Записки R

Из ферганских воспоминаний:

пьяный R говорит своему немецкому кобелю Гансу:

— Ганс, предупреждаю, что ты должен гавкать исключительно правду, одну только правду и ничего, кроме правды! Ну, так что ты скажешь? Кто съел всю колбасу прямо с горячей (!) сковородки?

Огорчённый Ганс с виноватым видом жалобно отмалчивается. Типа: «R, а что я могу сказать при таких ограничениях…»

…во дворе поскуливал Ганс, сторожевой пёс — чёрный кобель со слегка вытянутым корпусом, стоячими (домиком) ушами и длинным хвостом. Чисто немецкая овчарка. R купил его ещё двухмесячным щенком. У Ганса были мощные челюсти и чёрные, словно резиновые губы. Его тёмно-карие, чуть косо поставленные глаза следили за каждым движением R. Шея сильная, крепкая. Длина хвоста превосходила высоту лопаток: R сам мерил. С какой бы стороны ни смотреть на Ганса — постав лап по отношению к туловищу всегда был правильный. Подушечки лап в меру упругие, без трещин. Длинный, плавно ниспадающий круп. Плечи, предплечья — сильные, мускулистые.

Чисто чёрный окрас. Повсюду, вплоть до стоячих домиком, высоко посаженных, с легким наклоном вперёд ушей и глубокой, мощной груди, на бёдрах — его шерсть повсюду отливала и поблескивала глубокой чернотой.

Ганс был кроющим кобелём.

И это было приятно. Во-первых, вязка, если в ней задействован такой кобель, как Ганс, каждый раз приносила «алиментного» щенка (право первой руки!); а во-вторых, для R эти приглашения были предметом нескрываемой гордости за своего пса; когда оба они торжественно отправлялись на очередную случку, можно было подумать, что это именно его, мистера R, а не Ганса, пригласили на столь ответственное мероприятие…

Однажды собрались уже R и Мяо Мевяо на случку.

И Мяо попросил:

— R, чур, только Ганса с собой не брать, а то ещё Нинки Демази напугаются и скулить начнут, когда дело до дела дойдёт…

Что ж, без так без.

Так что зияло между друзьями как бы пустое пятно о четырёх лапах и с хвостом. Тишком шли по ночным переулкам, с оглядкой назад, на тёмные кусты, страшно было, то и дело подмывало свистнуть: «Ганс! К ноге!» — но шли молчком, потому что Мяо попросил…

Повсюду в Фергане Ганса знали — на Тякше и на Шёлкомоталке, за каналом и до канала, на всех полях до областной психушки, от Ахунбабаевского массива до Киргилей, по Кувасайской улице к Зелёному базару вниз, вокруг стадиона «Текстильщик», за Нахаловкой, перед торговым домом «Тугушев и Ко», у Комсомольского озера, у стадиона «Спартак», на первых попавшихся деревьях Центрального парка, на определённых чинарах и на столбах Фрунзенского массива, на стенах домов Калининского массива, на Маслянке, в садах и виноградниках Шакар кишлака, Паканы, Муяна и Ауваля — оставлял Ганс свои пахучие метки; и хранил им верность все свои собачьи годы.

В холке рост Ганса составлял шестьдесят семь сантиметров. В четырёхлетнем Шамиле росту было один метр пять сантиметров. Мистер R был выше Шамиля на шестьдесят пять сантиметров. Анжелка была выше мистера R на четыре сантиметра, но зато на тринадцать лет моложе…

Вот так они и жили…

Спустя семь лет уже в Ташкенте R вспомнил Ганса — глаза больного пса потухли, умирая внутри, безысходный страх отражал лик смерти…

И R приснился сон:

«Его сыночка, семилетний немецкий кобель Ганс, уходя от него в кромешную даль по лунной дороге, оглянулся и бросил на R хмурый взгляд, исполненный философской печали…»

Рифат ГУМЕРОВ