Записки рядового Пушистика

Отрывки из дневника добровольца о свободе выбора, состоянии здоровья, силе духа и кипятильнике

5 февраля

Меня зовут Якорнов Дмитрий (для своих – Пушистик), мне 35 лет, я киевлянин. До отбытия в учебку еще несколько дней. Пока же опишу, как вообще попал в армию.

Первый раз в военкомат пришел в мае 2014-го. Помню радостное удивление от слов “хочу быть добровольцем” на лице солдата на проходной. В коридорах – пустота. Позже офицер, проверяя мои данные, скривился. Дело в том, что в детстве у меня был компрессорный перелом позвоночника в районе поясницы. Получил белый билет, стоял на учете в НИИ ортопедии. Но благодаря щадящему режиму и физкультуре, значительных проблем со спиной впоследствии не было. Офицер довольно кисло сообщил:

– Таких еще не берем.

Я в ответ:

– “Негоден к службе” мне написали почти 20 лет назад, сейчас-то я здоров!

Еще более кисло:

– Смотри телевизор, объявят всеобщую – приходи.

Позже друзья надо мной шутили: уже всех в армию забрали, и тут наконец-то объявление по всем каналам: “Дима – приходи!!!”

А с середины января началась новая волна мобилизации. Прихожу. Толпы в коридоре большие, но, в основном, это школьники. Мобилизованных за несколько часов увидел 25-30 человек. Нас – дедов – пропускали без очереди. Насчет дедов – это не преувеличение, несколько человек было уже полуседых, 50-55 лет. Сложилось впечатление, что мобилизованных прогоняют очень быстро, то есть формально. Стоматолог заглянул в рот (кариес не высматривал), окулист дал почитать буквы, терапевт померил давление – все довольно быстро. Хирург осмотрел живот, спину – нет, о своей травме я не говорил. Вердикт: здоров – годен.

Возникает вопрос – а чего это я вообще рвусь воевать, с белым билетом? Тем более, что я этнический русский, да и никогда даже представить себя не мог с оружием. Не люблю насилие. По выражению Бориса Акунина, я “махровый эволюционист”, противник любых революций и потрясений. Прекрасно понимаю невозможность быстрого слома совка, не верю в скачок из дикого капитализма в бескоррупционную демократию. Так что воров и преступников во власти считал неизбежным злом, работал себе тихонько в рекламе, размещая этих самых воров на билбордах… На выборы не ходил ни на какие ни разу. А на случай полной безнадеги с правителями готовился к переезду на постоянное место жительства в Европу.

Однако в марте 2014-го стало ясно, что наши внутренние проблемы – ничто перед внешней угрозой: соседушка РФ в одночасье превратилась в четвертый Рейх. “АТО” – это война на истощение, кто быстрее развалится – Украина или страна-бензоколонка. И пока более вероятно первое – значит, нужно не дать Украине, Киеву и моей семье стать частью “русского мира”. Впереди у русского мира только углубление изоляции, кризисы и безнадега, но перед кончиной Путин и Ко могут отхапать еще много территорий.

Помню, как перед женой и двумя маленькими дочками час распинался, почему собрался на войну – разбил доклад на 10 пунктов, все логически аргументировал и ранжировал по важности. На следующий день от жены слышу в тридесятый раз: «И чего тебе дома не сидится…» Так что бесполезное это дело – объяснять.

24 февраля

Учебка, Десна. Первое впечатление от казармы негативное. Средний возраст солдат – 35-40 лет, почти все без формы. Случаются персонажи бомжеватого вида. Запаха алкоголя нет, но перегара – есть. 5-6 человек сильно кашляют.

Вопрос к майору: что делать с больными? Тот отвечает:

– Их могут отправить к фельдшеру, фельдшер скажет пить аспирин, так что лучше не болейте.

Как это сделать, если больные лежат вповалку со здоровыми? Ответ:

– Если больных станет больше, их могут выселить в отдельную комнату.

Шутка майора: в армии нужно опасаться трех ВВ – военных врачей, военных водителей и взрывчатых веществ. И это в порядке убывания опасности.

Неделю назад обнаружил первого серьезно заболевшего: мой сосед Виталий покрылся подозрительными прыщам. Настаиваю на том, чтоб он отправился в госпиталь. Он сначала плетется в санчасть, где ему рекомендуют какой-то крем. Я продолжаю настаивать на госпитале. Наконец, он идет. Через час оттуда пришла новость, что у Виталия ветрянка. Посоветовали все его вещи убрать, все вокруг вымыть с хлоркой.

Вчера – продолжение истории. Вначале прошел слушок, что в госпитале кто-то нажрался до белочки. Уж не наш ли Виталий чудит? Затем к нам прибежал помощник старшины: начальству нужна помощь, два непьющих бойца. Первым непьющим оказался я, вторым – знакомый контрактник. Приходим к командиру батальона, тот объясняет ситуацию:

– Один в госпитале допился, его перевели в санчасть. Теперь он там бегает и требует сексу. Берите вещи и матрасы, будете его караулить хоть два, хоть три дня. Только осторожно, ничего ему не сломайте…

В санчасти оказалось, что бузит наш ветряночник. Перед входом в палату я рассказываю контрактику, что вообще Виталий нормальный, и я попытаюсь с ним поговорить. Волновались зря: Виталий сидит на кровати спокойный, выглядит более-менее нормально, правда, в глазах подозрительная веселость. Вокруг сильный запах перегара.

А вот врач, женщина лет сорока, в бешенстве. Требует немедленно убрать его из санчасти вместе с вещами. Выясняется, что он с утра пошел в городок, вернулся пьяный. Вчера тоже всем нервы портил.

– Если в голове ничего нет, пускай майор с ним разбирается, – кричит врач и при нас звонит какому-то начальству, пересказывает историю.

Делать нечего, спускаем вещи Виталия вниз. Начальство распорядилось отправить больного на гауптвахту. По ходу выясняется, что гауптвахта уже давно не используется, не отапливается. А на дворе все-таки февраль.

Я в шоке – как можно, пневмония будет! Иду обратно к врачу, объясняю ей, что это тоже не выход, мол, давайте лучше я за него поручусь, я не пью, свои вещи перетащу в палату, и буду его там караулить. Врач смягчается, опять звонит начальству, о чем-то договаривается. Говорит мне:

– Пусть в палате сидит, а ты будешь в столовую ходить, брать ему еду вот в этот котелок.

Переночевал в санчасти и – заболел сам. Окно в палате со щелью в несколько пальцев. Застудил горло серьезно, глотать больно. Померил температуру – 38,5. Пытаюсь экстренно выздороветь, прошу антибиотики, оказывается их нет: “что волонтеры привозят, то и есть, это же армия”. Дали несколько таблеток парацетомола и бромгексина. Пришлось попросить друзей сходить в аптеку за аугментином – самому на третий этаж даже подниматься трудно.

Лежу в палате, беседую с Виталием. Раскапываю подробности той истории, из-за которой его выгнали из госпиталя, выясняю откуда взялась тема “сексу”. А дело было так. Оказалось, с ним лежал еще один ветряночник, которого я, кстати, мельком видел, когда навещал Виталия. Очень смешное зрелище: на двух лысых головах, всплывающих на мой стук из-за занавески, столько зеленки и прыщей, что головы бугристые, уши торчат в стороны – вылитые два Шрека.

Так вот, ко второму мужику, заявилась жена. Нашего Виталия тактично попросили погулять. После получаса его прогулок медсестра заподозрила неладное и накрыла второго Шрека с Фионой на горячем. А поскольку они были еще и пьяные от привезенной по случаю водки, то церемониться с ними не стали и всех из госпиталя турнули.

22 марта

Кое-как подлечившись, вернулся в казарму и обнаружил, что и здесь половина бойцов кашляют и сморкаются. Причем некоторые так надрывно, булькающее и продолжительно, будто перенимают эстафету лучшего “кашлюна”. Некоторым удается одновременно кашлять и спать. Создается впечатление, что в нашей казарме вырабатывают биологическое оружие – особо могущественную форму гриппа, с целью заразить террористов «ЛДНР». Сегодня провел опрос о состоянии здоровья бойцов, оказалось – переболело 100% мобилизованных! Сельские парни, кровь с молоком, говорят, что последний раз болели еще в школе. Но тут заболели все.

С наступлением весны, я с тремя друзьями (все – недолеченные) начали делать пробежки и заниматься на спортплощадке. Впоследствии все четверо не просто заболели, а попали в четыре разных госпиталя.

Привычка ходить с больным горлом сыграла со мной дурную шутку: встаешь, хочется пи-пи, а ноги уже тю-тю, плохо передвигаются. Однажды в пятницу, выполнив с утра эдакий марш-бросок в туалет, решаю никуда из казармы не выходить и – лежать.

Народ собрался на консилиум. Тормошат, требуют отправляться в санчасть, но я честно говорю:

– Можу не дійти.

Санитарных машин тут нет. Не будут же они скорую вызывать ради того, чтобы моба перевезти из пункта А в пункт Б, когда расстояние между ними 500 м. Ближе к обеду растормошили уже конкретно, с криками:

– Подъем, лебедь умирающий! К майору – лечить будет.

Майор был сама любезность. Велел зайти в санчасть за направлением и идти лечиться в госпиталь. Я:

– Точно в санчасти не оставят? Меня там в прошлый раз закрыли в морозилке с ветряночным, так что я уже кучу денег на антибиотики потратил.

– Точно, я уже позвонил.

500 метров до санчасти дошкандыбал со скоростью искалеченной черепахи. На голову надел балаклаву, шапку, капюшон и еще сверху шарфом завязал, потому что был сильный встречный ветер. Там померяли мои 38,5°, посмотрели мои “ого, какие гнойники”, дали медкарту и направление со словами: «Нам все равно это лечить нечем».

До инфекционки уже целый километр, но я утешаю себя, что раз не свалился до сих пор и даже забрался на третий этаж (аж целых 48 ступенек!), то как-нибудь доберусь и до госпиталя. Ветер помогать будет. Такой же замотанный плетусь… Ветер, скотина, ни фига не помогает. Вдруг звонят из санчасти, спрашивают, какой мне диагноз поставили в инфекционке, им для отчета надо. Я говорю: «Не дошел еще». Они: «Ты там забухал, что ли? Уже 40 минут идешь, тут за десять дойти можно!»

Дошел. Врач посмотрела-послушала, померяла мои 39,2°, спросила, как я до такого состояния довел горло (похоже, чисто спортивный интерес). Я ей рассказал, что горло застудил ночью с 23 на 24, потом попринимал аугментин пару дней (остальные таблетки отдал старшине) и оно вроде прошло. Потом занялся физкультурой, опять заболело… С понедельника еще бегали, и тут уже конкретно и горло, и температура рванули.

Врач объяснила, что ангину лечить антибиотиками нужно не меньше семи дней, а сейчас мой “гнойный тонзилит” надо колоть одними и поить другими антибиотиками и еще кучей всякого добра.

– Из 14 таблеток аугментина сколько выпили?

– Где-то 6-7, – отвечаю.

– Ты дебил? – этот вопрос она не задала, но я разглядел его в ее глазах.

Доктор исписала многостраничное дело и еще один листик – список лекарств, которых у них нет. В том жесте, с которым она его мне протянула, чувствовалась скрытая угроза: не купите – будем лечить, чем есть! Я сразу представил себе ватный тампон, которым сначала мажут зеленкой какому-то больному геморрой, а потом мне – горло.

Справедливости ради: сама врач оказалась очень приятная, интеллигентная, и отсутствие лекарств ее явно тяготило. В одном конце коридора, как она сказала, стоит лечебное средство №1: ведро чая. Греть на батарее, батарея включается в 21-30. В другом – лечебное средство №2: трехлитровая банка раствора соли и соды. Греть там же.

Одеваюсь, выхожу из кабинета врача, подхожу к дежурной медсестре, которая сидит напротив входа, посредине коридора. Медсестра:

– Раздевайтесь!

Снимаю верхнюю одежду и берцы. Она поощряет:

– Раздевайтесь-раздевайтесь!

Я:

– Все-все-все?

Она кричит:

– Ольга Миколаївна!

«Отлично, – думаю, – мало тут по коридору бегает, надо расширить аудиторию». Приходит еще одна тетушка (я уже в футболке и подштанниках сижу), командует:

– Встань, повернись… – и уходит.

Говорю жалобно медсестре:

– А можно я сначала поем? Я с утра только бутерброд съел…

– Ну это уж как повезет, там давно все убрали.

Помучив меня еще минут десять вопросами, на которые только что я отвечал врачу, медсестра заканчивает заполнять журнал и еще раз зовет Ольгу Николаевну. Та выдает мне синюю робу (вот почему она меня осматривала), а верхнюю одежду и берцы запирает в чулан.

Поселяют меня, как и положено, в палату №6. На двух кроватях из пяти лежат два тела, не подающие признаков жизни. Присаживаюсь на койку подальше от окна. Та радостно тудык-тудыкает спинкой по стоящему рядом столу: “Куда поскачем, хозяин?” Переставляю скакуна подальше от стола. Вижу раковину и иду мыть руки. Но тут одно из тел почувствовало опасность и говорит:

– Там труб нет.

Но сверху все выглядит вполне дееспособно, потому тело добавляет:

– Вниз посмотри.

Реально, под раковиной нет никаких колен, только дырка в полу, причем по загадочной задумке, дырка раковины сдвинута вбок от дырки в полу на 20-30 см. Это чтобы ни один буржуинистый чистоплюй никогда не смог наладить перетекание туда-сюда.

Иду, наконец-то, искать столовую. Там уже какая-то женщина поставила для меня поднос с едой. Но я замечаю раковину и сразу ныряю под нее – проверять трубы.

– Еда тут, – с опаской показывает на стол женщина и придерживает полы халата, чтобы я и туда ненароком не нырнул.

– А руки помыть можно? – спрашиваю.

– Да, только тут (показывает кран), а не там (показывает трубы снизу).

Мою руки. Женщина, немного придя в себя, говорит:

– Если суп будет холодный, скажите.

Я уже сажусь и говорю:

– Так вы мне только розетку покажите, я его кипятильником подогрею.

Она берет тарелку супа в руки и держит от меня подальше:

– Суп? Кипятильником?!

Я достаю из кармана кипятильник и демонстрирую ей, а она еще раз повторяет:

– Суп – кипятильником! – на сей раз с очень нехорошей интонацией.

Женщина уходит с моим супом, бросаться ей вслед у меня нет сил. Потому смиренно начинаю есть хлеб, но он сильно царапает горло. Вилки нет, а ложку женщина унесла с супом… Накладываю кипятильником гречневую кашу на хлеб и потихоньку слизываю.

В этот момент возвращается женщина с моим супом (на сей раз – горячим) и что она видит из-за моего плеча – что я роюсь кипятильником в гречневой каше.

– Мужчина, положите кипятильник! – кричит она.

Я что-то пытаюсь хрипеть с набитым ртом, откладываю кипятильник. И тут она спрашивает:

– Он у вас хоть не подключен?

Мотаю головой, мне даже лестно – приняли за Электро.

– Если хотите подогреть кашу, так и скажите, у меня микроволновка есть.

Завидую выдержке этой женщины: видя столько неадеквата сразу, я бы на ее месте, наверное, уже продолжал разговор табуреткой по голове. А она ничего, только ходит, плечами пожимает.

После еды ужасно хочется спать, но меня сначала колют в обе руки какими-то жидкостями (проверка на аллергены), потом дают таблетки, затем отправляют полоскать горло. Наливаю в пластиковый стаканчик (я запасливый, все с собой) ледяной раствор для полоскания, кладу туда из кармана кипятильник и ищу розетку. И тут мне навстречу та женщина с кухни:

– Мужчина, вы опять?

– Все-все-все, – прячу кипятильник в карман и бреду в свою палату.

Потом уже сосед по палате подсказал укромную розетку, где нас с кипятильником никто не потревожит.

Места для полоскания мне указали: туалет или баня. Туалет один на все 40 палат, на улицу курить не пускают, поэтому здесь почти всегда кто-то есть. Ничего хорошего от армейского туалета я не ожидал в принципе, но этот меня все-таки поразил. Пространство два на два метра, посередине ведро-пепельница. Справа от двери в полу три дырки, без перегородок и кабинок. Расположены они настолько близко одна от другой, что соседи не то что локтями – попами касаются.

Натерпелся я из-за этого туалета немало мук. Из-за приема сразу двух антибиотиков, моя пищеварительная система объявила забастовку, а тут еще слоновьи порции и четырехразовое питание… Вначале я выжидал около туалета, пока курильщики выйдут, но потом желудок стал требовательнее, и это уже не мои стали проблемы – курят там, не курят.

В понедельник утром заставили сдавать все анализы, в том числе из вены. Потом полежал с присосками на ЭКГ. Было холодно, натянул балаклаву. Враги могли бы щелкнуть меня с этими проводами, присосками и в балаклаве и выложить в интернет с подписью: “Хунта скрестила солдата с жабой! Защитим Новороссию от мутантов!»

Около одиннадцати повели всех новеньких и меня облучаться, на флюорографию (не дают поспать совершенно). Зная армейскую подлость, догадался что эта бодяга надолго, надел по максимуму верхнюю одежду и взял планшет. Остальные шли почему-то в выданных халатиках, стояли потом вдоль стеночки два часа, а я из верхней пиксельки и бушлата сделал себе отличную лежанку в углу.

Порадовало, что аппарат для снимков – новый, подсоединен к неслабому на вид компу, так что вместо длительной бумажной волокиты пожилой уже врач бодро так тарабанит по клавишам.

После обеда остаюсь в палате один (тех двоих выписали), и во время возни завхоза с простынями начинаю тяжелое канючение: «О высокочтимая мадам завхоз! Как невыносимо тут холодно и плохо длинными вечерами! А с той стороны здания столько солнечных палат пустых, да еще и с розеткой». Подкрепив просьбы кулечком с лимонами (я их все равно терпеть не могу) и конфетами, перевожусь в палату ощутимо теплее, плюхаюсь победно на кровать с розеткой, включаю планшет.

В этот момент начинаю замечать, что мерзнут пальцы (такого даже в №6 не было). Откуда-то идет замогильный холод. Три дырки в стене – две розетки (одна не работает) и какая-то заглушка. Беру туалетную бумагу, смотрю, дует ли оттуда. Вроде нет. На всякий случай камлаю: «Призрак, призрак, ты могуч, ты гоняешь стаи туч, вот тебе конфетка, отстань от меня на фиг». Не помогает, все равно холодно.

Смотрю на пол – ядрен батон, там такие подземелья видны! Рядом еще раковина, и то ли это так затопило, то ли по другой причине часть плиты вниз осыпалась. То ли снизу прорывался наверх кто-то озабоченный… Сразу представил, как через эту длинную щель ночью вылазит Призрак Инфекционки: “А лекарств у меня нет, буду лечить тем, что есть, уаха-ха!”

На самом деле лечебный Призрак оказался хоть и суровым, но все-таки лечебным. Через несколько дней меня выписали в более-менее сносном состоянии духа и тела.

15 мая

До отправки в воинскую часть в Чернигове занимались ремонтными работами в Десне. В это время заболеваемость значительно снизилась. Однако я сорвал спину, когда на складе мы укладывали 200-литровые бочки штабелями в четыре яруса. Для этой работы выбрали меня, как самого высокого – кто-то же должен бочки наверх выталкивать.

На следующий день пошел перед завтраком на тренировку: бег, растяжка, турник, отжимания… Растяжка на ногах привела к неожиданному результату – похоже, потянул ранее застуженный седалищный нерв. Такой диагноз я себе тогда поставил. Случилось это 1 мая. С того дня появилась хромота. Как-то все пошли после обеда в парк на концерт, а мне пришлось вернуться с полдороги. Колено, вся нога и поясница болели невыносимо, даже когда лежал, нужно было искать правильную позу. Чувствовал себя как Карлсон: самый больной в мире человек…

До госпиталя добирался в два этапа – сначала наш медик проколола три дня чем-то непонятным и витаминами. Лучше не стало. А когда ей надо было положить двух наших синяков в госпиталь, она предложила мне съездить с ними, показаться невропатологу. Предупредила, что он тут один – 90-летний старикашка, любитель бросаться военными билетами и унижать всех сомневающихся в его гениальности.

На вид лекарю было около 75-ти. Когда я вошел в кабинет он что-то писал, и руки его тряслись ровно настолько, чтобы создавать неповторимый врачебный почерк.

– Что? – наконец-то он закончил с криптографией.

Излагаю, что болела поясница, потом колено, теперь ногу разогнуть не могу и хромаю, несмотря на уколы.

– Радикулит. Спину мы тебе проколем, полежишь недельку.

Палаты в черниговском госпитале оказались просторные, людей мало (больница на 200 мест, но в столовой я насчитал сорок человек). В нашей палате около каждой кровати по розетке, у всех тумбочки, мебель новая. В коридоре телевизор и чайник. ТВ, как в лучших домах Лондона и Парижа – в шкафчике под замком и с расписанием просмотра (с 19-30 до 21-00). Чтобы получить ключик от шкафчика – нужно очаровать старшую медсестру, тетку невиданной мощи и красы.

Знакомство с ней началось с того, что она заглянула в нашу палату и спросила:

– Подтупившие где?

Мы переглядываемся – как она узнала? Как раз за пару часов до этого двое из нашей палаты конкретно подтупили: их, как атошников, отпустили “за сигаретами”. Но они сигаретами не ограничились. На обратном пути испугались досмотра на проходной и бросили бутылку водки в кусты на берегу Стрижня. Досмотра не было. Один возвращается к кустам, а там уже ни водки, ни рыбака рядом… Старшая медсестра продолжает:

– Ну, вчера подтупили?!

Атошник отвечает:

– Да вчера вроде никто не тупил…

Та уже по слогам:

– По-дту-пи-ли вцера, двое, ид АТО?!

Словом, «фефекты фикции». Родным кипятильником пользоваться запретила. Ну и ладно, зато чайник в коридоре навороченный: со встроенной подсветкой корпуса, ракетным двигателем (громкий очень). Когда ночью идет на взлет, весь этаж дает предстартовый отсчет: “В жопу себе этот чайник засунь, лунатик гребаный!” А как ночью без чая, если эти атошники из моей палаты привыкли спать днем и до двух-трех ночи болтают?

Из остальных удобств – туалет и душевая на этаже, круглосуточно горячая вода.

Медперсонала полно, даже на выходных постоянно кто-то прибегает то на осмотры, то на уколы, то на всякие проверки. Белье меняют, подменку выдают. Хотя чтобы на мои 2 м найти штаны, пришлось консилиум с привлечением лучших кладовщиков с других этажей проводить. На примерочные и на допремьерные показы сбежались все VIP-медсестры. Лучшей была признана модель pret-a-porte “треники синие пузыреколенные”. Еда вкусная, котлеты 3 раза в день. Котлеты с манкой – это блюдо от шефа, брависсимо!

В целом, красота, островок трезвости в бушующем океане алкоголизма… Сижу как-то на лавочке недалеко от входа под сиреневым кустом, наслаждаюсь покоем, клацаю на планшете как вдруг рядом подсаживаются трое с бутылкой водки. Всасывают ее по-партизански. Младший из них объясняет своей девушке по телефону, как пройти к нам (“мимо загса, но нам еще туда рано, га-га-га”), спрашивает, что за подруг она с собой тащит. Хоть бы предложили что-нибудь! Что у меня, на роже что ли написано, что я не пью, не курю, не прелюбодействую? Я бы, конечно, с достоинством отказался, но все равно обидно.

12 мая сделали компьютерную томографию. На распечатке две грыжи – 0,6 и 0,7 см. Невропатолог написал – рекомендовано освободить от физической и строевой, нагрузкам не подвергать. Подобные рекомендации обязательны к исполнению, но ситуации и командиры бывают разные.

В те дни я много общался с атошниками, пытался понять – смогу ли со своими проблемами служить дальше? Атошники рассказывали, что спины летят быстро и у многих, достаточно без подготовки потаскать бронежилет сутки или спрыгнуть в нем с бронетехники (это часто требуется). Из-за проживания в блиндажах – часты воспаления…

Но потом успокоился, увидел, сколько еще людей в армии с такими же проблемами. Решил перетерпеть все до конца. Какой смысл был вообще идти в армию, если прыгаешь в кусты после первой же травмы? Что сказать детям – что папа еле выбрался из учебки и снова домой?

19 июня

Прошел почти месяц в АТО. По пирамиде человеческих потребностей Маслоу (безопасность, физиология и так далее) получается, что почти по всем позициям наша рота неплохо устроилась. Живем на базе с относительно приемлемым бытом, едой и нагрузками. Людям на блок-постах тяжелее – они и в наряды ходят, и укрепления возводят, и в блиндажах живут. На базе – больше комфорта, но и с совковыми проявлениями нашей армии больше сталкиваешься, и ночные наряды по четыре-пять подряд.

Я рад, что не отступился после госпиталей и диагноза, решил пройти армейский путь до конца. Ротный от тяжелых нагрузок старается меня освобождать, но я, тем не менее, чувствую себя на своем месте, и ребята мне тоже это говорят. Делаю всю документацию для роты, трачу на это в разы меньше времени, чем до этого тратили офицеры, и не допускаю ошибок (это армейский бич – во всех документах ошибки). Все знают, что у меня тумбочка забита полезностями (от чая до отверток), что я всегда в курсе, где кто из роты находится и как с ним связаться. Помогаю народу разобраться с гаджетами, отправить фото родным через интернет, и вообще редко отказываю в просьбах. Веду дневник и люди сбрасывают пожертвования, благодаря которым наша рота покупает необходимые вещи. Не пью, не курю, не спорю и весь из себя правильный – “не от мира сего”. Окружающие это ценят.

А еще приношу всем нашим позитив одним только внешним видом, фразами ботаника и попаданием в дурацкие ситуации. Вот, например, завтра утром нужно ехать на рынок за скобами, гвоздями, пленкой, фонарями и прочим. Ротный прокомментировал это так: “Достаете из палаты кошелек (кивает на меня), проверяете, чтобы не было у него чувства голода, отбираете цветочек и стаканчик чая, одеваете в форму и берцы, берете автомат и едете на рынок”. Происходит это так. Я сплю после ночного наряда, меня будят “Димон, завтрак, построение!” Мозг еще в анабиозе, отвечает что-то типа: “У меня чувство голода еще не проснулось”. Кругом хохот. А после еды я люблю насладиться созерцанием прекрасного, цветов, и армейской чайной церемонией.

Канонада слышна почти каждый день, раздаются непонятные выстрелы в посадках. Нам рассказывают о 200-х, 300-х в нашем секторе. Разрушения в ближайших городах тоже очевидны. Если начнутся прямые столкновения, толк от меня, думаю, тоже будет. Ребята шутят: “Ты большой, мы за тобой прятаться будем”. А если серьезно, люди разные нужны, люди разные важны, и я надеюсь, что все эти важные и нужные люди вернутся с этой войны домой. Пока же у нас всего один трехсотый – мой кипятильник.

P.S. Сегодня отремонтировал кипятильник – теперь у него новые усики, бодрый вид и он снова в строю.

Автор: Дмитрий Якорнов

От редакции.

Пишут нам и для нас самые разные люди из самых разных стран. Но впервые мы получили отрывки из дневника человека, который пошел добровольцем в армию. В украинскую армию. Нет, он не пишет в дневнике о боях, о потерях… Его острый наблюдательный взгляд подмечает много забавного и подчас несуразного в суровом армейском быте, начиная с приключений в учебной части и далее первых шагов в АТО. Но за этими, казалось бы, бесхитростными записками возникают живые образы окружающих и самого рассказчика, который с добротной иронией и остроумием представляет нам пеструю, местами смешную картину службы всех этих людей родной стране. Без злобы и дешевого пафоса, которыми полны страницы интернет-сайтов и социальных сетей.

Хочется пожелать автору дневника самое главное – вернуться к своим близким целым и невредимым, с чувством честно выполненного долга.