомнил Сергей Агафонов, любимым выражением Игоря было «Не обольщайтесь!» Выражение-то выражением, но сам он только и делал, что обольщался. Он был неспособен ни на какую интригу, ни на  какую   подлость и не ожидал этого от своих друзей. Был достаточно уязвим и часто беспомощен перед наглостью, перед коварством. Обмануть его было легко, потому что не было в нём ни грамма хитрости, интриги. За мужественной и даже, как казалось многим суровой внешностью,  скрывалась необыкновенная душевная нежность к людям и вообще ко всему живому. К нему липли люди шизофренического толка, он всегда удивительно долго этого не понимал, долго терпел их выходки, а потом, уже понимая, терпел дальше, не мог сразу от них отвязаться, жалел, не мог обидеть.

«Он верил, что друзья готовы за честь его принять оковы». Но не вышло с друзьями. Впрочем, ведь Игорь прожил почти до 30 лет в Тбилиси, там прошла его молодость, остались его очень близкие друзья, а здесь всё-таки в основном были сослуживцы. В Москве он долго оставался  чужаком, тем более, что по характеру не был «рубахой-парнем» и не совсем просто сходился с людьми. Да к тому же,  за последние годы ушли в иной мир почти все его тбилисские друзья. Те, что жили в Тбилиси и часто раньше приезжали к нам, и московские тбилиссцы. Последним ударом для Игоря была трагическая смерть Отто Лациса, человека честного, умного и надёжного. Ещё и с Тбилиси, и с сыном связь почти прекратилась. Грузинские события он очень переживал. Потому и было в последние годы ему очень тяжело ещё и морально. А мои предчувствия не обманули меня. Но это всё было потом.

А сейчас, — вот он редактор своей любимой газеты, избранный всеми единогласно. Что тут было? Много интересных материалов в газете, много интересных встреч и поездок, об этом пусть расскажут другие, те, кто с Игорем работал в это время.

Я никогда не вмешивалась в  рабочие дела Игоря, но какие-то вещи видела и понимала. Кончилось советское время, и всё было по-новому. С одной стороны, появились свободные журналисты, — «непоротое поколенье»,  которые писали всё, что хотели. С другой стороны, — старые  (я не имею  ввиду возраст, а тех,  кто  давно уже работал в «Известиях»),  порой очень осторожные, а то и просто трусоватые журналисты, ничего на себя не желающие брать. Старые не любили молодых за «хулиганство», «отвязанность», как они выражались, за то, что они не хотят ничего учитывать, (что и на мой посторонний взгляд  было иногда именно так) упрекали в том, что они «подставляют» Игоря. А молодые считали, что старые пишут длинно и, как им казалось, нудно и вообще не о том. Я видела, как Игорю трудно, ведь со многими он проработал 20 лет и дружил. Но когда нужно было срочно ехать в командировку, например, в не очень благополучное место, и Плутник срочно заболевал, а молодой журналист Валерий Яков срочно вылетал, то тут какой мог быть выбор? Ведь надо было делать газету. Он давал всем полную свободу, брал на себя всю ответственность, никого не боялся, иначе не мог.

Одно переживание по поводу «неуправляемой свободы» и у меня было. Александр Исаевич Солженицын —  кумир моей юности. Тогда он один «бодался с дубом», а мы с замиранием сердца следили за событиями и вздохнули с облегчением только когда по хрипящей «Свободе» услышали, что он вышел из самолёта в Германии, где его встретил  писатель Генрих Бёль. Перед возвращением Александра Исаевича в Россию, к нам домой пришла Наталья Дмитриевна, чтобы дать интервью известинскому корреспонденту.  Я была счастлива, и мне хотелось сказать гостье все самые лучшие слова на свете. Интервью было напечатано.

А потом, много позже, случилось непоправимое. Известинский корреспондент, к сожалению, мой приятель, написал о Солженицыне что-то такое неуважительное, что когда я прочитала, у меня в глазах потемнело. Пресса откликнулась немедленно, многие газеты возмутились выступлением «Известий». Игоря не было в Москве, материал прошёл без него, напечатали, поставили в номер журналисты,   которым он доверял. Когда он приехал, и я заговорила с ним об этом, он ужасно расстроился, упрекнул меня моим приятелем, который подвёл Игоря и газету. Но как можно в таком случае оправдаться?

Сказать —  я ни при чём, меня не было?.. Ведь это уже не то время, когда что печатать или не печатать в газете решает один человек  и то с согласия вышестоящих органов.  Я до сих пор уверена, что это большая ошибка  газеты. А Игорь? Когда даёшь людям полную свободу, всегда ли можно поручиться, что ею воспользуются так, как нужно? Жизнь нам всё это показала.

Другой раз, когда мы были с Игорем в отпуске и до нашего возвращения оставалось всего три дня, в газете должен был идти очень важный материал. Вместо Игоря, за Главного редактора оставался один из его заместителей Друзенко, он созвонился с Игорем, и Игорь одобрил материал. Материал был  острый и срочный,  подпись свою при выходе номера (за Главного) должен был поставить Друзенко. Но он не поставил,  материал в номер не пошёл, Друзенко решил дожидаться Игоря, а материал потерял свою актуальность. От Игоря я тогда впервые услышала досадное: «Как работать с трусами, которые ничего не хотят брать на себя!»

***

Мы с Игорем объездили вместе много стран. Несколько раз были во Франции, бродили по Риму, Флоренции, по городам Сицилии, даже на Тайвань попали. Летели туда через Японию, и вместе с тогдашним корреспондентом в Японии Сергеем Агафоновым прилетели в Тайбэй.

Очень интересной для меня оказалась наша поездка в Лондон. Игорь был по делам газеты  «Файнешенел Таймс», с которой редакция сотрудничала, а мне сделала приглашение моя приятельница  Делла Томпсон, она славистка, преподавала в Оксфорде. Первую неделю я жила с Игорем в гостинице, а потом он уехал, а я осталась еще ненадолго у Деллы.  Когда мы ужинали с сотрудниками газеты, вдруг было упомянуто имя  известного профессора из Оксфорда сэра Исайи Берлина. Разговор шёл о какой-то его работе.  Я-то о нём знала как о  герое «Поэмы без героя» Ахматовой. «Гость из будущего» — английский филолог, философ.

Ахматова – мой любимый поэт. Я любила ее  «Чётки» почти с детства, знала от деда. Знала, конечно «Реквием». А какие-то стихи из «Поэмы» слышала на «поэтических террасах» в Коктебеле. Когда же впервые прочитала всю поэму, ничего в ней не поняла сначала, но её музыка меня настолько заворожила, что  никак не могла от неё отделаться и почти наизусть запомнила. Недаром Ахматова говорила: «Я  пила ее в капле каждой и, бесовскою черной жаждой одержима, не знала,  как мне разделаться с бесноватой. Я грозила ей звездной палатой и гнала на родной чердак…» Действительно, в ней было что-то волшебное, какая-то тайна, которую надо было разгадать. Я потом читала всё, что могла добыть, чтобы понять поэму, так ею заболела. В «Поэме» посвящение Исайе Берлину:

Он не стал мне любимым мужем,
Но мы с ним такое заслужим,
Что смутится двадцатый век
Он ко мне во дворец Фонтанный
Опоздает ночью туманной
Новогоднее пить вино.
И запомнит крещенский вечер: клен в окне,
Венчальные свечи и поэмы смертный полет.
Но ни первую ветвь сирени,
Ни кольцо, ни сладость молений –
Он погибель мне принесет!

И конечно, когда в редакции «Файнешенел Таймс» зашла речь об Исайе Берлине, я сказала Игорю, что мне ужасно хотелось бы его увидеть. Игорь сначала не понимал, зачем мне это. Тогда я ему рассказала  историю сэра Исайи с Ахматовой, и то, что хочу у него спросить,  Игорь вдруг сказал мне: «Попроси Александра Кривопалова, нашего корреспондента в Лондоне, если его заинтересует этот человек, и он захочет написать о его работах, может, это будет и для газеты интересно». Я предложила Саше взять интервью у сэра Исайи о его трудах. А я, может  быть, пришла бы с ним  как секретарь,   и спросила  то, что меня интересует. А интересовало меня вот что: я прочитала воспоминания сэра Исайи о встрече с Ахматовой, написанные, конечно, уже после смерти Анны Андреевны. Берлин приехал в Ленинград в 1945 году с дипломатической миссией. Зайдя в букинистический магазин, спросил продавца о судьбе писателей, и узнал, что Ахматова живёт совсем рядом, «тут, за углом» В магазине в то время находился писатель Владимир Орлов, он и привёл Берлина к Анне Андреевне. Для Ахматовой  этот «человек из будущего», каким  он остался в её стихах, был человеком и из её прошлого. Сэр Исайя рассказал ей о тех людях, с которыми она рассталась 50  лет тому назад, и ничего не знала об их судьбе. Берлину посвящено не только много строк поэмы, но и целые два цикла стихов «Шиповник цветёт» и Сinque  («Пятерица»). Мне ужасно хотелось увидеть сэра Исайю, и спросить его об этой встрече с Ахматовой, но как подступиться, — не знала.

Нас с корреспондентом постигла неудача. Сэр Исайя отказался от интервью газете «Известия». Ответил, что всё уже написал, всё сказал. А в местной газете была даже первоапрельская шутка: «Сэр Исайя Берлин дал интервью». Благодаря  Саше Кривопалову,  телефон Берлина у меня был. Но как позвонить, что сказать, да и кто я такая, чтобы задавать очень пожилому и такому известному человеку свои вопросы. Но за два дня до отъезда из Лондона я всё-таки решилась. Позвонила. Сказала что-то вроде того, что у нас известны его работы и т.д., но конечно, он особенно известен стихами, которые посвятила ему Ахматова. «Ну, Ахматова, что она там напридумывала, она и Анрепу писала стихи». Разговор как-то сразу не клеился. Говорю: «Но ведь такие стихи: «Шиповник подмосковья…», «бессмертная любовь…» Как же быть с этим? Это была любовь?» — всё-таки решилась я на мучавший меня вопрос. И услышала в ответ: «Ах, какая там любовь! Абсолютная нереальность». Я поняла, что разговор надо заканчивать, и сказала только: «Ну, конечно, Вы ведь жили в Лондоне, а она практически в тюрьме, и у Анны Андреевны была совсем другая реальность». Сэр Исайя вдруг продолжил: «Видите ли, она обиделась, когда я приехал в Москву, позвонил ей и сказал, что женился». Тут уж я, обидевшись за любимого поэта: «Ну, конечно, — говорю, — трудно было жениться после Ахматовой. И потом Вы не так сказали». «А как?» — спросил он.   «Вы позвонили в   1956 году и сказали: «Я только в этом году женился». Голос в трубке замолк. Потом вдруг неожиданно прозвучало: «Ну, не совсем так. А Вы где находитесь?» «В Лондоне», — говорю. «Если бы Вы были в Оксфорде…» Я проявила немедленную готовность тут же оказаться в Оксфорде. А сэр Исайя вдруг: «Нет, нет, не надо, я сам завтра приеду в Лондон. Мы можем встретиться в клубе «Атениум» в 5 часов, у меня будет минут пятнадцать». Англичанка Делла просто застыла в позе изумления, корреспондент «Известий» сказал, что собственно, интервью уже и так получилось, можно и не встречаться. Но следующий день  удивил ещё больше. Ровно в 5 я нашла этот клуб, у входа меня спросили, к кому я, и пригласили пройти в зал, указав на диван, где сидел сэр Исайя с каким-то господином. Господин оказался князем Голицыным, как потом сказал мне сэр Исайя. Он быстро ушёл. А передо мной был очень симпатичный человек с живыми карими глазами. В отличие от вчерашнего телефонного разговора, мы разговорились легко, сэр Исайя  русским языком владел прекрасно. И что меня поразило, и до сих пор не перестаёт удивлять, на мой вопрос об Анне Андреевне Ахматовой, была ли это любовь, ответил: «Да, конечно, любовь». А потом, уже как-то лукаво улыбаясь, рассказал: «Вы представить себе не можете, как она отнеслась к моей жене, когда была здесь, в Оксфорде. Она её просто презрела, не замечала». А насчёт того телефонного разговора с Ахматовой в 56-м году, уточнил: «Я позвонил и сказал, что я приехал с женой. Она долго молчала, а потом произнесла: «Ах, вот как? Когда же это случилось?» Я ответил: «Только в этом году».

В общем, как я убедилась, то же самое, что знала я. Я-то разговор этот запомнила из книги Чуковской «Записки об Анне Ахматовой» и совсем уж не так, как он написал в своих воспоминаниях. Ещё я спросила: «А здесь, в Оксфорде, знают эту историю, она кого-нибудь интересует?» «Нет, никого. Но когда я приехал в Петербург, мне говорили: дайте до Вас дотронуться, Вы действительно существуете, Вы ведь из Зазеркалья!» Мы просидели с ним  целый час. Потом я проводила его на вокзал к поезду на Оксфорд. Он шёл,  прихрамывая, тут только я увидела, что он уже был болен. Было ему тогда 86 лет, жить ему оставалось всего два года.

Игорю я рассказала тогда всё о сэре Исайе и о своём  разговоре с ним,  и почти обиделась на него, что он тоже сначала был склонен верить ему, а не Ахматовой. Зато Егор Яковлев сразу же попросил написать о встрече в «Общую газету». Но Игорь считал, что мне этого делать нельзя, ведь я пришла к сэру Исайе сама по себе, и возможно,  этот разговор не для печати. Кроме того, судя по реакции многих ахматоведов и других людей, знающих эту историю, и даже знающих Ахматову, мне никто не верил, все в один голос утверждали, что это мистификация,  всё выдумка Анны Андреевны и никакой там любви… Но я абсолютно поверила в ответ Ахматовой сэру Исайе. В ту ночь, когда Анна Андреевна, сдержанная, строгая, плакала, рассказывала ему, явившемуся из другого мира человеку, всю свою жизнь, все свои страшные беды, он спросил ее – «напишет ли она свою биографию», — она ответила: «Вся моя биография в моих стихах. А стихи никогда не лгут.»

***

…21 августа, как известно, был путч, Белый дом, обращение Ельцина, которое «Известия», единственные из всех газет, опубликовали. И это было тоже не так просто, настоял журналистский и издательский коллектив. Ефимов сопротивлялся, а цех бастовал и не желал выпускать номер без обращения Ельцина. А уже 23 августа было опубликовано на первой полосе «Известий» сообщение о собрании в редакции. Как историческое, оно достойно того, чтобы привести его полностью:

— В пятницу, 23 августа, состоялось собрание коллектива редакции. Собрание приняло решение учредить газету «Известия» и зарегистрировать ее в Министерстве печати и массовой информации РСФСР. Учредителем газеты является ее журналистский коллектив.

«Известия», №201(23467), 23 августа 1991 года

В результате — газета стала независимой от Верховного Совета.

Но не прошло и года, как Верховный Совет РФ, во главе с Хасбулатовым, начал драчку за возвращение «Известий» под свою власть. То есть Хасбулатов захотел взять реванш за август 1991 года. Настолько это было серьезно, что генеральная Прокуратура занялась возвращением концерна «Известия» Верховному Совету, обвинив в нарушении  законов Российской Федерации.

Независимость удалось ценой невероятных усилий отстоять, «Известия» приватизировались. И теперь газета должна была сама зарабатывать деньги. Экономистами журналисты были не очень-то опытными, что и говорить, а чтобы нанять кого-то со стороны, нужны были большие деньги, так на мой вопрос тогда ответил Игорь.

Экономикой в редакции занимался Эдик Гонзальес, которого редакция вся сразу же возненавидела. Как я понимаю, он приходил к Игорю и справедливо говорил, что вот этот сотрудник получает такую-то зарплату, но за много месяцев не написал в газету ни одной строчки, а другой наговорил по международному телефону по своим делам на такую-то сумму. Помню, Сашу Васинского попросили немного сократить материал, потому что нужно было оставить место для рекламы, которая тогда уже появилась в газете, а Саша не сократил, реклама слетела, а это были бы деньги на зарплату людям. Газета уже существовала на свои деньги. Саша-то человек совестливый, и сам расстроился, когда понял, но люди привыкли ведь жить по совсем другим законам. Игорю все эти объяснения стоили бессонных ночей.   Но тем не менее газета гордилась своей независимостью,  и Игорь делал всё возможное, чтобы её отстаивать. Оказалось, это было наивностью.

Вот как то время Игорь объяснял:

— Сегодня самый больной вопрос — это независимость прессы. Независимость упирается в деньги. Если ты живешь на чужие деньги, ты не в состоянии продиктовать свои условия. Ты будешь играть под дудку тех, у кого деньги. Мы уже видим это всё в нашей прессе. С другой стороны, совер­шенно очевидно — сегодня любому изданию очень трудно развиваться на серьезную перспек­тиву. «Известия» уже 5 лет живут только на свои деньги. Только на свои. Ни копейки, ни рубля со стороны. Мы можем долго так еще держаться,  но газета не будет развиваться. Для того, чтобы осу­ществить наш генеральный инвестиционный про­ект, нужно вложить в течение двух лет не менее 16-18 миллионов долларов. Такие деньги не в со­стоянии сегодня заработать ни одна газета. Значит, надо привлечь капитал, и в этом нет ни­чего страшного. Страшно потерять контроль, ока­заться экономически несостоятельными, оказать­ся неравными с партнерами.

И в этом отношении «Известия» все время остаются объектом внима­ния со стороны. Очень точно сказал как-то Эдик Гонзальез, когда мы выиграли суд у Хасбулатова,  и нам показалось, что всё, теперь мы обрели неза­висимость и можно покурить, он вещую фразу сказал — не думайте, вам не будет покоя.   

1993 год

Моя русская подруга, большую часть жизни прожившая в Париже с мужем французом, если при ней начинается какое-то политическое обсуждение, всегда говорит: «Я ничего не хочу про это знать, я совершенно не интересуюсь политикой!» И я всегда думала: «Какая счастливая! Как я ненавижу политику!» Но как быть, если у нас политика становится твоей реальной жизнью, врывается в твой дом, угрожает отнять у тебя любимых, всё то, чем ты живёшь?!

Вот мы сидим с Игорем у телевизора, и я своими глазами вижу всё происходящее на экране, в прямом эфире. У Хасбулатова совершенно невменяемый вид, он стоит на трибуне и орёт что-то несусветное. Макашов кричит: «Идем громить мэрию, и не будет ни мэра, ни сэра…», и дальше нецензурная брань. Руцкой кричит о победе, потом мы видим, как громят Останкино, газету «Московский комсомолец». Я содрогаюсь от мысли, что завтра будет с Игорем, ведь Хасбулатов был уже его личным врагом. Нам звонят друзья, кто-то из редакции, советуют садиться в поезд и ехать срочно куда-нибудь в Прибалтику, как-то спасаться. Игорь отвечает на звонки, а я вообще молчу, прекрасно понимая, что он не тронется с места. Они засели в Белом доме. Затем была перестрелка, пресловутый «расстрел» Белого дома. Было очень страшно. Рядом с Белым домом живут близкие люди, связь с ними оборвалась. Но что нужно было делать тогда? Ведь «расстрелянные» всё это начали сами. И если был расстрел, то куда же стреляли, если они абсолютно все остались живыми и по сей день «хорошо выглядят»? Во время перестрелки погибли невинные люди, случайные прохожие, но куда все-таки стреляли? После этого многие, до того единомышленники,  оказались «по разную сторону баррикад». Оказалось, многие не видели того, что творили Хасбулатов, Макашов, Руцкой. Одна дама, жена вполне почтенного академика, сказала мне, что всё это было провокацией людей Ельцина, и ничего такого вообще не было. Я спросила, а вот эти погромы в Останкино, стрельба — приснились нам, что ли? Она про это не знала. Видимо, в это время находилась где-то далеко на даче или… не знаю где. Да-да, очень не хочется лезть в политику, но что делать? И то, что я испытала в тот вечер, видя всю эту вакханалию и совершенно реальную угрозу жизни своему мужу, будет, возможно,  непонятно тем, кому ничто не угрожало, кто потом узнавал о событиях по радио или из газет. И рассуждать об этом, если тебя никак не коснулось, было гораздо проще.

***

Один правозащитник отметил: «Мы выдержали испытание плетью, а пряником – нет, не выдержали». Многие люди не выдержали в основном испытание деньгами.

У Игоря таких проблем вообще никогда не было. Игорь и деньги — понятия несовместимые. Никогда ни на что он не пошел бы ради денег,  ему это было просто неинтересно. Он хотел только делать своё дело. То, что умел и любил.

Я помню, как он поехал в Тбилиси в командировку в очень трудное для Грузии время. Взял все деньги, какие были в доме и свою зарплату. Рассказывал потом мне, как к нему в гостиницу приходили друзья, они все были очень худыми, полуголодными, он  отдавал им все деньги и сокрушался, что недостаточно. И за нашу жизнь я знаю множество таких его поступков.

Для себя он никогда ничего не хотел и никогда ничего не просил. У нас была квартира в доме с колонкой, холодная и с постоянно ломающейся сантехникой по всему дому. Нам и в голову не приходило просить что-либо поменять, хотя сам Игорь добивался жилья для многих в редакции. Кому-то из известинцев шофёр Володя Спадынейко сказал «Что ж вы все так устроились, а Игорь все чинит: то ванна засорилась, то туалет»… Над нами жил алкоголик – сосед, который всё время нас заливал. Я в это время часто уезжала в Ленинград к Ирине Владимировне, как-то приехала, а Игорь с вёдрами и тряпками вместе с нижними соседями спасают квартиру. Поляновский тогда пошёл к Лаптеву и сказал о нашей квартире. Всех это почему-то удивило. Видимо, решили, что мы уже давно живём во дворце, как само собой разумеющееся. Квартиру поменяли на такую же по площади  двухкомнатную, только в другом доме. Но точно знаю, что сам Игорь никогда бы не пошёл ничего просить.

Как-то один журналист вызвал его из дома на переговоры. Появилась возможность купить очень дёшево квартиры для нескольких человек, журналистов. Предложили Игорю, может, нужно для сына. Игорь ответил, нет, не нужно. Вернулся и рассказал мне это. Я говорю ему:  «Почему же ты не сказал, что  у тебя просто нет денег?» Он ничего не ответил, а я поняла свою бестактность. Все-таки он был из Грузии. В этом был весь он, и за это я его и любила.

(Продолжение следует…)

Часть 1 https://kontinentusa.com/culture/anna-golembiovskaya-nashe-krugosvetnoe-puteshestvie-s-igorem/

Часть 2 https://kontinentusa.com/culture/anna-golembiovskaya-nashe-krugosvetnoe-puteshestvie-s-igorem-chast-2/

Часть 3 https://kontinentusa.com/culture/anna-golembiovskaya-nashe-krugosvetnoe-puteshestvie-s-igorem-chast-3/

Часть 4 https://kontinentusa.com/uncategorized/anna-golembiovskaya-nashe-krugosvetnoe-puteshestvie-s-igorem-chast-4/

Часть 5 https://kontinentusa.com/culture/anna-golembiovskaya-nashe-krugosvetnoe-puteshestvie-s-igorem-chast-5/

Часть 6 https://kontinentusa.com/culture/anna-golembiovskaya-nashe-krugosvetnoe-puteshestvie-s-igorem-chast-6/

Часть 7 https://kontinentusa.com/culture/anna-golembiovskaya-nashe-krugosvetnoe-puteshestvie-s-igorem-chast-7/

Часть 8 https://kontinentusa.com/culture/anna-golembiovskaya-nashe-krugosvetnoe-puteshestvie-s-igorem-chast-8/

Часть 9 https://kontinentusa.com/anna-golembiovskaya-nashe-krugosvetnoe-puteshestvie-s-igorem-chast-9/

Публикация подготовлена Ильей Абелем