Записки вятского лоха. Сентябрь, 2015

Где плавится свинец и рвёт уши взрыв карбида…

Пацанское, советское

Безотносительно к разворачивающимся по миру ужасным катастрофам, в эфире прозвучали сакральные для советской ребятни слова “карбид кальция”. О, как много в этом…

О великий карбид, основа основ простой дворовой жизни. …И дни летят, проносятся, как сказочный конёк-горбунок – от осени к весне, – чтобы вновь и вновь вернуть тебя в благостный мир подросткового лета.

Где плавится свинец, рвёт уши взрыв карбида. Ядовито смеясь, разгорается на ветру целлюлоза. И слышится весёлая пальба отнюдь не безобидных капсюлей. И это было смыслом. Было сутью общего нашего большого, дружного двора. Карбид и вода. Жизнь и смерть.

Америкосовское

Взял айпэд. Посидел поковырялся. Хе-хе. Понял-таки, почему жена и все остальные – дети, внуки – так настойчиво не советовали брать проклятый эппл.

Я, конечно, знаю, что макбуковцы эти, яблочники, так сказать, – каста.

Начал, недолго думая, с малого. Семья грит, типа тебе не понравится. Там всё платно. Ты старый. Нихрена не кумекаешь в загрузках и плагинах. Сложно всё, неудобно, дорого. Типа возьми Самсунг – тебе самое то, блин: водевили свои писать на остановках.

Просто она-то, семья, вся на эпплах сидит, издетства. Ну что поделать, грят, – привыкли, батя, и всё – ничего личного. Не ломай лысу голову. …Уж столько лет обновляемся и прикалываемся по айпэдам, по́дам и айфонам. Сам же приручил. Тебе, дураку, и даром не надо ничего такого. Да и дорого. Аха, думаю. Развести задумали.

Сижу глажу айпэд америкосовский.

Занимательная блатная филология

Нимало сумняшеся возник тут филологически-метафизический спор в комментах на фейсбуке. “Нахрен” или “на хрен”. Только, ессно, слова были по-мужски более неадекватны. Не в этом суть.

А суть в том, дорогой друг, – говорю ответственно, как старый трансцендентно-секулятивный проказник: что “нахер” пишется слитно – в случае, когда имеется в виду именно “пошёл ты на хер”. Ведь оппонент не посылается в данном контексте буквально на пиписку, хе-хе… Ты как бы отфуболиваешь его дальше. Вглубь метафизического сущего.

В этом варианте “нахер” – наречие.

И раздельно в случае: “Надел запрещённый Онищенко презерватив на хер”.

Вот тогда это существительное. (Мне бы преподавать.)

А в казусе, внезапной истерической оказии нежданного вдруг вопроса тому же достопочтенному бывшему федеральному руководителю по надзору за надзором типа: “На хер мне всё это сдалось, слышь?” – пишется тоже раздельно.

Поскольку есть проверочное: какого хера.

Занимательная «неблатная» филология

Препод по матанализу:

– Плюньте в лицо тому, кто говорит, что филологи – это нежные фиалочки с горящими глазами. Я вас умоляю! На самом деле это мрачные желчные типы, готовые язык собеседнику вырвать за фразы типа “оплатите за воду”, “моё день рождение”, “дырка в пальте”…

С задней парты:

– А что не так с этими фразами?

Препод, поправив очки:

– А на вашем трупе, молодой человек, они бы ещё и попрыгали.

Фирменный поезд «Вятка»

Говорю:

– Примете посылку в Москву?

Стильная и одновременно строгая проводница (состав-то фирменный, крутой) отвечает:

– Надо дождаться начальника поезда.

– Вот, смотрите, девушка: фото моё. Больше ничего в пакете нет, не переживайте. На ярославском встретит Саша Снегирёв, знаете?

Удивлённо:

– Знаю.

– Серьёзно? – тоже удивлённо.

– Да, конечно.

– Ну вот. Очень хорошо. Может, сами возьмёте?

– Нет. Только начальник может решить: брать или не брать.

– Понимаете, я здесь, на Вятке, в ссылке. Как Герцен. (Она звонко смеётся.) Поэтому сам в столицу уехать не могу. А книжку послать надо. Очень. В издательство.

– Не переживайте. Сейчас подойдёт Константин Евгеньевич, и всё решите.

– А про Шаргунова, Прилепина. Слышали?..

– Нет.

– Как же так. Снегирёва слышали…

– Читала, – глаза с искринкой. “Грудь такая…” – тьфу, о чём я!

– У них газета. Большая. Огромная. “Свободная Пресса”. Видели?

– Нет. Извините.

– Кстати, – её бюст внушительно навис в полуметре от меня. – Босс у нас чрезвычайно эрудированный и очень любит литературу. Постоянно куда-то ходит. И наверняка встречал всех этих ваших друзей-товарищей. – Московское а-а-канье навевало позитив и надежду насчёт посылки.

– Пять минут осталось. А если шеф не подойдёт… – моё “о” неистребимо. “Окушки”, – как говорил Шаляпин.

– Значит, случилось что.

– Может, положите книжку под подушку, а…

– Нельзя нам. Вон он – бежит, – она грациозно высунулась из дверей.

“Бортпроводница, – подумалось. – Грудь однако”.

Я галопом подрулил к приближающемуся начальнику поезда – не злому, вполне с виду интеллигентному. За пару оставшихся до отъезда секунд успев рассказать ему всю свою неудавшуюся жизнь. Про Снегиря. И Шаргунова с Прилепиным. С Лимоновым заодно. Пелевина упомянул на всякий случай.

Он молча, резко мотнул башкой: “Нет!” И скрылся в сумраке отплывающего вагона.

– Девушка… – бежал я вслед удаляющейся тени, махая чёртовой книгой.

Захлопывая дверь, вперёд нехилой грудью, она по-прежнему улыбалась.

Мэтр

В. Федосеев, дирижёр: “Ну что ж такое! У него там в “Борисе Годунове” и сам царь, и сын, и иже с ними – все, с утра до вечера, пьют водку. Это говорит об элементарной необразованности новых режиссёров, пытающихся заменить талант постановкой. Да не было тогда никакой водки. Все пили брагу”.

Из чего соткано счастье

А вообще приятно до чёртиков, когда садишься в тачку своего двадцатилетнего ребёнка, а там, в магнитоле, играет диск с цеппелиновским Кашмиром. И ты вдруг осознаёшь оскоминную фразу «не зря прожил жизнь» наполненной вполне себе бодрящим смыслом. Стучащим по крыше осенним дождём – весёлыми гвоздиками простого человеческого счастья. Вот из этих гвоздиков оно и соткано. Музыка и свобода.

Попал

Пришёл домой.

Там, у моих дверей на десятом этаже, похороны.

Человек пятьдесят стоит. Может, и сто. Молча.

Я грю, что случилось? Заходи, говорят. “Сука”, – слышится вдалеке. “Падла”, – слышится вблизи.

– Э-э, вы чего, – открыл хату, начиная въезжать в суть происходящего. (Полдня был то в спортзале, то в бане, – посему ну никак не видел тревожных звонков председателя ТСЖ.)

В общем, затопил весь стояк вплоть до четвёртого этажа – стиралка, опрометчиво оставленная включённой (впрочем, как всегда), сломалась. И затихла. И залила. Всех. Жёстко. Мерзко. Дорого.

И началось…

Обиженный подъездный шалман – у меня за спиной.

Я – на карачках. От комнаты к комнате, с тряпкой и ведром. Спасаю ламинат, проводку, соседей и… Хотя, впрочем, понял уже, что влип. Катастрофа. “Попал”, – называется этот мой мотив-призыв. Пост. Предсмертный стон.

…И вот, когда на кухне сидит и тщательно выписывает убытки по квитанциям управляющая компания. По хате бродят обиженные бородатые мужички-соседи снизу. А по комнатам, спасибо ро́дным, шуршат-выкручивают-отжимают наводнение сердобольные девчонки с нашего подъезда – вместе со мной, естественно (ни жены, ни дочерей, как назло, нету – все по деревням и работам), – раздаётся звонок.

Вытерев руки о рубаху и трусы (так и ползаю), беру телефон:

– Да, малыша. – (Это моя третья, из ночного клуба, подрабатывает админом.)

– Хозяин! – орёт с кухни чел из “управляющей”. – Иди подписывай.

– Попал ты, – злорадно шепчет оттуда же нижний сосед.

– Подожди ты, нах, – огрызаюсь. Выкручивая полотенце, недавно превращённое в ветошь. С телефоном под подбородком: – Что, доча…

– Пап, слышишь?

– Да.

Тревожный гул на кухне разрастается. “Полмиллиона”, – слышится оттуда.

В квартиру всё заходят и заходят люди. (Согнувшись, с тряпкой, – не успеваю их встречать.)

– Пап, я тебе стихотворение послала. В мэссеннджер. Почитай.

– Да-да, конечно. Сейчас, – отвечаю.

– Распишитесь, что согласны с ущербом, – громко говорит, ухмыляясь золотой фиксой, инженер.

– Подожди ты…

Заворачиваю к ноуту. Открываю сообщение. Смотрю.

Всё проваливается в тартарары:

– Хорошо, – говорю дочке.

– Ты что, не хочешь подписывать!!! – орут мне с кухни.

Ухожу в ванную:

– Надо немного поправить, милая, – говорю я.

– Я знал – это мерзкий, отвратный тип, – гулом разносится с кухни: – Бандит.

Тут же, быстро, немного редакнув орфографию и пунктуацию, читаю ей в трубку окончательный вариант стихотворения.

– У него жена тоже в мафии. Вся в перьях, лять. Я видел, как она деньги в мешке вытаскивала из джипа, – кипит кухня: – Судить его надо. Тварь по ходу. Не отдаст бабки за косяк. За потоп, ля. Все обои вздулись…

 …Поняла не вдруг: нужно искать себя,
Делать то, что душе угодно.
Мне сейчас не хватает тебя… 
Я хочу быть как птица – свободной.

Не могу слышать “надо или нельзя”,
Жить нужно так, как велит мне сердце.
Идти вперёд, по тонкому льду скользя,
И тогда я открою любую дверцу.

Рецензия

Да, ты великолепна. Фигура – идеальная. Почти модель. Даже больше – супермодель. Ничего что нога чуть кровит. Подкравливает, блин, стекая алой струйкой вниз. Мало того, тебя малость тошнит – ведь ты беременна. Скоро во́ды. А руки́ у тебя, в принципе, вообще нету. Хрен с ней. (Протез же есть.)

Но ты прекрасна. Под отменным макияжем, в меру загорелая – бронзовая – ты смотришь на необузданного зрителя-меня, мустанга, цокая умопомрачительной пухлостью превосходных мля-мля-губок с налётом… горящей повсюду соляры. (Ну не помады же!) Вся в этом отвратительном масляном налёте. Фу-у-у. Мерзость. Грязная, порочно-дизельная и… Нереально, невозможно красивая. Расточающая вкруг себя запах похотливого соблазна. Нюх-нюх.

Тебя бьют по голове железом. Ты падаешь на бетон навзничь. Тебе стреляют прямо… – в рот. Но я всё равно тебя люблю. Ведь я – типа Санёк из Бутова…

Хотя нет: я – Безумный Мах из одноимённого крутого фильма. Типа блокбастера. Типа типа. А-кхм.

Селфи

Ах этот пронзительно-рябой, кучерявый, талантливо-прищуренный, чуть искоса, свысока, с неизменной изюминкой, горбинкой, эврикой, собранной в при́горшню, всё знающий, всепрощающий, морозоустойчивый, мусоросборный, академично-невинный, ненавидящий пошлость и презирающий недооценку, в меру негодующий, не в меру пьющий, малость тормозящий и никогда в этом не сознаю́щийся, острый, с поволокой… провинциальный взгляд.

Пару афоризмов, стишок и анекдот напоследок

Бывает, так разозлишься на всё на свете и самого себя в частности. Что идёшь порой по fb и… лайкаешь, лайкаешь, лайкаешь. Остервенело и печально. Тоскливо и безысходно.

Притча

Умер раввин из Мукачево и предстал перед Богом:

– Где ты родился?

– В Австро-Венгрии, – ответил ребе.

– Где пошёл в хедер (школу)?

– В Чехословакии.

– Где женился?

– В Венгрии.

– Где родился твой первенец?

– В Третьем рейхе.

– Где родились внуки?

– В СССР.

– А где ты умер?

– В Украине.

– Много же тебе пришлось путешествовать, мой добрый ребе.

– Вовсе нет, – ответил раввин. – Я всю жизнь не покидал родного города.

Вторя В. Уфлянду

Свежее пиво

Ни с чем несравнимо.

Свежее пиво – начало начал.

Свежее пиво так нежно любимо,

Как Пенсильванский вокзал.

(По желанию заменить: Московский вокзал, Крымский причал.)

*

– О, приветики. Где была?

– Хм, в Италию ездила, по работе.

– Ну вот. Настроение с утра испорчено: с тобой хоть не встречайся.

*

Перелопатить десяток книг ради ничего не значащей, в общем-то, фразы. Проносящейся в тягучей пыли времени даже не искрой, – а невидимым протоном. Атомом. Оставляя позади лишь смутное воспоминание об ещё одной прошедшей данности – дне. С огромной скоростью приближая нас к заведомо известному решению. Правде жизни: Смерти.

*

– Вот, сходила, называется, в магазин.

– А миска зачем?

– Такое только из миски и хавать.

Игорь Фунт