КОНТИНЕНТ - Новости и аналитика актуальных событий в мире, мнения и комментарии экспертов и обозревателей
Но кто мы и откуда, когда от всех тех лет
Остались пересуды, а нас с тобою нет…
Борис Пастернак
Оставайтесь в курсе последних событий! Подписывайтесь на наш канал в Telegram.
«Железная женщина» – так назвала Нина Берберова в 1981 году свою книгу о Марии Игнатьевне Закревской-Бенкендорф-Будберг. Правдив ли эпитет? Одно несомненно: она была Женщиной. Именно ей, Муре, невенчанной жене, посвятил А.С.Горький свой главный роман «Жизнь Клима Самгина», который писал в Сорренто, где она была хозяйкой его большого, хлебосольного дома.
Мура Будберг в 1972 годуНаша героиня родилась в 1892 году в семье черниговского помещика среднего достатка, а затем сенатского чиновника И.П.Закревского, не имевшего отношения к графу А.А.Закревскому, генерал-адъютанту Александра I. Пушкин, восхищавшийся «пылающей душой» и «бурными страстями» жены графа Аграфены Закревской, сравнил её с «беззаконной кометой в кругу расчисленных светил». Будучи однофамилицей «наперсницы» Пушкина, Мария объявила себя её правнучкой и заставила поверить в свою легенду; многие, даже очень близкие люди считали её русской аристократкой.
Как и ее старшие сестры-близняшки, она училась в институте благородных девиц, но на институтку ничем не походила: была умна, жестка, физически здорова, энергична и обаятельна без кокетства. Затем был Лондон, где её старший сводный брат Платон служил при русском посольстве. Послом был граф Бенкендорф, жаловавший молодого Закревского, а потому он был вхож не только в его дом, но и в дом дипломата Беринга, личного друга семьи Бенкендорф, влюблённого в Россию. В их домах Мария, приезжая из Ньюнхама, где совершенствовала английский на курсах для иностранных девиц, хотя позже утверждала, что окончила Кембридж, встречала европейских и английских дипломатов, финансовых магнатов, служащих министерства иностранных дел (Форин Офис), среди которых был и Брюс Локкарт, начинавший свою карьеру в консульстве в Москве. В доме Мориса Беринга собирались люди высшего света, среди знаменитостей – Герберт Уэллс. Здесь она познакомилась с молодым дипломатом Иваном Бенкендорфом. В Эстляндии у него были родовые земли, но графского титула он не имел, что не помешало Марии, вышедшей за него замуж в 1911 году, называть себя графиней Бенкендорф. Муж был назначен секретарём русского посольства в Германии, они переехали в Берлин, где родился их первенец Павел. Но тут подкрался 1914 год, и грянула война. Семейство Бенкендорф оказалось в Петербурге, где у Закревских имелась квартира, где Мария разрешилась от бремени девочкой Таней. Детей кормила сама, одновременно работая сестрой милосердия в госпитале.
После февральской революции, которую дворянская интеллигенция встретила в полной
растерянности, Мура с семьей и гувернанткой-англичанкой Мисси отправились в имение мужа в Эстляндии. Деревня и Мура были несовместимы. Муж назначил возвращение в Петроград на осень, но тут случился Октябрь, а немцы приблизились к Ревелю. Балтийская знать ударилась в бегство на запад. Мура решилась ехать в Петроград одна «на разведку»: попытаться спасти квартиру и понять, можно ли будет жить в столице с детьми.
Квартиру тотчас «уплотнили», а вскоре её и вовсе выгнали: там поместился Комитет бедноты. Она подумывала о возвращении, но поезда на Ревель уже не ходили. И тут пришла весть: мужики, явившиеся из соседней деревни, зверски убили хозяина и подожгли дом, а Мисси с детьми сумела выбраться и укрыться у соседей. Замужние сёстры Муры бежали на юг до её появления в столице. Она одна. Ночевала у старого повара Закревских. У неё не было ни денег, ни драгоценностей. Куда метнулась Мура? В английское посольство. Ещё недавно там находились и Беринг, и Сомерсет Моэм, уже известный писатель и агент Форин Офис, посланный удержать Россию в войне и предотвратить революцию. Их Мура уже не застала, но ей были рады, её кормили, здесь она встретила Новый год. В связи с обстоятельствами посол, опытный дипломат сэр Джордж Бьюкенен, с женой и частью работников 7 января выехали в Вологду в надежде через Архангельск добраться до Англии. Вслед за ними двинулись остальные.
Мура принадлежала к классу, в котором в России каждый второй был истреблён в огне двух войн и революции, а уцелевшие попали под каток сталинского террора. Кольцо не раз смыкалось вокруг Муры. В 1918 году в её жизнь вошёл Роберт Брюс Локкарт. Англичанину было 32 года, а ей – 26. Она казалась воплощением полюбившейся ему России. Между ними возникло сильное чувство. Мура, полюбившая впервые, приехала к нему в Москву, куда большевики перенесли столицу. Локкарт оказался в непризнанной Англией большевистской России человеком без официального статуса, без дипломатического иммунитета, но с огромными связями (Троцкий, Дзержинский, Петерс) исключительно благодаря личным качествам, обаянию, уму и юмору. В марте 18-го он считал необходимой интервенцию союзников в помощь большевикам против немцев, о чём сообщал правительству Ллойд-Джорджа. В апреле он был потрясён кровавой «баней», которую войска ВЧК устроили в Москве анархистам. Петерс привёз его в их разгромленную штаб-квартиру, где ещё пахло кровью, и оправдал бессудную резню революционной необходимостью.
Автор Грета ИонкисЛоккарт понял, что всё ещё впереди. События июня и июля только подтвердили его опасения. Теперь в шифровках лорду Бальфуру он высказывался за необходимость широкой интервенции против большевиков. Власти за ним следили. Он понимал, что разумней было бы уехать в Англию, но расстаться с Мурой было выше его сил. Она была при нём постоянно. Летом Мура вдруг заявила, что ей необходимо ехать в Эстонию: она не видела детей почти год и ничего не знает об их судьбе. Она вернулась через 2 недели, как обещала. Локкарт безумно волновался. Понимал ли он, что пробраться в занятую немцами Эстонию невозможно, трудно сказать. Страх потерять Муру, похоже, лишил его разума. Где провела Мура 2 недели – это первая неразгаданная тайна. Правда, Локкарт тоже не раскрывал перед ней все карты. Она не знала о его встречах с Савинковым, Струве и русскими генералами, отправлявшимися на юг в Добровольческую армию. Приезд и встречи с опытным секретным агентом Сиднеем Рейли укрепил Локкарта в мысли о необходимости свержения большевиков. А между тем, он уже был на крючке у ВЧК, его шифр стал известен, к нему подослали провокаторов. После убийства эсером Блюмкиным немецкого посла, выстрелов эсерки Каплан в Ленина, убийства Урицкого Москву и Питер накрыла волна «красного террора». Расправа с эсерами была беспощадной. Дошла очередь и до Локкарта. Он и Мура были арестованы ночью 1 сентября, а через день «Известия» уже сообщали о раскрытии «заговора Локкарта». Последовал обмен нотами. Англичане в Лондоне арестовали Литвинова.
Поскольку его дело вёл Петерс, Локкарт просил освободить Муру как непричастную к его деятельности. И вот происходит нечто невероятное: второй человек в ВЧК освобождает дважды графиню через неделю после ареста, более того, разрешает ей свидания с Локкартом. Хотя Петерс грозил ему Революционным трибуналом, Мура дала знать, что всё будет хорошо. Она и в самом деле спасла его, сознавая, что впереди – разлука. Локкарта обменяли на Литвинова. По взаимному согласию оба создали миф, что это он, дипломат Локкарт, спас Муру, ибо это выглядело правдоподобнее. Позиция Локкарта понятна, а вот почему Мура не хотела раскрыть правду – великая тайна.
Вернувшись в промёрзший, голодный и пустынный Петроград, едва живая после случившегося, Мура почти сразу была арестована. Не успела она обменять соболью муфту на 2 хлебные карточки, как её задержали: карточки оказались фальшивыми. Она просидела с уголовницами на Гороховой около месяца. Её требование позвонить в Москву Петерсу восприняли со смехом, а когда через 3 недели всё же позвонили, отпустили тотчас же. Даже «красный» Петерс не устоял перед её обаянием. Выйдя из тюремного подвала, она впервые задумалась о заработке. Да, она свободно владела тремя языками, умела печатать, но как найти работу? Случайно узнав, что Чуковский, работавший над горьковским проектом «Всемирная литература», нуждается в переводчике с английского, она отправилась к нему. Принята была доброжелательно (они, оказывается, знакомы, встречались в Англо-русском обществе, где он читал лекции). Мура получила удостоверение на девичью фамилию и продовольственную карточку третьей категории.
Летом Чуковский привёл её в квартиру Горького на Кронверкском, куда она вскоре внедрилась. Через неделю она стала там просто необходимой. Поначалу печатала на стареньком ундервуде письма Горького за границу, переводя их на английский, французский, немецкий (хорошо, если из 10 доходило одно!), а затем занялась бытом. «Появился завхоз, и кончился бесхоз», – прокомментировал перемены Максим, сын Горького.
Много позже Ходасевич напишет о ней: «Личной особенностью Муры надо признать исключительный дар достигать поставленных целей. При этом она умела всегда оставаться почти беззаботной, что надо приписать незаурядному умению притворяться и замечательной выдержке». Горький любил слушать её рассказы, он дивился её бесстрашию.
В 1920 году произошли некоторые «подвижки»: открылись Дом Учёных, Дом Искусств и Дом Литераторов. Во «Всемирной литературе» собирались сотрудники: Чуковский, Лозинский, Замятин, Блок, и с каждым Мура говорила о том, что их занимало. Каждый, кто сидел рядом с ней, был уверен, что он и только он в эту минуту значит для неё больше, чем все остальные люди на свете. Но с Блоком у неё установились совершенно особые отношения. И однажды, подсев к её ундервуду, он презентовал ей свой сборник «Седое утро». На первой плотной странице его округлым почерком было написано: Вы предназначены не мне./ Зачем я видел Вас во сне? Бывает сон – всю ночь один:/ Так видит Даму паладин,/ Так раненому снится враг,/ Изгнаннику – родной очаг,/ И капитану – океан,/ И деве – розовый туман…/ Но сон мой был иным, иным,/ Неизъясним, неповторим,/ И если он приснится вновь,/ Не возвратится к сердцу кровь…/ И сам не знаю, для чего/ Сна не скрываю моего,/ И слов, и строк, ненужных Вам,/ Как мне – забвенью не предам.
А тем временем Зиновьев, мнивший себя хозяином города и ревновавший к Ленину Горького, в пику ему приказал провести обыск в комнате Муры на Кронверкском. Он многое знал о ней, как, впрочем, и Горький, но при этом был уверен, что Мура – английская шпионка, кстати, Петерс считал её немецким агентом. В доме обыск всех ошеломил. Взбешённый Горький поехал в Москву с жалобой, Зиновьева вызвали на ковёр, но он симулировал сердечный приступ. На том всё и кончилось.
Между тем, в Питер приехал Герберт Уэллс да не один, а с сыном, и остановился у Горького. 2-3 дня обернулись двумя неделями. Дом искусств организовал обед в его честь, еда была скудной, но блестящий говорун Уэллс обаял всех. Мура, которую он считал секретаршей Горького и только, переводила с утра до вечера и совершенно очаровала автора «Войны миров». Уэллс коротко побывал в Москве, встретился с Лениным, нашёл его скучным. Последнюю ночь он провёл в комнате Муры. Покидая Россию, Эйч Джи, как его звали все по инициалам – H.G., пообещал Муре остановиться в Ревеле и навести справки о детях. Выяснив, что они живы и полусгоревший дом Бенкендорфов восстановлен, она стала ждать холодов. А в декабре, не сказавшись, исчезла. При попытке перейти границу через Финский залив, она была задержана и препровождена в тюрьму, откуда её выручил Горький. Сам Дзержинский, к которому Горький воззвал, разрешил Муре уехать. В конце 1920-го стало ясно, что Горький с семейством тоже собирается за рубеж. Ленин настоятельно рекомендовал ему ехать лечиться. «Иначе мы Вас вышлем», – добавлял полушутя. Муру это успокоило. Договорились: она дождётся его в Эстонии.
Ревель, куда Мура отправилась в январе 21-го, уже именуемый Таллином, встретил ласковым солнечным днём. Если для Горького она была Закревской, здесь она – вдова убитого Бенкендорфа. На ступеньках вокзала её неожиданно арестовывают. В участке её обыскали и перетряхнули полупустой чемодан. Во время допроса, как пишет Берберова, Мура «узнала о себе многое: она работала на Петерса в ВЧК, она жила с Петерсом, она жила с большевиком Горьким, её прислали в Эстонию как советскую шпионку». Ей сообщили, что родственники покойного мужа обратились с ходатайством к властям о её высылке и запрещении видеться с детьми. Мура потребовала адвоката. И он помог. Она получила визу на 3 месяца, ему удалось её дважды продлевать. Она не только видела детей, но поселилась с ними и Мисси в доме Бенкендорфа, что вызвало протест родни и отказ помогать детям материально. Адвокат, будучи поклонником Горького, предупредил её о слежке, о бойкоте знакомцев и не только дал ей совет выйти замуж, но и привёл жениха, молодого барона Николая (Лая) Будберга, окончившего Пажеский корпус, бездельника и шалопая, без гроша в кармане, от которого отказалась почтенная родня. Он мечтает вырваться в Европу, и Мура для него – шанс, как и он для неё: она станет баронессой и подданой Эстонии. И она решилась. В дальнейшем обретшая свободу баронесса Будберг будет материально поддерживать Лая. Опасаясь, что он может сесть в тюрьму и испортить её репутацию (своими опасениями она делилась с Ходасевичем и Крючковым), Мура отправила его в Латинскую Америку, дав расписку, что помощь будет регулярной. Следы его затерялись, и она получила развод.
После выезда Горького из Петрограда в октябре 1921 года, Мура встретилась с ним в Гельсингфорсе, но не спешила воссоединяться. Она втайне посетила Лондон. Все эти годы она мечтала найти Локкарта. Когда Горький вечерами спрашивал её, о чём думает, она неизменно отвечала: «О детях!», но грезила о нём. В Лондоне она не застала ни его, ни Уэллса, ни Беринга, но с удовольствием бродила по улицам и, наконец, обновила гардероб, выбросив обноски. Целью Муры было не просто выжить, но не опуститься на дно, оставаться в глазах окружающих аристократкой, «фрау баронин», сохранить в себе то, что в ней любил Локкарт.
Летом 1922 года они с Горьким окончательно решили соединиться. Вначале была вилла в Херингсдорфе. Затем – зима в тихом городке Сааров, чешский Мариенбад и, наконец, Сорренто. 8 счастливых лет! Мура привносила в жизнь радость и одновременно порядок и спокойствие и не позволяла нарушать режим писателя. Ему работалось подле неё легко. Он любил прогулки с ней под таким ясным и ласковым итальянским небом. Но трижды в году Мура покидала их гнездо: на Пасху, Рождество и летом ездила к детям, отсутствуя в целом почти 3 месяца. Где она бывала, кроме Эстонии, – никто не знал. О посещениях Лондона, где встречалась с Уэллсом, никогда не упоминалось. Прощальную ночь в Питере англичанин не забыл. С 1929 года их встречи стали регулярными. В Берлине она задерживалась по издательским делам Горького, встречалась с его доверенными людьми Ладыженским и Крючковым. Занималась она и его финансовыми делами, в которых он был беспомощен. Дука (домашнее прозвище Горького) восхищался её способностью всё знать, всё видеть и слышать и обо всём судить. Но при этом в его сердце жила тревога: он боялся её потерять. Его предложение стать его законной женой она отвергла.
Локкарта Мура нашла в Вене в 1924-м. После встречи с ним, когда она без слов поняла, что возврат к прошлому невозможен, они продолжали часто видаться по-приятельски к обоюдному удовольствию в разных городах Европы. Разумеется, втайне. Мура, любившая и умевшая расширять свои знакомства, была ему полезной советчицей и информатором, а ей было необходимо просто видеть его. В 1928 году он опубликовал имевшую шумный успех книгу «Записки британского агента», предварительно показав рукопись Муре. Она потребовала корректив. По книге был снят фильм, на просмотре они сидели рядом, а когда погас экран, разошлись в разные стороны. Их отношения продолжались, но приняли деловой характер. Обретя имя в журналистике, он давал ей заработать переводами.
Начиная с 1928-го Горький стал почти ежегодно ездить в Москву. Мура поощряла его связь с Советской Россией, исходя не только из материальных соображений. В отличие от большинства эмигрантов она не пылала ненавистью к большевикам, для неё Россия была в любом обличье родиной. Она знала, что его принимают в России с великими почестями, и ему это приятно. В 1933 году Горький вернулся в Москву. Мура ехать отказалась. Она оправилась в Лондон, куда ещё в 29-м перевезла детей и Мисси.
– так назывался роман, в котором писатель признался, что в женщине ищет отдыха и удовлетворения, покоя и дружбы. Именно это он нашёл в Муре, которая, похоже, завладела всеми уголками сердца былого бонвивана. Уже с 1931 года она фигурирует как спутница и друг Уэллса. Похоронив жену и расставшись с любовницей, он пригласил Муру весной 33-го в Дубровник, где состоялся конгресс ПЕН-клуба, председателем которого он был, а затем они провели две счастливые недели в Австрии. Она едва успела в Стамбул к отходу парохода, который увозил Горького, Максима и Тимошу в Одессу.
Уэллс не раз и не два просил Муру стать его женой, но наталкивался на отказ, чем был немало потрясён, зная о её нужде в средствах. Ведь она содержала постаревшую Мисси, которой была обязана и бесконечно благодарна, сына, дочь, племянницу Киру, дочь сестры Аллы, которой тоже помогала. Другая бы воспользовалась случаем, но Мура не хотела терять свободу. По рекомедации Локкарта она много работала консультантом по русской теме у известного режиссёра Корда и в театрах, где ставили Чехова. Круг её знакомств был чрезвычайно широк. Тогда и позже она вела жизнь светской дамы, причастной литературе. Время от времени втайне от Уэллса она посещала Горького в Москве. Однажды её пожелал увидеть Сталин. Был поражён её умом, раскованностью и достоинством, с которым она держалась. Он гарантировал ей беспрепятственный въезд и выезд. Уэллс, узнав о поездках, пришёл в ярость, но, боясь потерять Муру, смирился.
Уэллс старел, болезненно воспринимал утрату интереса к его творчеству. «Я не знаю, что бы я представлял из себя без неё. Она стабилизировала мою жизнь и придала ей достоинство». Мура утешала и утишала его обиды. Приводило в бешенство и в отчаяние то, что к его предсказаниям (об угрозе нацизма, в частности) не прислушались. Он утверждал, что мир катится в пропасть. Только Локкарт не переставал считать его пророком. В годы войны Мура не покидала Лондона. Сотрудничала в журнале «Свободная Франция», много помогала Локкарту. Война состарила её, она заметно погрузнела. Последний год перед смертью Уэллса она была при нём неотлучно. Он ушёл в 1946-м накануне 80-летия и позаботился о её старости. Его воспоминания «Уэллс в любви» были изданы в 1984 г., Муре было уделено в них немало места. Нина Берберова, прочитав их, была бы поражена признанием: «Мура – наиболее импульсивное создание из всех, кого я когда-либо знал… Мура – шёлк, а не сталь». Была бы железной, вряд ли покоряла бы женщин и мужчин с первого взгляда. Она озаряла и облегчала их жизнь, при этом оставаясь киплинговской кошкой, которая гуляет сама по себе.
Мура прожила очень нелёгкую и долгую жизнь, пережила всех: Горького, Уэллса, Локкарта. Став гражданкой Британии, она несколько раз побывала в СССР после смерти Сталина. Дважды останавливалась у Екатерины Пешковой, после её смерти – у Тимоши. Все трое – хранительницы многих тайн. Тимоша сопроводила Муру в поездке по Волге. Она присутствовала на праздновании 100-летия Горького в Большом театре. В 50-60-е Мура много переводила. Она причастна к рождению Ромена Гари как писателя, перевела с французского на английский его первый роман «Европейское воспитание». В её активе перевод с французского книги «Драмы Альберта Эйнштейна», двух романов Веры Пановой. Пристрастие к алкоголю не влияло на её работоспособность. Её квартирка была одним из центров интеллектуальной жизни Лондона. К ней тянулась молодёжь. Её завсегдатаями были двое из знаменитой «кембриджской пятёрки». Сама она к шпионажу не была причастна, но и не пыталась опровергать досужие домыслы. Имиджу шпионки способствовала аура таинственности, полуправда, к которой принуждали обстоятельства или нежелание ранить партнёра. Нина Берберова в своей книге прозрачно намекала на закулисную жизнь Муры, явно желая развенчать «самозванку», а выступая в Москве и Петербурге, заявила, что Мура – двойной агент ЧК и Форин Офис, игнорируя то, что доказательств нет никаких, а их усиленно и тщетно искали обе стороны многие годы.
Путь Муры завершился в Италии, куда она приехала к сыну-пенсионеру. Приехала не умирать, а работать, привезла свои послевоенные бумаги. Архив 20-30-х гг. она хранила в Эстонии, где он сгорел в огне войны. Парадоксально, но и здесь в мирной Италии все её бумаги в одночасье сгорели. Возможно, это ускорило её уход. Похоронили Муру в Англии.
Во многих смыслах она оказалась впереди своего времени. Ничто не давалось ей в руки легко. Чтобы выжить в катастрофическое время, ей нужно было идти на риск, быть изворотливой, отважной, с самого начала окружить себя легендой. Созданный ею миф она заботливо укрепляла и расцвечивала до последнего дня. Окружавшие её мужчины были талантливы, умны и независимы. И Мура рядом с ними была яркой, живой, она подпитывала их своей энергией, и они влюблялись в неё страстно и преданно. Наш очерк неизбежно краток. Но целое может быть выведено из фрагмента. Мура как личность двойственна, противоречива, подчас необъяснима. Может быть, потому она столь привлекательна.
Грета Ионкис
Эта рассылка с самыми интересными материалами с нашего сайта. Она приходит к вам на e-mail каждый день по утрам.