Юджин Соловьев из Аляски – Галерейщик, поэт, шаман

Среди материалов нашей недавней подборки к дню рождения Владимира Высоцкого было и посвященное ему английское стихотворение Юджина Соловьева, который тинейджером слушал его выступление в редакции ленинградского журнала «Аврора».  Юджин родился в Ленинграде, а живет теперь на берегу Тихого океана в живописной Ситке, бывшей столице русской Аляски.

Оставайтесь в курсе последних событий! Подписывайтесь на наш канал в Telegram.

                                                  На фото: Елена Клепикова, Владимир Соловьев, Юджин Соловьев

У него там знаменитая Sitka Rose Gallery (www.sitkarosegallery.com, sitkarosegallery@alaskan.com ), которая специализируется на произведениях индейцев либо скульптуре и живописи, посвященной дикой и прекрасной природе Аляски. Вдобавок Евгений – Юджин СОЛОВЬЕВ – философ, поэт и, представьте себе, шаман. Публикуем сегодня рецензию Зои Межировой из московской «Независимой газеты» на его американский поэтический сборник и несколько его стихотворений – английские оригиналы и русские переводы. 

Зоя Межирова

Между скалами и приливом

Юджин Соловьев о деревьях, которые не так поддерживают небо, и птицах, что наталкиваются на облака

How to Frame a Landscape.
Poems by Eugene Solovyov
– Sitka, Alaska: PetroglyphPress.

Проходят дни с их делами и заботами, а я все там, в незнакомом мне пространстве, у воды. И легкая фигурка пловца в ластах, скафандре и с аквалангом стремительно проскальзывает мимо, шурша влажной прибрежной галькой. Я – в стихотворении Юджина Соловьева, воздух которого, нахлынув, уже долгое время не отпускает…

Как создается это пространство, которое сильней, острей реальности? На это никогда не будет ответа. Какими усилиями оно возникает – навсегда? Об этой тайне стоит задуматься. Но разложима ли тайна на составные? Ведь она неприкосновенна. И все-таки хочется попытаться хоть немного ее объяснить, заглянуть в ее глубину.

Лирическая непосредственность, такое редкое вообще для современной поэзии качество, – одна из главных составляющих. Чем она выражена? Как всегда – звуком. Непосильная мечта – перевести звуки строк на любой другой язык. Так же как и их ритм – мягкими толчками наплывающий, тревожащий. Они бесповоротно остаются в языке оригинала, верны только ему. И состояние, настроение, охватывающее читателя, тоже передается через звуки мелодии строк. И кажется – исчезают слова, и перед глазами легкая фигурка в скафандре, ластах и с аквалангом на пустом берегу у скал, и никто не убедит в том, что это не так.

Стремительный, как дротик,
мечущийся между скал
и приливом.
Мои морские доспехи всегда
со мной.
Их верным щитом
ограждается плоть
От ненасытных птиц
и людей.
(Здесь и далее: переводы автора рецензии с английского языка.)

Проскользнувший мимо меня – влюблен. Он сам говорит в стихотворении об этом, молит Создателя, стоя на дрожащих коленях, об ангеле своей любви. Просит быть превращенным в медузу – прозрачную, мягкую, студенистую, ведь это реальное воплощение его состояния. Вот тогда он будет бесконечно счастлив. Сейчас он, как краб, под плотной коркой оболочки, но, чтобы раствориться и полностью жить в своем чувстве, она ему не нужна. Но он и не знает, что молит и о том, чтобы ниспослана была ему через это и внутренняя свобода, которой нет под оболочкой, та чуткость реакций прозрачной медузы, которая позволит выразить и этот день и час, и свою мечту.

Между скалами и неспешным приливом мечется легкая фигурка пловца. Скалы – опора, прилив – изменяющаяся стихия, между двух этих основ – творчество.

Стихотворение CrustaceanBlues («Блюз в скафандре»), о котором идет речь, в полной мере выражает строй души Юджина Соловьева. Хрупкую, порой растерянную беззащитность ее и упорство и силу.
Был я счастливым,
бесстрашным и гордым собой,
но все это до того,
как вдруг полюбил.
Теперь мое сердце истощено.
Может быть, я кажусь
еще лютым,
но под жестким ужасным
покровом
я мягок, я нежен.
Неужели теперь обречен
метаться на этом скалистом
пустом берегу…

Мне слышится отзвук «Аттиса» Катулла в открытости интонаций отчаяния. Но есть здесь и упоение сладостью страданий, которые для поэта не существуют без вдохновения. И поэтому, глубоко погружаясь в него, Соловьев всплывает из этого потока, освеженный блаженством возникновения стихотворения.

Лирическая непосредственность, полная распахнутость души пронизывают описания жизненных ситуаций – ведут мелодии ностальгическое Thespaceswelivein («Пространство нашей жизни») и совершенно упоительное, завораживающее TotemPark, Sitka, где внимание к деталям и раздумья о мироустройстве в целом сквозят сквозь атмосферу таинственным образом возникающего сумеречного дождливого вечера, печали, запахов земли и деревьев маленького уютного вечернего городка с его кафе, барами и церквями, на фоне которых длится разлом расставанья.

Тотем Парк. Еще одним
сентябрьским дождливым днем
меньше.
Пожалуй, я пройдусь с тобой…
Капли дождя наклонны
от легкого ветра,
Но все ж тяжелы в скопленьях
листвы, срываясь с небес.
Белки шишками нас
бомбардируют с хвойных
вершин.
Вязкий, темный и влажный
путь, чуть пахнущий рыбой.
Маленький город стал в этот
час еще меньше,
в себя заключен, в глубину свою
заточён.
Как уютны в огнях – кофейни,
и бары, и церкви.
В этот миг еще
нерешительней мысль
Расстаться с тобой.

Характер поэзии Юджина Соловьева таков, что его отношения с природой особые, чувства ею обострены, приникая к ней всем существом, он проникает в ее мир, оголенным нервом строк ощущая, что ароматы цветов тревожат и трогают воздух в страстном желании, ранние мартовские крокусы и нарциссы вспыхивают в снегу, солнце обрушивается сквозь сугробы и что не только лекарства, но и болезни, и горечь печали имеют свой запах, а деревья в стихотворении Thedayyouleft («День, когда ты ушла») «как-то не так, как всегда, поддерживают небо», и птицы, «спотыкаясь в небе, наталкиваются на ветви деревьев и на облака, которые все в синяках и в тревоге».

Одно из стихотворений книги посвящено родителям Юджина – русскоязычным нью-йоркским писателям Владимиру Соловьеву и Елене Клепиковой, это вкратце как бы суть истории их жизни, изложенная сыном с неподдельной нежностью и любовью.

Однажды Юджин произнес, что написанные им стихи никогда не были в его владении. Отпустить, отдать, освободиться. От этого внутренне опустеть. И снова наполниться болью и красотой, поместив в новое обрамление стиха все, что томит и восхищает. Ведь и книга им названа «Как поместить пейзаж в раму». В ней – его собственное пространство, существующее по законам выстраданных мелодий и ритмов создаваемой им живой, трепетной духовной материи.

ЮДЖИН СОЛОВЬЕВ. СТИХИ

CATHEDRAL
Oh, Cathedral going up, of thee I sing,
I sing of thee, stone by stone formed,
Formed stone by stone that I helped lay,
That I helped lay, but I will not see how you stand,
How you stand might see my grandson perhaps,
Perhaps my grandson, when he’ll be an old man will see,
Will see the stones that now in this façade I lay,
I lay for God, for He sees all I do,
All I do: the good and the bad, but I helped build,
I helped build this glorious House to Him. My grandson,
My grandson will admire it, and maybe I will,
I will from Heaven watch him admire this Cathedral.
КАФЕДРАЛ
О Тебе я пою я, о растущий ввысь Храм,
 И о камне за камнем в твоем основанье,
Это камень за камнем, что я уложил,
Уложил, но как высишься ты, не увижу
Как ты высишься, сможет увидеть мой внук,
Когда станет почтенным седым стариком,
Он увидит те камни, которые в Храм
 я  во имя Господне кладу, ибо Он
 Видит все, что творю я, –  и зло, и добро,
но что я помогал строить Храм,
строить Дом в Его имя, и мой внук
 изумится тому, а возможно  и я
уже с неба увижу, как он изумляется Храму.
Перевод Александра Гранта
Ghosts 
I don’t invite them, but they come.
The late evening sun dissects the forest.
They show up unannounced all the time.
The shadows crawl in, as dusk descends.
The moon reflected in the waves is
generous and giving. They dance
every evening at the horizon line.
They soak through my dreams, they
travel through my day and night.
I’ve tried kicking them out, but the
damn ghosts insist that they are mine.
Призраки
Я не зову их, но они приходят.
Закатом солнце рассекает лес.
Они всегда являются незвано.
Крадутся тени, оседает тьма,
Луна в волнах блестит,
Добра и величава. Каждый вечер
Они танцуют там, у горизонта,
Сочатся в моих снах,
Бредут сквозь день и ночь.
Я их гоню, но чертово отродье
Клянется, что оно во мне.
Перевод Александра Гранта
Удочка Довлатова 

Eugene Solovyov.  Dovlatov’s fishing rod

История одного стихотвореия

Автору этого стихотворения довелось в детстве – в Ленинграде, Москве, Комарово, Малеевке, Переделкино, Коктебеле и Нью-Йорке – знать, а то и дружить с Женей Евтушенко, Сережей Довлатовым, Осей Бродским, Юнной Мориц, Володей Высоцким, Фазилем Искандером и прочими литературными випами. Но особенно его поразила ловля рыбы с Довлатовым. Вот как было дело.

Как-то, по инициативе Сережи, мы отправились втроем – с Жекой, моим сыном-тинейджером – к ближайшему, загаженному мусором квинсовскому водоему удить, ничего не поймали, хотя Сережа, чувствуя себя виноватым, клялся, что рыба водится, и даже подарил Жеке удочку. Об этом Юджин Соловьев, став американским поэтом, напишет стихотворение «Удочка Довлатова», которое приводится здесь в английском оригинале и русском переводе поэта Зои Межировой. Отзыв Лены Довлатовой. В.С.

Eugene Solovyov
Dovlatov’s fishing rod
The fishing rod, the simple gift from the great storyteller:
he towered over me and my dad wherever we went,
we could have both easily fit into him. A gentle giant was he.
That fishing rod caught nothing in the Queens lake,
not that day, nor the month before, not in the summer,
nor in the fall, not in the sun, nor in the rain.
But then I moved to Sitka, the former capital of Russian Alaska,
a fishing paradise. Boris Yeltsin came here once,
refusing to be dragged through the many Russian historical sites,
he came to fish and spent the whole day on the sea!
There’s such a variety of fish here: salmon, halibut,
cod, trout, the waters are teeming all year long,
day after day. So, I took Seregia’s rod and fished two hours one day,
and five another, eight the next. But no fish ever bit the hook
of the fishing rod on any of the days. I could put my hands in the water
and catch a fish without a hook. My friends caught fish all around me
every day. Fish sometimes jumped into the boats, offering themselves.
Sitka is a fishing paradise, but the hook of Seregia’s rod
remained unclaimed. Out of respect? Or some strange scent?
Some unaccountable event? A curse, perhaps?
So, here it is: the rod hangs on my living room wall,
the only fishing rod that’s been to Sitka and to Queens
that has never caught a single fish!
Елена Довлатова – Владимиру Соловьеву 

Ох, Володя, как это трогательно и печально. И трогательно, и печально, и ностальгично.

Сережа когда-то подарил Вашему сыну удочку? И неужели он сохранил этот подарок? Ведь, наверняка, Сережа не знал, как надо выбрать этот предмет. Да и денег у нас тогда было очень мало. Хотя ловить рыбу можно чем угодно.

Как мне нравится, что ни одной рыбки не поймал Женя на эту удочку. То есть мне нравится это его заявление. Потому что Сережа не был ни грубым, ни кровожадным.

Cтихотворение очень понравилось. И соразмерностью, и тональностью, и памятью об этом маленьком эпизоде.

Я люблю Вашего сына за это. Скажите ему. И спасибо.

Лена
Юджин Соловьев 
Удочка Довлатова
Совсем обычный вроде бы подарок,
Простая удочка… Досталась от того,
Кто был большим и трепетным умельцем
В своих повествованьях.
Как башня возвышался надо мной
И над моим отцом, куда б ни шли.
Мы в нем легко вдвоем бы уместились.
Забыть ли, – он был нежный великан.
Но не ловилась рыба на крючок
Той удочки в озерной части Квинса.
И это не зависело никак
От дня и часа, месяца и года,
Неважно солнце, ветер или дождь.
Поздней я переехал в Ситку,
Столицу русской проданной Аляски,
В необозримый рай для ловли рыб.
И удочку увез тогда с собой.
Однажды Ельцин посетил тот город.
Отказываясь ото всех поездок
По достопримечательностям края,
Он только и рыбачил, проведя
Счастливый долгий день на побережье!
Ах, сколько тут разнообразной рыбы –
Форель и палтус, окунь и треска!
Вода буквально ими закипает.
Вот так и я, – взяв удочку Сергея,
Упорно стал рыбачить дотемна.
Я два часа сидел на берегу.
И пять часов на следующий день.
Потом, – о, ужас! – около восьми.
Но ни одна из рыб в блаженных водах
Опять не попадалась на крючок.
Подумать только, я бы мог руками
Ее поймать без всякого труда…
Ведь без усилий ловля удавалась
Моим друзьям, рыбачившим вокруг.
Случалось, что сама летела рыба
В глубины лодки, удивляя всех.
Конечно, Ситка безмятежный рай
Для рыбаков, но удочка Сергея,
Как в дни иные, по причине странной
И здесь была без всякого вниманья
Безмолвных обитателей глубин.
А может быть совсем наоборот,
К ней этим выражалось уваженье?
Или смущал какой-то новый запах?
А вдруг проклятье? Много тайн в догадках.
И вот висит в гостиной на стене
Та удочка во влажном ореоле
Прохлады океанов и озер
Будь то пространства Квинса или Ситки.
Единственная удочка из всех
Когда-либо зависших над водой,
И так и не принесшая улова.
Перевод Зои Межировой
Подпишитесь на ежедневный дайджест от «Континента»

Эта рассылка с самыми интересными материалами с нашего сайта. Она приходит к вам на e-mail каждый день по утрам.