Захор

Мой дедушка, Зейда Срул Эле бен Сухар Бер, благословенна его память, после болезни ушел из жизни на пятый день после Песаха.

Теперь по закону Государства Израиль 27 Нисана является Днем памяти погибших в годы войны, памяти жертв Катастрофы европейского еврейства.

Так совпали даты – частная судьба и трагедия народа, к которому мы принадлежим.

Он, пожилой человек, сделал все тогда возможное, чтобы спасти семью – себя, жену, сыновей, дочь (мою мать, незабвенной доброты и сердечности) – от надвигавшийся большой войны.

Бросив хозяйство и дом в украинском местечке Ямполь, все они перебрались в Москву. Но и здесь война не дала им покоя. Три сына моего дедушки погибли, пропали без вести, на войне.

В одном из томов Книги памяти, который я купил в Московской хоральной синагоге много лет назад, встретил родовую фамилию семьи моей мамы – Урмайстер. Да и имена вроде бы совпадали в перечислении тех, кто погиб и о ком есть сведения. Но разные были отчества, что понятно, поскольку наши родовые имена трудно воспринимаются для кого-то на слух, непросто записываются в документах. Поэтому так и не знаю точно, мои ли дяди указаны в той Книге памяти или нет, что печально и невосполнимо вдвойне.

Два года назад, незадолго до Дня Победы, не стало моего отца, Абеля Виктора Яковлевича, который практически подростком ушел на фронт, остался жив и умер в реанимации московской больницы, как написали в заключении, от хронических заболеваний, хотя основной диагноз – воспаление легких – возник именно за пару недель пребывания в той больнице в центре города.

Вот это странное и непередаваемое ощущение утраты: еще несколько дней назад общался с человеком. И вот теперь его нет на свете среди живых.

Три раза довелось моему дедушке с его женой, Фейгой бас Эле, пережить горечь невосполнимой утраты.

А потом жить с этим годы до своего ухода из этого мира.

И потому вечером, с началом пятого дня после Песаха, я зажигаю поминальную свечу, вспоминая о близком человеке, том, которого в самом раннем детстве немного знал, вспоминая его сыновей, которых вижу только на фотографиях из семейного архива, всех безвинно погибших в годы войны – в гетто, в местечках, в концлагерях, потому что забыть о том, что они были – невозможно, не знать того, через что они прошли – нельзя.

Остается дальше жить со скорбной минутой молчания в душе, поскольку частная история всегда сосуществует с историей народа, к которому принадлежит человек, с историей его семьи, с тем, что остается наследством. В данном случае – горьким и трагическим, неизбывным и долгим, как сама наша земная жизнь.

Илья Абель