Замешанная на истерике мобилизационная модель

В нашумевшей телепередаче Аркадия Мамонтова, посвященной панк-молебну, меня заинтриговало высказывание православного журналиста Владимира Легойды. Он заявил: неправда, что панк-молебен расколол российское общество; на самом деле 99, ну, хорошо, 95% населения страны выступает против страшных женщин, поддерживая церковь.

Так говорить нельзя, здесь неточность, чреватая последствиями.

Сторонников у группы Pussy Riot действительно немного, однако, подавляющее большинство ее противников выступает против непослушания, а вовсе не за церковь. Почувствуйте разницу.

«Грязные сытые самонадеянные девки нарушили правила общежития, а мы зато слушаемся, но денег, жрачки и благ все равно почему-то не хватает», – вот в упрощенном виде идея тех, кто отнесся к истории с той или иной степенью внутренней активности. Парадоксальная идея, впрочем, не более парадоксальная, чем формулировка Легойды.

Подавляющее большинство хулителей группы Pussy Riot в церковь не ходит, к таинствам и святыням православной церкви относится безо всякого пиетета, а зачастую даже и с брезгливостью. Мещанки с мещанами, которым важен единственно порядок, пресловутый Ordnung.

Церкви важно выиграть спор любою ценой, даже ценой союзнических отношений с людьми, ее откровенно презирающими?

Набрать очки, наварить количество процентов, отчитаться в вышестоящие инстанции, доложить кесарю о верноподданнических чувствах, поставить под боевые знамена все обороноспособное население, ибо враги повсюду.

Ребята, откровенно говоря, достали. Культивируете ментальную грязь, а потом, не осознавая, откуда что произошло, обижаетесь. Сколько можно становиться в позицию жертвы? То большевики, то бездуховная Америка, теперь вот Pussy Riot. Будьте спокойны, те, кто ценят единственно Ordnung, разделят вашу позицию «незаслуженно обиженных» с воодушевлением.

Певица Валерия не отказалась бы от лавров певицы Мадонны. Одни только названия опусов певицы Вики Цыгановой вызывают душевную, хе-хе, дрожь. Вам, Владимир Легойда, они, вероятно, всё равно пригодятся: натянуть процентное соотношение.

Очень не хочется ругаться. Простите, если что-то не так.

Вот что мне очевидно. Власть стабилизировалась и всерьёз обеспокоилась «морально-нравственным состоянием общества». Судя по всему, затеяли очередное культурное строительство «сверху». Образовали агитпроп-отдел, вознамерились продвигать именно «религиозные ценности».

Теперь как ни включишь канал «Культура» – там, извините за выражение, попы с благообразными выражениями лиц и неформатными речами.

Люди, которым поручено новое культурное строительство, судя по всему, невменяемы. Они упорствуют в своём нежелании признать «массовую культуру» за самодвижущуюся саморегулирующуюся систему. Всякая здоровая культура делается, начиная с фундамента, а не сверху. Сегодня случайно услышал в передаче Виталия Третьякова «Что делать» реплику неизвестного мне пожилого гипер-культурного человека: «Что делать, что делать; возрождать аристократию – вот что делать!»

А мы, господа, ваши нехитрые мысли уже поняли, ваши удушливые идеи давно разнюхали.

«Надеюсь, аристократию не по крови?» – осторожно поинтересовался старый демократ Третьяков. «Не по крови, – неохотно откликнулся собеседник, – аристократия эта призвана будет транслировать потомственные смыслы».

Чего-чего? «Потомственные смыслы» – это как?

Почему-то сразу припомнил двадцатилетней давности юбилейный концерт композитора Владимира Дашкевича в театре «Эрмитаж». С особым воодушевлением участники исполняли там саркастическую песенку с многозначительным припевом «люди только мешают». Тутошним трансляторам высокодуховного тумана люди, похоже, мешают всё сильнее и сильнее.

Слепить всех со всеми под знаменем какой-нибудь одной выспренней идеи, отправить этих «всех» на физкультурный парад, а потом, если повезёт, ещё и на пушечное мясо, – вот, как водится, задача задач.

Один комментатор написал вослед моей прошлой колонке: а может, лучше всё-таки «безмозглое послушание», нежели Pussy Riot?

Глядите, насколько глубока катастрофа, насколько недееспособно тутошнее мышление. Нам (точнее, вам) уже навязали узкую безальтернативную колею, вынудили рассуждать в категориях истерики, а не в параметрах смысла.

Зачем уважаемый Владимир Легойда возжелал, чтобы «вся страна», все её 100% отнеслись к панк-молебну активным образом: 95% «против», 5% «за»?

Вероятно, если ты имеешь смелость, точнее, наглость, не относиться к этому событию никак, ты превращаешься во врага, в отщепенца? Эта страшная логика плохо заметна людям с промытыми затуманенными мозгами, но она, тем не менее, очевидна.

Замешанная на истерике мобилизационная модель.

Здесь мы подходим к главной проблеме современной России, проблеме русских мужчин. Я уже писал в эту сторону совсем недавно, скажу кое-что ещё раз.

Современная православная церковь есть институт по обслуживанию экзальтированных женщин, и чаще пожилого возраста. Доходит до гротеска.

Стою на службе в тульском храме, добрый батюшка обращается к прихожанам: «Давным-давно, когда я учился в Духовной академии, у нас был любимый преподаватель отец N. Однажды на Пасхальной службе он произнёс проповедь, которая запечатлелась в моей памяти навсегда. Да это вообще была лучшая проповедь, которую я слышал в своей жизни! А сейчас повторю вам, милые, его слова».

Собравшиеся замерли.

«Желаю всем нам дожить до следующей Пасхи!»

Ликование, восторг, незримый свет и тому подобное высокое.

Как вдруг меня что-то насторожило. Огляделся: бабушки, бабушки, бабушки, бабушки-старушки. И трогательный, восторженный дедушка-священник со своими светлыми воспоминаниями.

Я с величайшим вниманием отношусь к той духовной миссии, которую осуществляет церковь в отношении стариков и главным образом старушек. Я думаю, одно то, что православная церковь даёт им возможность доживать, культивируя достоинство наперекор нездоровью, а зачастую одиночеству и нищете, делает эту самую церковь лучшим социальным институтом России.

Однако, проповедь «Желаю всем нам дожить до следующей Пасхи», мягко говоря, не кажется мне идеальной.

Вы же понимаете, о чём я.

Был и ещё случай. Итак, у меня абсолютно кошмарный период. Мне подсказали тогда одного продвинутого московского батюшку, который в результате реально сильно помог.

Он «всего-навсего» произнёс что-то про внутреннее пространство, куда не желательно никого пускать даже и в лучшие твои времена, не говоря уже про времена худшие.

Сколько воды утекло, а я до сих пор благодарен ему за пару-тройку будто бы банальностей.

Однако, кроме прочего, он сказал мне следующее: «Знаете, в наши годы уже случилось всё, что могло и всё, что должно было случиться…»

Дальше не помню, у меня было временное выпадение из реальности, был, хе-хе-хе, когнитивный диссонанс.

Мне 40 с небольшим, ему лет на 10-12 больше; какие «наши годы»?

Почему – доживать?

Незадолго до этого у меня родился самый лучший на свете ребёнок. Да, к моменту разговора возникли жуткие проблемы со здоровьем, включая радикальное ослабление эрекции, и проблемы с социалкой, включая полную потерю какого бы то ни было заработка.

Когда у здорового мужчины внезапно и вдобавок впервые в жизни пропадает желание, ему можно внушить всё, что угодно. Я тогда фактически поверил, что жизнь кончена.

Слава Богу, в это не поверили мои друзья. Мне помогли выползти, вылечиться. Совсем скоро, из принципа, я заставил себя сесть даже и на поперечный шпагат; я подтягиваюсь раз 18; и я каждый день, когда обитаю в Туле, бегаю километров 8-10 на хорошей скорости…

Однако же, мне понятна глубинная логика замечательного московского священника. Когда и если церковь ориентируется на старушек, она начинает бессознательно воспроизводить идеологию «жизнь прожита, осталось умереть».

Когда и если церковь ориентируется на экзальтированных тёток, она вынуждена, отказываясь от здравого смысла, неосознанно переходить в режим «истерика, по каждому дешёвому частному поводу истерика».

Точнее, конечно, не церковь, а её представители, которые тоже люди, и которых иногда тоже нестерпимо жалко.

Мне странно слышать те общественные дискуссии, которые спровоцированы панк-молебном. Их темы, их уровень – ничтожны.

Единственным существенным вопросом является следующий: почему в православной церкви фактически нет русских мужчин, а тем более мужчин здоровых и молодых? Ну, кроме, естественно, самих священнослужителей.

Не ответив на этот вопрос тем или иным образом, нельзя продвинуться, куда бы то ни было.

«Я хожу в Храм, а вы атеист!» – истерически кричала Вика Цыганова рассудительному мужчине в студии канала «Россия»; кричала, внаглую перебивая, элементарно не давая завершить мысль, которая ей не понравилась.

Мамонтов, Легойда, ряженые казаки и внушительного вида попы молчали.

Господа, почему же вы молчали?

Вы чего, как говорится в отличной картине Ангелины Никоновой, «борзянки объелись» и переваривали?

Вы не видите смысловой рифмы со страстно осуждаемым вами панк-молебном? Тогда плохо дело, совсем плохо дело.

В гениальной, беспрецедентно точной картине Луиса Бунюэля «Назарин» есть такая сюжетная линия. Молодого католического священника оклеветали, преследуют. Да и вообще в Мексике столетней давности с католиками не церемонились, их гнали, судили и, кажется, убивали только за то, что они христиане.

Священнику дают приют в деревне. Там он проводит в молитвах ночь перед постелью умирающей, безнадёжной девочки. Наутро девочка выздоравливает. Её мать, бабка, тётки, соседки, все 100% населения деревни – ополоумели.

«Он святой! Он святой!»

Однако, сам молодой священник рад выздоровлению девочки, но не рад экзальтации: «Это не я; я просто молился, и я не святой».

Две женщины увязались за ним. «Оставьте меня, – умоляет священник, – у меня свой путь, а вам нужно что-то другое, скорее всего, муж, мужчина, семья».

В финале под грохот барабанов его уводят на судилище и на вероятную казнь, а одна из экзальтированных женщин, проезжая мимо в дорогой колеснице, демонстративно кладёт головку на плечо своему новоприобретённому сытому мужику.

Подлинный религиозный путь – это не всякому и не во всякое личное время доступные, прости Господи, технологии работы со внутренним пространством.

Социальная функция религиозных институтов тоже важна, но она предполагает трезвость мышления, предполагает умение разбираться в социальных стратах и гендерных соотношениях.

Наконец, пресловутая духовность никак не может быть «внедрена» или навязана, она сама рождается в процессе свободного творчества и свободной же конкуренции, ибо дух дышит, где хочет.

Нельзя валить всё в одну кучу.

Нельзя непрерывно обижаться, не умея при этом одёрнуть зарвавшуюся госпожу. Нельзя принимать за благочестие общинного происхождения волю к послушанию, волю к мамкиной похвале; волю, индифферентную к вопросам религии и морали.

Игорь Манцов
peremeny.ru