Завтра в Америке

Из романа Эдуарда Тополя «В погоне за наваждением», опубликованном в 2012 году в московском издательстве «АСТ-Астрель»

— Я, юный обамовец, перед лицом своих товарищей торжественно клянусь, что буду твердо стоять за дело президента Барака Обамы в его борьбе за создание общества социальной справедливости во всем мире! Буду честно и неуклонно выполнять заветы Хусейна Обамы, отца президента, и буду жить по законам и правилам юных обамовцев. Aллax aкбap!

Громко произнеся эту клятву, девятилетний Стивен Купер, рыжий и веснушчатый, как подсолнух, и еще сорок семь третьеклассников Питсбургской городской школы разом опустились на колени. Касаясь пола головой, они поклонились портрету президента и хором зачитали его изречения, отпечатанные под этим портретом:

— «We are no longer a Christian nation… We do not consider ourselves a Christian nation… Islаm has always been a part of America’s story… USA has been enriched by Muslim Americans… We will convey our deep appreciation for the Islаmiс faith which has done so much over the centuries to shape the World…»*

— «I know the civilization’s debt to Islаm. It was Islаm that carried the light of learning through so many centuries, paving the way for Europe’s renaissance and enlightenment. It was innovation in Muslim communities that developed the order of algebra, a magnetic compass and tools of navigation, our mastery of pens and printing, our understanding of how disease spreads and how it can be healed. Islаmic culture gave us majestic arches and soaring spires, timeless poetry and cherished music, elegant calligraphy and places of peaceful contemplation. They have fought in our wars, they have served in our Government, they have stood for civil rights, they have started businesses, they have taught in our Universities, they have excelled in our sports arenas, they won Nobel prizes, built our tallest building, and lit the Olympic torch. When the first Muslim American was recently elected to Congress he took the oath to defend our Constitution using the same Holy Koran. In ancient times and in our times Muslim communities were at the forefront of innovation and education…»**

— «One of the points I want to make is that if you actually took a number of Muslim Americans we would be one of the largest Muslim countries in the world…»***

— Хорошо, молодцы! — сказал детям господин Фатых аль Керим, пятидесятилетний директор школы. Затем, идя вдоль стоявших на коленях подростков, он вручил каждому по зеленой косынке-галстуку, показал, как повязывать его на груди, и назидательно процитировал: — Запомните: «Как повяжешь галстук, береги его, он ведь с нашим знаменем цвета одного!» Какого цвета наше новое американское знамя?

— Зеленого! — хором ответили дети.

— Правильно. Можете встать. А теперь идите домой, потренируйтесь завязывать галстук и обсудите с родителями, какое у вас будет новое мycyльмaнcкoе имя. Завтра мне доложите. Aллax aкбap!

Дети, поднявшись с колен, стали расходиться, а Стивен подошел к директору:

— Господин Фатых аль Керим, я уже выбрал имя. Можно, я скажу?

— Ну, говори.

— Я буду Стивен Хусейн. Как президент!

— Молодец! Умница! Завтра принеси письменное согласие родителей. Салам!

— Салам! Обама aкбap! — сказал умница Стивен Купер и пошел домой. С тех пор как великий Обама объявил войну ожирению нации, все автобусы, возившие детей в школы, перешли в собственность Новой Народной Гвардии и, перекрашенные в зеленый цвет, возили только обамовских гвардейцев. Поэтому в школу и из школы Стивен и другие ребята шли теперь пешком, сгибаясь под ледяным встречным ветром и стараясь держаться группами хотя бы по пять-шесть человек. Иначе по дороге, на Луизиана-авеню и Потомак-авеню, можно было напороться на банду Кровавого Ахмета или на «Бригаду “Черная месть”». И те и другие были не старше Стивена, но били кастетами и свинчаткой и отнимали все, что было в карманах, даже сандвичи, которые дети носили себе на школьный ленч. Говорят, что когда-то в школах даже кормили и каждый ел, сколько хотел, но, во-первых, это тоже способствовало ожирению, а, во-вторых, компании, снабжавшие школы питанием, были уличены в воровстве и подмене натуральных продуктов самыми дешевыми эрзацами. Великий и мудрый Обама наказал этих воров и отменил бесплатное школьное питание.

Но сегодня, слава Богу… ой, простите, слава Aллaxу, Стивен, гордо повязав свой новый зеленый галстук поверх теплого маминого шарфа, застегнул куртку на молнию до самого верха и натянул шапку а ля рус и теплые варежки. Максимально ускорив шаг (только нос и подбородок подмерзали от ветра), оскальзываясь на оледенелых тротуарах и оглядываясь на три фургона с надписями «ХЛЕБ» (странно: столько машин развозят по городу хлеб, а за хлебом нужно стоять в очередях), Стивен беспрепятственно миновал и Луизиана-авеню, и Потомак-авеню и лишь у новой мечети на Бродвее попал в небольшую каверзную ситуацию.

Постоянно, даже зимой сидевший у мечети слепой Селим вдруг повел плечами, стряхнул снег с лежавшей на них мешковины, потом снял свои темные очки, отлепил с правого глаза бельмо и, удивленно глядя своими здоровыми, как оказалось, глазами на зеленый галстук Стивена, радостно обратился к нему по-арабски. Но Стивен еще не знал арабский настолько, чтобы понять высокий стиль поздравления Селима, и сконфуженно развел руками:

— Sorry, sir, I don’t understand…

— I see, — сказал Селим и продолжил: — Я вижу, что твой зеленый галстук родной брат моего бельма на глазу. Иди отсюда, белый щенок, и больше не попадайся мне на глаза!

И Селим, налепив бельмо и надев темные очки, с непонятной Стивену злостью стал своими темными пальцами в дырявых перчатках быстро-быстро перебирать костяные четки.

Прибежав домой и сбросив на пол прихожей заснеженный ранец, куртку и шапку с варежками, Стивен с гордостью показал родителям и младшей сестре свой зеленый галстук и радостно объявил, что его приняли в юные обамовцы.

Сестра, конечно, запрыгала и стала кричать «дай, дай поносить!», а мама сказала: — Сними, пока не испачкал. Вымой руки и садись кушать.

И при этом каким-то упредительным взглядом посмотрела на отца так, что тот ничего не сказал и ушел в гостиную к телевизору. Но Стивен знал, что сказал бы отец, если бы мать его не остановила. Отец называл Обаму диктатором, погубившим Америку. При этом каждый раз, когда отец хотел объяснить детям, почему он так не любит «отца всех народов», мать обрывала его на полуслове:

— Замолчи! Можешь, если хочешь, сам сесть в тюрьму, но детей не трогай! Пусть верят в Обаму, в иcлaм, в чepтa лысого, лишь бы были здоровы и на свободе! Ты понял?

Отец скрипел зубами и уходил к телевизору, который с утра до ночи рассказывал о мудрости президента, создавшего наконец в Америке Великое Общество Социальной Справедливости и уничтожившего процветавшую здесь коррупцию богачей и священников, которые беспощадно эксплуатировали замечательный американский народ и одурманивали его церковными догмами.

Теперь по Единому Национальному Телевизионному каналу, заменившему оглупляющее многоканальное коммерческое телевидение, ежедневно показывали репортажи из Белого дома, в котором даже по ночам светились окна Овального кабинета, где денно и нощно президент трудился на благо страны. И каждый вечер страна смотрела исторические фильмы — «Обама в Ноябре», «Падение Конгресса», «Броненосец “Потомак”» и «Человек с мечтой». А также биографические — экранизацию книги Барака Обамы «Мечты от моего Отца» и романтическую историю знакомства Барака с его женой в чикагской юридической фирме «Sidley Austin». Фильм рассказывал об их участии в сожжении американского флага, который был символом преступного американского империализма, юношеской любви Барака и Мишель и счастливом супружестве в трудные годы нищеты, когда молодой Барак Хусейн бескорыстно трудился социальным работником в самых нищих районах Чикаго.

Бывший профессор истории американской экономики и корреспондент когда-то знаменитого телеканала FOX-News, а ныне счетовод местной типографии имени Заветов Хусейна Обамы, отец Стивена просто сатанел от того, насколько киношная история Великой Обамовской революции отличалась от подлинного государственного переворота, случившегося в Вашингтоне на его глазах. Как-то ночью, когда Стивен проснулся от крайней необходимости пописать и босиком сбегал в туалет, он услышал, как в спальне родителей отец возбужденно рассказывал матери, как это было на самом деле.

— Ты не можешь стать диктатором в богатой стране, — говорил ей отец. — Это нереально. Богатые граждане слишком независимы, чтобы позволить кому-то ими командовать. Поэтому в свой первый срок он довел страну до банкротства. Богатые сбежали в Австралию и увели с собой свои бизнесы, а с ними и налоги, которые они платили. Казна опустела правительство перестало раздавать фудстемпы и пособия по безработице и вэлферу. Миллионы тунеядцев, привыкших годами жить на эти пособия, взбунтовались и стали громить магазины и склады. А остальные возопили, прося навести порядок «жесткой рукой». А тем временем Иран закончил создание атомной бомбы, и Израиль, брошенный нами, был вынужден в одиночку уничтожить их ядерный реактор. После чего Иран, Сирия и Египет напали на Израиль, у нас началась серия терактов, и вот тут-то Президент объявил чрезвычайное положение, ввел в Вашингтон свою Новую Народную Гвардию и крейсер «Потомак». А когда конгрессмены примчались в Вашингтон на экстренное заседание, их просто не пустили в здание Конгресса! Понимаешь? Просто не пустили! А тех, кто стал собирать митинги протеста, ночью посадили в самолет и отправили в Австралию. И все — вот и вся революция! Конституции нет, выборов нет, есть Чрезвычайное положение. А для детей в Голливуде сочиняют Великую Американскую революцию, героический штурм Капитолия матросами революционного «Потомака» и новое евангелие «Обама в Ноябре»! Но что самое ужасное — страну наводнили имамы, которые вдалбливают нашим детям то, что Обаме в детстве вдолбили в Индонезии. «Иcлaм является частью американской истории!» Конечно, является — иcлaмские экстремисты терроризируют нас с 1800 года, с ними еще Джефферсон воевал, и они еще тогда захватывали наши корабли и торговали нашими матросами, как рабами! Нет, я не отдам им Стива — хоть ты меня режь, не отдам!

— Тихо, он, кажется, проснулся, — сказала мать, и Стивен крепко зажмурил глаза на случай, если мама придет в детскую проверить его и сестру.

Так он и уснул в ту ночь, точно зная, что ему вовсе не приснился этот разговор отца с матерью, и еще зная, что по ночам, когда соседи спят, отец, закрывшись в кладовке, слушает по радио «Голос Исландии» и «Архангельскую волну». Вообще-то все радиоприемники и компьютеры были у населения изъяты сразу после Великой Обамовской революции. Но где-то в бейсменте отец отыскал дедушкин ламповый «Грюндиг», починил его и по ночам, вернувшись из хлебной очереди, тайно ловил Исландию и Беломорию — единственные европейские страны, не оккупированные Apaбcким хaлифaтoм из-за их слишком холодного климата. Мама, конечно, ужасно боится, что через тонкие стены соседи могут услышать эти «вражеские голоса», но отец успокаивает ее — ведь он слушает свое радио только в наушниках, к соседям не проникает ни звука!

Тут следует сказать, что еще десять лет назад, то есть до Обамовской революции и рождения Стивена, никаких соседей у его родителей не было. Весь дом — большой, двухэтажный, с гаражом на две машины, крытой верандой, обжитым пятикомнатным полуподвалом-бейсментом, трехкомнатной мансардой, двумя балконами и двором с плавательным бассейном и яблоневым садом — целиком принадлежал отцу Стивена, а до того — его отцу, тоже профессору, и его деду — основателю Питсбургского университета. Но в Обществе Социальной Справедливости семья из четырех человек не может занимать столько места, когда другие семьи ютятся в крохотных социальных квартирах по Восьмой программе. По решению Районного Коммунального Совета дом был разделен перегородками на шесть частей, и в него вселилось пять многодетных семей, а семейству Куперов досталась половина бейсмента — слава Богу, со своим отдельным входом. Конечно, чтобы вселившиеся дети и те, которым еще предстояло родиться, не утонули в бассейне, его тотчас засыпали каким-то мусором. А когда спустя год в стране ввели продовольственные и хлебные карточки, соседи вырубили сад, чтобы, разделив двор на шесть огородов, выращивать огурцы и картошку. Но оказалось, что ни огурцы, ни картошка сами по себе не растут, а требуют удобрений, регулярного полива, прополки сорняков и охраны от мелких зверей, жуков и голодных соседей. Всего этого новые обитатели дома, привыкшие жить на обильные пособия и фудстемпы, обеспечить картошке и огурцам не могли, и двор вскоре зарос сорняками, крапивой и диким кустарником. Но золотая Стивена мама и этому не огорчалась, а стригла ножницами крапиву и варила из нее вкуснейший борщ…

Вот и сегодня, похлебав за обедом борща из крапивы, еще с лета замороженной в морозильнике, Стивен снова тепло оделся и, прихватив с собой хлебную карточку, пять долларов и учебник аpaбcкoго, убежал в «Red Lion» занимать очередь за хлебом. Это была его домашняя обязанность — до восьми вечера держать, записав свой номер на руке, очередь за хлебом. А в восемь его, уже окоченевшего от мороза, сменял отец, который стоял в очереди до победного конца — часов до трех ночи или даже пяти утра, когда появлялся хлебный фургон.

Очередь приходила в крайнее возбуждение, затевалась новая перекличка, и номера на руках у людей сверялись с записью в тетради, которую вели самые горластые активисты. Только потом, когда выяснялось, что хлеба сегодня привезли пятьсот буханок и его хватит на всех, очередь успокаивалась, делилась на десятки и так, по десяткам, входила в теплый магазин. В магазине вкусно пахло свежим хлебом, который грузчики заносили на деревянных лотках. Но долго наслаждаться этим запахом никто не мог, продавщица кричала: «Быстрей! Вашу карточку!», отрывала сегодняшний купон, получала пять долларов и совала вам в руки еще теплую и вкусную буханку.

Иногда — правда, очень редко, — когда хлеб привозили до восьми вечера, Стивен, стоявший всегда в одной из первых десяток, получал этот хлеб сам, и не было в его девятилетней жизни более приятного, волнительного и даже счастливого момента! Вот и сейчас, сунув буханку под куртку, грея ее своим теплом (или сам греясь от ее тепла), он изо всех сил припустил домой, дыша прекрасным хлебным запахом и гордясь тем, что устоял от соблазна отломить от буханки горбушку и съесть ее прямо в магазине. Страшась только одного — встретить по дороге нищих или бомжей, он влетел, запыхавшись, в дом и с торжеством победителя протянул эту буханку матери и отцу, уже одетому для выхода.

— Как? — удивился отец. — Так рано сегодня привезли?

Он всегда удивлялся, когда у «этих» что-то все-таки получалось вовремя и без брака.

А Стив решил нажиться на своем триумфе и сказал:

— Пап, меня приняли в обамовцы, и мне нужно выбрать мycyльмaнcкoе имя. Пожалуйста, напиши в школу записку, что ты согласен, чтобы я стал Xyceйном.

— Ке-ем?! — возмутился отец. — Только через мой труп! — И повернулся к матери: — Ты видишь, что они делают! Может, они и меня заставят намаз совершать?!

— Тихо, — сказала мать. — Соседи не спят.

— Да плевать я хотел! — Отец снял пальто, швырнул его в сердцах на вешалку и повернулся к Стиву: — Нет! Наша фамилия Купер, понимаешь? Мы в Америке двести лет! Твой пра-пра-дядя — Фенимор Купер! Ты понимаешь, что это значит?

— Тихо, — снова сказала мать. — Перестань кричать. Ребенок не виноват в том, что ты, племянник Фенимора Купера, голосовал за Обаму.

Отец аж онемел от этого выпада.

С трудом восстановив дыхание, он хлопнул дверью и ушел в кладовку к своему «Грюндигу».

А мама погладила Стива по голове и сказала:

— Не плачь, сынок. Все будет хорошо. Я напишу записку в школу.

Стив вытер слезы и ушел в детскую писать стихи про Обаму. Он еще с утра знал, что отец ни за что не согласится на его второе мycyльмaнcкoe имя, и решил своими патриотическими стихами компенсировать отсутствие отцовской подписи на записке. Но в очереди за хлебом, когда вокруг толпа, шум и толкотня, невозможно сочинять стихи. Зато теперь, когда сестра уже спит, отец сидит в наушниках в кладовке, а мама моет посуду, стихи рождались сами собой:

Бараку Обаме письмо я написал:
— Президент Обама, главный комиссар!
В юные обамовцы приняли меня,
Станет моя клятва крепкой, как броня!
Если террористы нападут на нас,
То у нашей армии есть теперь запас!
Я стреляю метко — ты увидишь сам,
Когда стрелять прикажешь
По любым врагам!
Президент Обама, когда начнется бой,
Пусть меня назначат в отряд передовой!

Еще раз перечитав эти стихи, Стивен остался очень доволен собой и уснул, думая о том, какой замечательный подарок он сочинил великому Обаме. Дети, как известно, рождаются для радости и умеют радоваться и смеяться в любых условиях, даже в концлагере. Вот и Стив, живя в семье непримиримого профессора-диссидента, каким-то странным образом сочетал в себе и знания отца о реальной истории возникновения Обамовской диктатуры, и веру в величие и мудрость Вождя всех времен и народов.

Утром в школе господин Фатых аль Керим повертел в руках записку матери Стивена и сказал:

— А отец почему не расписался?

Стивен не умел врать, но умел лукавить. Он сказал:

— Он руку ожег, когда газ включал. Зато я вот какие стихи написал!

Господин Фатых аль Керим прочел стихи, и стихи ему понравились.

— Хорошие стихи. Где-то я слышал такие же. Кажется, когда в Москве учился. Но отцу твоему я все равно позвоню.

— Нет! Не нужно! — испугался Стивен. И, поняв, что своим испугом выдал отца, постарался исправить эту ошибку: — Он это… он не сможет трубку держать. У него ожог.

— Он что, обе руки сжег? — усмехнулся директор. — Ладно, иди на урок…

И следующей же ночью, в 03.45, темный фургон с надписью «ХЛЕБ» подъехал к дому Куперов, трое гвардейцев в кожаных куртках и крагах вышли из машины, вежливо постучали в дверь полуподвала-бейсмента, показали заспанному отцу ордер на его арест, бегло осмотрели квартиру и нашли «Грюндиг». Этого оказалось достаточно, чтобы они увезли в своем «хлебном» фургоне не только отца с его «Грюндигом», но и мать.

А за Стивеном и его младшей сестрой приехали утром. Их отправили в социальный приют для детей врагов народа.

* Мы уже не христианская нация… Мы не считаем себя христианской нацией… Иcлaм всегда был частью американской истории… Мы выражаем нашу глубокую признательность иcлaмской вере, которая на протяжении веков сделала так много для построения мира…

** Я знаю, чем цивилизация обязана иcлaму. Это иcлaм пронес свет знаний через века, прокладывая путь европейскому Ренессансу и просвещению. Это развитие Иcлaмского общества привело к созданию алгебры, магнитного компаса и средств навигации, созданию карандашей и печати, нашему пониманию распространения болезней и путей их излечения. Иcлaмская культура дала нам волшебство арок и парение шпилей, вековечную поэзию и нежную музыку, элегантную каллиграфию и святые места для мирных созерцаний. Мусульмане сражались в наших войнах, служили в нашем правительстве, отстаивали гражданские права, открывали бизнесы, учили в наших университетах, выступали на наших спортивных аренах, выигрывали Нобелевские премии, строили наши небоскребы и зажигали Олимпийский огонь. Когда первый американский мусульманин был избран в Конгресс, он поклялся защищать нашу конституцию на святом Коране. С античных времен и до наших дней мусульманские общества были на передовой всех инноваций и просвещения…

*** Одно я хочу подчеркнуть: если вы посчитаете количество американцев-мycyльмaн, то мы будем одной из самых больших мусульманских стран мира…

Эдуард Тополь