Яков Фрейдин | Яйцо Фаберже

Лет двадцать назад я был занят добыванием денег для своего нового бизнеса. Почти ежедневно мне приходилось встречаться с разного рода инвесторами, в том числе с теми, которые зовутся «ангелами». Это люди несколько авантюрного характера, которые вкладывают свои собственные деньги в разного рода рискованные бизнесы, в надежде через несколько лет получить солидную прибыль. Одним таким потенциальным инвестором оказался некто, назовём его, скажем так — Пол Глювайн. Жил он примерно в часе езды на машине от моего дома в очаровательном приморском городке Капистрано, что на юг от Лос-Анжелеса.

Пол был довольно упитанный мужчина лет под шестьдесят, с рыжеватыми седеющими волосами и постоянно приветливой улыбкой маленького рта, уютно расположившегося наподобие галстука-бабочки под его внушительным носом, зажатым меж пухлых щёк. Пол появился у меня в лаборатории перед ланчем и сразу объявил, что в технике он ни бум-бум, а потому будет благодарен, если я не стану заморачивать его всякими научными деталями, а сразу скажу, сколько мне надо денег на развитие бизнеса и сколько он сможет заработать на моих инженерных штучках, если дела пойдут так радужно, как я ему расписал.

После его короткого визита в лабораторию, мы отправились перекусить в японский ресторанчик, что был по соседству. Пол сообщил, что он родом из очень небедной семьи, раньше работал финансовым брокером, а когда несколько лет назад вышел на пенсию, всецело посвятил себя своей главной страсти — коллекционированию произведений искусства. В разные стартапы, вроде моего, он вкладывает деньги, надеясь на джекпот, чтобы иметь свободную наличность для покупок картин, скульптур и прочих художественных вещей, цены на которые постоянно растут. Поскольку в области живописи наши интересы кое-где совпадали, мы неплохо провели часа полтора, попивая саке и обсуждая не столько перспективы моего бизнеса, сколько последние модные тенденции в развитии изящных искусств. Перед расставанием Пол пригласил меня в гости чтобы показать мне свою художественную коллекцию.

Через неделю я появился в его роскошном особняке над крутым обрывом, у подножья которого от левого горизонта до правого нескончаемой жёлтой лентой тянулся песчаный пляж. Из огромного окна во всю стену открывался панорамный вид на океан. Пол провёл меня по первому этажу дома, многочисленные комнаты которого были уставлены старинной европейской мебелью. Гостиная и соседняя с ней просторная библиотека были увешаны десятками картин в массивных рамах. Коллекция была весьма эклектичная, что говорило о несколько сумбурных вкусах хозяина дома, хотя все картины были весьма дорогие. На стенах сюрреалистические картины Джорджио де Кирико, Доротеи Таннинг и Роберто Матта соседствовали с множеством старых голландцев, среди которых даже обнаружился небольшой портрет работы Франса Хальса — пожалуй самая ценная картина в его коллекции. Я подумал, что большинство этих картин были куплены не из любви к искусству, а как форма вложения капитала. Для вида я повосхищался разнообразием и качеством картин, после чего благодарный Пол угостил меня чудным шотландским виски и спросил:

— В вашей речи я слышу некий славянский акцент, вы из каких краёв будете родом? Погодите, погодите, не говорите — дайте я угадаю. Из Сербии? Нет? А может из Словакии?

Когда я ответил, что родом из России, он просиял и сказал:

— Ага! Я сразу догадался. В таком случае я должен вам кое-что показать. Вам будет интересно взглянуть на одно совершенно уникальное приобретение, которое попало мне в руки.

Он вышел в соседнюю комнату и через минуту вернулся с небольшой изящной шкатулкой из карельской берёзы, поставил её на стол, отщёлкнул запоры, открыл, и то, что я увидел, действительно меня поразило. Внутри шкатулки на синей шёлковой подушечке лежало прелестное пасхальное яйцо, искусно изготовленное из золота, бордовой эмали, перламутра, бриллиантов и прочих драгоценных камней. Хоть я в подобных вещах совершенно не специалист, смог догадаться, что это работа Фаберже или очень мастерская имитация под-Фаберже.

— Да, да, — радостно воскликнул Пол, — всё правильно, так и есть. Это самый что-ни на есть Фаберже. Подлинный. Вот здесь внизу видно его личное клеймо и год изготовления: 1898, — он вынул яйцо из шкатулки и подал мне в руки. Я подошёл к окну, чтобы лучше рассмотреть этот действительно поразительный предмет.

— Полагаю, что это самое дорогое ваше приобретение, — сказал я, бережно поворачивая яйцо во все стороны и разглядывая как по эмали струятся кровавые переливы, а бриллианты яростно сверкают в лучах закатного солнца и раскидывают цветные блики по стенам комнаты.

— О да, сегодня этому яйцу цена пять-шесть миллионов долларов, если не больше.

— Вы что, заплатили за него такие огромные деньги? — удивился я.

— Ничего я не заплатил! — воскликнул Пол и рассмеялся, — Ни цента! Это подарок! Не от человека, разумеется — меня никто так сильно не любит, чтобы делать подобные подарки. Это дар… Судьбы!

— Надо же, — хмыкнул я, — чем же вы заслужили такую щедрую любовь от своей Судьбы? Подарок, прямо скажем, чрезвычайно редкой. Я слыхал, что все подлинные яйца Фаберже наперечёт, их вообще немного, а вот подделок как раз везде навалом… Бывая в Китае, я их часто вижу на лавках уличных торговцев. Вы уверены, что это настоящее?

— Вполне уверен. До 1917 года мастерская Фаберже изготовила всего полсотни разных пасхальных яиц, в основном для царской семьи России. Из них 43 яйца находятся в частных коллекциях и галереях, их владельцы хорошо известны. Например, у английской королевы есть одно такое. А вот семь яиц исчезли, как полагают, без следа. Однако оказывается исчезли не все. Вот это, что у вас в руках, одно из тех пропавших семи, хотя про это никто не знает. Впрочем, теперь знаете вы. Хотите расскажу, как оно ко мне попало?

Я отдал Полу яйцо, он спрятал его в шкатулку и унёс в соседнюю комнату, где, как он мне потом пояснил, находился встроенный в стену массивный сейф. Когда он вернулся, мы поднялись по винтовой лестнице на балкон, что опоясывал весь второй этаж дома, нависая над шуршащим далеко внизу прибоем. С бокалами в руках уселись в плетёные кресла и подставили свои лица влажному бризу и оранжевому солнцу, которое быстро уходило от нас на запад и тонуло в синей океанской дали.

— Я часто летаю в разные европейские страны в поисках интересных картин для моей коллекции, — начал свой рассказ Пол, — Лет пять назад на аукционе в Париже я познакомился с одним джентльменом из Люксембурга, тоже коллекционером, хотя несколько иного свойства, чем я. Его интересовали не картины, а ювелирные украшения, в основном периода Art Nouveau. Мы быстро сошлись и даже иногда вместе путешествовали в поисках интересных вещей, ибо друг другу дорогу не перебегали, а даже помогали, делясь полезной информацией. Звали его Анри Фаберж. Заметьте, не Фаберже, а именно Фаберж — он мне говорил, что приходился каким-то очень дальним родственником великим французским ювелирам из России. Дело в том, что почти 200 лет назад француз Густав Фаберж, когда перебрался в Санкт-Петербург и открыл там свою мастерскую, поменял фамилию на Фаберже, полагая, что так она лучше звучит для русского уха. Хотя, разумеется, не мне судить…

— Вы говорите про вашего приятеля Анри в прошедшем времени. Он что, умер? — поинтересовался я.

— Да, его больше нет. Именно из-за его нелепой смерти я стал обладателем этого удивительного пасхального яйца стоимостью в миллионы долларов. Анри был одинокий человек, без семьи, без близких родственников. Когда мы познакомились, ему было лет пятьдесят, высокой, худощавый, спортивный, каждое утро начинал с обязательной пробежки по парку, был всегда элегантно одет. Настоящий европеец. У него была, как сейчас говорят, нестандартная сексуальная ориентация. Я это замечал по его певучей манере разговора, плавной почти балетной походке и по частому употреблению слова «fabulous» по отношению к вещам, которые ему нравились, что типично для таких людей, каким был он. Ко мне он никогда не проявлял нездорового интереса, отношения между нами были чисто приятельскими и на эти темы мы не говорили. Если бы он вдруг как-то ко мне приблизился в этом смысле, ну вы понимаете, что я имею в виду, меня бы это, разумеется, напрягло и скорее всего наше знакомство пришлось бы прекратить. К счастью, этого не случилось. Впрочем, к моей истории это обстоятельство никакого отношения не имеет.

В 2000-м году, кажется это был апрель, Анри мне позвонил и сообщил, что на днях собирается в Ниццу, где распродают вещи из наследства одного недавно умершего банкира. Ожидается реализация нескольких редких украшений в стиле Art Nouveau, а кроме того там должны выставить на продажу небольшую картину работы Марка Шагала, с которым этот банкир дружил в Ницце. Если вас интересует Шагал, — сказал он, — то вам тоже стоит приехать и посетить эту распродажу. Я согласился и полетел во Францию.

Распродажа было частная, только по приглашениям. Анри всё организовал. Там действительно было множество редких произведений искусства, хотя то, что меня и его интересовало уже ушло ещё до открытия торгов, и с этой точки зрения получилось, что мы приехали в Ниццу зря. Я весьма расстроился, но делать было нечего. В наших делах редко получаешь то, что хочешь, такова жизнь охотника. Вечером мы вдвоём отправились на обед в небольшой итальянский ресторанчик, который Анри знал по прошлым приездам.

Когда он там появился, в его руках был видавший виды портфель-дипломат. Когда мы осушили первую бутылку bougelet, он стал несколько навеселе и у него развязался язык. Он мне говорит:

— Пол, хочу вам по-приятельски сказать, что главная цель моего приезда в Ниццу была вовсе не эта дурацкая распродажа. Бог с ней, не держите на меня зла, что я вас сюда вытащил. В этом райском городе для меня намечается куда более интересный бизнес. Завтра вечером, — продолжает он, наклонившись к моему уху и понизив голос, — у меня назначена встреча с неким дилером-искусствоведом, который интересуются одной ценной вещью, что есть у меня. Очень ценной! Если хотите, могу показать. Она у меня тут с собой в портфеле. Я её нигде не оставляю, всегда ношу с собой.

При этих словах Анри кладёт себе на колени портфель, раскрывает его так, чтобы не видно было со стороны, и показывает мне шкатулку в которой лежало это пасхальное яйцо от Фаберже. Я как глянул, просто ахнул — такой красоты я до того не видел. Анри объяснил, что оно досталось ему в наследство от покойного отца и скорее всего хранилось у него много лет. Как оно попало к отцу, он не знал, а то, что это подлинник, у Анри сомнений не было. Чтобы в этом убедиться, он отвёз его в США на экспертизу к куратору галереи Ричмонда, что в штате Вирджиния, где хранятся несколько подлинных яиц Фаберже. Куратор и его эксперты яйцо внимательно изучили и сказали, что по всем признакам это работа самого Поля Фаберже, и цена ему тогда была не менее трёх миллионов. Куратор сказал, что они бы хотели это яйцо у Анри купить, но у галереи таких денег нет, и если он согласен продать, придётся подождать, так как собрать от меценатов нужную сумму займёт некое время. Они распрощались, Анри забрал яйцо и улетел к себе домой в Люксембург.

История про яйцо Фаберже меня очень заинтересовала, —продолжает свою историю Пол, — особенно после того, как мы заказали вторую бутылку bougelet и Анри сообщил мне, что сегодня утром ему опять позвонил этот искусствовед-посредник и сказал, что у него есть некий таинственный клиент — российский денежный мешок, имя которого он ему, разумеется, не сообщил. Клиенту как-то стало известно про яйцо Фаберже, что есть у Анри. Он серьёзно интересуется такими предметами и если подлинность яйца будет доказана, готов сделать заманчивое предложение, от которого владелец яйца вряд ли сможет отказаться. Встреча назначена на завтра вечером в этом же ресторане. Анри был по этому поводу очень возбуждён, так как надеялся, что увидев яйцо, таинственный покупатель будет готов щедро раскошелиться.

Я спросил его, — говорит Пол, — уверен ли он, что действительно хочет продать это редкое яйцо? Анри рассмеялся и ответил, что конечно не хочет, но если цена подходящая, то почему бы и нет? В этом мире продаётся всё и всё покупается. Любая вещь и любой человек имеет свою цену, надо только эту цену знать. Вот вы, Пол, знаете себе цену? Я свою знаю!

Потом Анри сказал, что если таинственный покупатель будет согласен выложить пять миллионов евро наличными и ни центом меньше, то он наступит на горло собственной песне, утрёт горькую слезу и согласится расстаться с этим прелестным яйцом, ибо чемодан наличных — это сильное лекарство, которое залечит его душевные раны. Мы чокнулись и выпили за удачу.

Следующим утром, — продолжает рассказывать Пол, — я был разбужен телефонным звонком. Звонил Анри. Он сказал, что нам нужно повидаться, есть важный разговор. Предложил встретиться через час на завтрак в ресторане отеля Негреско. Я собрался и отправился в Негреско, до которого от моего отеля было всего минут пять хода.

Он уже ждал меня в углу зала за столиком. Перед ним стояла чашка кофе и на блюдечке — круассан. На коленях у него лежал тот же портфель-дипломат. Увидев меня у входа в зал, он помахал мне и я подсел к нему с вопросительным взглядом. Анри подозвал официанта, заказал для меня кофе с круассаном, а когда официант ушёл, оглянувшись по сторонам и понизив голос, сказал, что возникло неожиданное обстоятельство, и ему нужна моя помощь. Дело в том, что сегодня во время утренней пробежки по набережной, его остановили два господина довольно странного вида, почти как гангстеры из детективного сериала. Оба были в тёмных очках, хотя солнце только встало и ещё пряталось за холмами. Один маленький и юркий, а второй — настоящий громила, видимо телохранитель. Маленький ему говорит по-французски с акцентом, который Анри не смог распознать:

— Мсье Фаберж, сегодня вечером не ходите на встречу с дилером, с которым вы договорились. Мой патрон хочет вам сделать более заманчивое предложение. Будете довольны. К вашему отелю сегодня ровно в полдень подъедет лимузин и отвезёт вас к нему на встречу. С собой возьмите только вашу куриную игрушку и ничего более. Очень рекомендую не отказываться, — добавил он, показывая глазами на мордоворота: —Значит, ровно в полдень внизу у подъезда.

Анри объяснил, — говорит Пол, — что после того как эти странные люди исчезли так же незаметно, как и появились, он подумал что дело принимает занятный оборот. Ему стало интересно, сколько их «патрон» предложит? Как понимаете, такие дела вмиг не делаются, а потому Анри решил поехать на это таинственную встречу, выслушать предложение этого «патрона» и только потом решать — кому продавать. Однако, судя по виду и манере этих посланцев, ему стало как-то некомфортно брать с собой это драгоценное яйцо на первую встречу неизвестно где, неизвестно с кем. Кто их знает, что они надумают? Уж больно это всё было подозрительно. Оставлять его в отеле он боялся, тоже довольно рискованно. Он попросил меня взять это яйцо на хранение до его возвращения. Сказал, что вместо оригинала возьмёт на встречу копию, что у него есть. Обещал позвонить мне сразу как вернётся обратно в отель.

После чего Анри открыл свой портфель, вынул из него свёрток в небольшом пластиковом пакете и отдал мне, а глазами указал на фальшивое яйцо, которое лежало в портфеле, ну вроде тех, какие изготовляют в Китае для туристов. Я сразу накрыл пакет газетой, что лежала на столе, мы допили свой кофе, Анри попрощался, прихватил портфель с фальшивым яйцом и ушёл. Мне и в голову не пришло, что мы видимся в последний раз.

Я провёл день гуляя по городу, посетил дом-музей Шагала, посмотрел там его работы на темы Ветхого Завета, потом вернулся в гостиницу и стал ждать звонка от Анри. Он не позвонил ни вечером, ни на следующее утро. Тогда я сам стал ему названивать в мобильник и в гостиничный номер, но ответа не было. Я позвонил портье его отеля и тот мне сообщил, что мсье Фаберж в номере не ночевал, а затем почему-то стал настойчиво выяснять, кто я такой, откуда звоню и почему интересуюсь, где мсье Фаберж? Этот разговор меня весьма обеспокоил и я не представлял, что делать дальше. Решил подождать до вечера, и если Анри не объявится, пойти в полицейский участок и заявить о его исчезновении. Однако, делать этого мне не пришлось.

Где-то через полчаса после разговора с портье в дверь моего номера постучали. Я подбежал чтобы открыть, думал, что это вернулся Анри, но у входа увидел двух господ в одинаковых серых костюмах и с официальными физиономиями. Они представились как работники юридической полиции Ниццы и сказали, что хотят со мной побеседовать по одному важному делу. Поскольку я не говорю по-французски, они перешли на весьма сносный английский. Я пригласил их зайти, мы уселись у стола и они устроили мне форменный допрос про Анри. Спросили, известно ли мне, где он сейчас находится, как долго мы были знакомы, какие у нас с ним были в Ницце дела, вообще просили рассказать всё, что я про него знаю.

Я спросил, в чём дело и почему их интересует Анри? Добавил, что меня самого беспокоит его отсутствие и я уже собирался идти в полицию. Тогда они мне сообщили, что прошлой ночью с патрульного катера береговой охраны в двух километрах от берега выловили труп мужчины. Следов насильственной смерти не было заметно, в бумажнике были деньги и кредитные карточки, а в кармане ключ от гостиницы. При нём был люксембургский паспорт на имя Анри Фабержа. Следователи полагают, что это несчастный случай — он просто мог упасть за борт с какого-то судна. Был ли он пьян неизвестно — результатов аутопсии пока нет. Полицейские быстро выяснили, что предыдущие пару дней Анри провёл в моём обществе, поэтому они захотели со мной встретиться и выяснить, что мне известно и не пролью ли я свет на загадочную смерть моего приятеля?

Известие о смерти Анри меня так потрясло, что от волнения на пару минут я даже потерял дар речи. Когда пришёл в себя, я сказал следователям, что Анри вчера собирался на какую-то деловую встречу и его должен был забрать из гостиницы лимузин. Куда он собирался ехать и с кем встречаться мне не известно. Вообще я им честно рассказал всё, что про него знал. Вернее — почти всё. Про яйцо Фаберже я умолчал, иначе они бы меня впутали в это дело. Мне это надо? Мы проговорили где-то с полчаса, они всё записали и сказали, что если будут дополнительные вопросы, то они со мной свяжутся. Я им сказал, что у меня назавтра билет для полёта в Калифорнию, и дал им телефон по которому они мне могут звонить. Кстати, они мне никогда не позвонили, видимо дело закрыли и списали всё на несчастный случай.

На следующий день я улетел домой и сразу по приезду занялся поисками наследников Анри. Яйцо было у меня, но владеть им незаконно мне не хотелось. Всё же Анри по его словам был в дальнем родстве с Фаберже, должен же кто-то найтись! Я нанял частного сыщика в Люксембурге, он искал месяца четыре, но никаких родственников Анри обнаружить не смог и прислал мне нотариально заверенный отчёт о своей работе. Как вы понимаете, — закончил свою историю Пол, — эта бумага мне нужна на случай, если вдруг возникнет вопрос о законности моего владением драгоценным яйцом Фаберже.

В заключение этой истории хочу добавить, что Пол Глювайн решил не вкладывать деньги в развитие моего бизнеса, и с тех пор я с ним больше не встречался.

©Jacob Fraden, 2022
Рассказы Якова Фрейдина можно прочитать на его веб–сайте: www.fraden.com