КОНТИНЕНТ - Новости и аналитика актуальных событий в мире, мнения и комментарии экспертов и обозревателей
Свободный жанр
Оставайтесь в курсе последних событий! Подписывайтесь на наш канал в Telegram.
Выстрел «Авроры»
Революционная мистерия-буфф в двух частях, с прологом и эпилогом
Фрагменты
Посвящается…
15 апреля 1917 года все было решено.
Затянувшиеся переговоры русских безбашенных революционеров с застегнутыми на все пуговицы немцами завершились устной договоренностью.
Немцы как можно скорее желали избавиться от русских политэмигрантов.
Русские политэмигранты мечтали избавиться от поднадоевших немцев.
Верховное командование боялось русских как огня. Дьявольская природа вождя большевиков не давала рассудительным и добропорядочным подданным империи Бисмарка покоя. Командование пугало, что русские могут устроить беспорядки в воющей Германии. Затем они аукнутся в сонной Голландии, полыхнут в благополучной Швейцарии, и вскоре вся Европа окутается дымом и сгорит в революционном огне.
Именно поэтому непрошенных гостей во главе с их предводителем было решено отправить на поезде в Россию.
Пусть устраивают свои революции на родине.
Верховное командование снеслось с Министерством внутренних дел Германии. Министерство дало свое согласие на проезд неугомонной ленинской братии по территории страны.
Опасаясь, что компания может покинуть поезд где-нибудь по дороге – во Франкфурт-на-Одере или Познани и вернуться кружным путем обратно в Берлин, было решено один вагон опломбировать. Но во всей стране не нашлось необходимого качества пломбы, дабы надежно запереть русских разбойников. Вот тогда-то генштабист Фриц Кант, никакого отношения не имевший к великому философу, но обладавший, как и его великий однофамилец, чистым разумом и острым, пронзительным умом предложил, как ножом отрезал, свои пролегомоны – девочек и денег.
«Роль пломбы сыграют девочки и деньги, – пояснил он свою мысль ставшему в тупик Верховному Главнокомандующему. – Русские женолюбивы и любят деньги. С Лениным едет 20 человек. Нам понадобится 21 купе, 21 миллион марок и 21 верноподданническая мэдхен, из тех, кто готов пожертвовать своей невинностью во имя Великой Германии».
На призыв, брошенный стране, немедленно отозвались неистовые патриотки фатерланда – 30 невинных мэдхен, 12 пожилых женщин, 2 старушки и 5 фрау бальзаковского возраста. Пожилых сразу же без объяснений отправили к мужьям. Старушек – восвояси, объявив, что набор закончен. После чего в рейхстаге за проявленные мужество и патриотизм им вручили орден «За отвагу» I степени. Бальзаковским фрау объявили, что их услуги понадобятся в другой раз в другом месте. Невинностей решили оставить всех, на всякий случай, записав 7 в качестве дублеров. Тем, кто сумеет вырваться из объятий варварской России и вернуться на родину, обещали учредить орден «За половую доблесть» – и немедленно по возвращении представить к награде. Тут же напечатали 22 миллиона фальшивых марок, один – на всякий случай – оставили в недрах хранилища Главнокомандования.
На следующий день законопослушные столичные бюргеры могли наблюдать следующую картину – русские в добротных буржуазных костюмах и черных лакированных башмаках, все как один в котелках и дорогими тростями в руках, медленно и торжественно прошествовали на Центральный вокзал Берлина. За ними стройными рядами, чеканя шаг в марше, двигались патриотки фатерланда, прижимая к груди корзинки с шампанским и разнообразной провизией.
Наблюдательные городские обыватели не могли не выделить среди русских начинающего лысеть господина с рыжеватой бородкой и с чуть намечавшимся брюшком, крепко зажавшего под мышкой шахматы.
На перроне отъезжающих встретила возбужденная толпа, мешавшая отъезжантам пройти к вагону. Это были русские, которым не достались ни девочки, ни деньги. В руках собравшиеся держали плакаты: «Немецким шпионам – смерть!», «Ленин – обманщик и вор!», «Луначарский – поделись девочками и деньгами!». Кто-то вспомнил о читаном некогда «Закате Европы» Шпенглера крикнул: «Мы не хотим оставаться в прогнившей Европе» – и от перенапряжения упал в обморок. К нему немедленно бросились двое полицейских, отпоили шнапсом и оттащили в сторону, чтобы не препятствовать движению к поезду, изрыгавшему клубы иссиня-черного дыма.
Ленин презрительно осмотрел толпу соотечественников, сверкнул левым глазом, цыкнул правым зубом и, ощерив рот в революционной улыбке, громко запел «Интернационал». Песню немедленно подхватили Платтен, Ганецкий и другие партийные товарищи. Под ее мощным напором протестовавшие дрогнули, сникли и освободили проход к поезду.
До взбаламученного недавними революционными событиями Петрограда добирались несколько суток. На протяжении всего пути из запломбированного девочками и деньгами вагона доносились смех, стоны и истерические повизгивания – революционеры куролесили, пили французское шампанское «Клико» и щекотали отважных невинных мэдхен. Мэдхен теряли бдительность, приходили в расслабленное состояние и все как один были готовы к грехопадению. Во имя любимого фатерланда. Скорость, с которой они падали в железные большевистские объятья была равна скорости поезда, неумолимо приближавшегося к загадочной России.
Ильич, не обращая внимания на проделки своих верных соратников, сохраняя самообладание, самоотверженно и одновременно храня верность Надежде Крупской и Инессе Арманд, как ни в чем не бывало, продолжал неоконченную на Капри партию с Богдановым.
Когда поезд пересек границу Германии и показались столь милые революционному сердцу голые осины, повеселевший «Старик»[1], сделал неожиданный для старого товарища ход, двинул ферзем, загнал короля соперника в угол и, плотоядно ощерив рот в улыбке, гортанно пророкотал: «Вот вам и мат, батенька! Деваться больше некуда. Впереди Россия!». С этими словами он оторвал свою полысевшую от революционных дум и отполированную как немецкий бильярдный шар голову от шахматной доски, высунулся из окна и протяжным резким звуком «у-а-а! у-а-а!» приветствовал бедную родину.
Когда поезд шел мимо российских деревень, местное население прятало детей по избам да по полатям, тихо бормоча вслед изрыгающему дым чудовищу на колесах: ««Ну, погодите, дьяволы немецкие».
Ленинских завещаний было два. Первое он составил в июле 1917 года, когда в один прекрасный день ему показалось, что дело, которому он отдал лучшие годы своей жизни, рухнуло.
В июне попытка большевиков взять власть в свои руки провалилась. Временное правительство, заседавшее в Мариинском дворце должно было пасть, но оно не пало. На помощь правительству пришли давние идейные противники Ленина. Взявшись за руки, безоружные меньшевики Дан, Чхеидзе и Церетели, преградили путь вооруженным солдатам и матросам, грозивших скинуть министров-капиталистов.
Меньшевик из ликвидаторов, близорукий мешковатый Дан, срывающимся на фальцет голосом кричал: «Славяне, братушки, вас опять обманули!». Изо всех сил, картавя и надрываясь, худенький интеллигентный очкастый центрист Мартов, срываясь на фальцет, восклицал: «Это заговор! Это заговор!». Грозный Церетели, подстрекаемый своим грузинским темпераментом, с перекошенным лицом, увлекая за собой товарищей, пер на разгоряченную толпу, выкрикивал: «Вон! Солдатская сволочь! Всех зарэжу! Вы мэня знаете!». И только бледный стоик, до кончиков ногтей обрусевший Чхеидзе хранил молчание, полагая, что из этого тупика нет выхода.
Но он просчитался. В конце концов, солдаты и матросы дрогнули и отступили.
16 июля большевики повторили попытку путча, но и этот путч сорвался. И хотя два дня на улицах Петрограда бушевала революционная стихия – буйный смерч прошелся по винным лавкам и богатым невским магазинам, задевая оказавшихся в поле действия столичных обывателей, – Временное правительство, несмотря на внутреннюю дрожь и неустойчивость – устояло.
«Политическую проститутку» и «иудушку» Троцкого, одновременно являвшимся ближайшим сподвижником вождя, разъезжавшего на бронированной машине в кожаной куртке и убеждавшего возбужденную толпу разойтись, разгоряченная горячительными напитками толпа не слушалась. И только уже тогда бывшим «железным» Феликсу, несгибаемому ни в каких сложнейших жизненных ситуациях революционеру, несколькими выстрелами в сердце зазевавшемуся пьяному матросику удалось утихомирить разбушевавшиеся страсти.
Таким образом, большевики стали союзниками своих врагов – Временного правительства.
До сих пор гадают, было это предательством дела революции или трусостью отдельных революционеров.
Мы, изучив подлинные источники описываемых событий, пришли к первому выводу.
Но как бы не характеризовать поведение большевиков, помочь им уже ничего не могло. Придя в себя, правительство подавило беспорядки и вошло в переговоры с главарями кронштадтских моряков, захвативших Петропавловскую крепость. Главари капитулировали. Главным условием капитуляции было требование гарантий неприкосновенности. Правительство гарантии дало, моряки вернулись на базу в Кронштадт.
Ленин висел на волоске от гибели, требования расстрелять предателя (война с Германией продолжалась) неслись со всех сторон. Однако ему удалось залечь на дно.
Некоторое время вождь большевиков находился в полной прострации. Он сидел на потайной квартире на продуваемой ветрами петроградской окраине и безучастно смотрел в занавешенное окно, сквозь которое пробивались слабый луч солнца. Потом вдруг очнулся, разжег сладко пахнущую кубинскую сигару, выпил рюмку превосходного ямайского рому и схватился за «Синюю тетрадь», озабоченный только одной мыслью – сейчас и немедленно оставить завещание своим идейно преданным товарищам. Склонившись над тетрадью, Ленин грыз новую автоматическую ручку с симпатическими чернилами, подаренную немецким Главнокомандованием для конспиративных сообщений.
«Еще чего, нашли дурака», – думал он, торопливо записывая пришедшие на ум мысли.
В своем первом завещании Ильич просил верных ему и делу мировой революции товарищей не отчаиваться и продолжать великое и необходимое всему человечеству дело без него. На это единственное важное дело в своей жизни он жертвовал большую часть личных денег, хранившихся на иностранных счетах в английских и швейцарских банках. Меньшую – оставлял своему верному соратнику по партии и семейной жизни, на которую не оставалось ни минуты свободного времени, отлично справлявшейся как с ролью верной соратницы, так и с обязанностями образцовой большевистской жены – Наденьке. Все наличные оставлял любимому другу Инессе. Он просил товарищей, когда они захватят власть и построят полный и окончательный социализм, обойтись на пути строительства нового мира без жертв, расстрелов и лагерей и, вспомнив, что читал не только перепахавшего его вдоль и поперек Чернышевского, но и Достоевского, привел в обоснование своей просьбы мысль реакционного классика о слезинке ребенка.
Дописав эту фразу в тетрадь, Ленин расчувствовался, глаза его увлажнились…
Промокнув слезы нежным батистовым платочком, подаренным в порыве страсти Инессой и источавшим нежнейший запах «Коти», он вновь взялся за немецкое перо: «Сталин груб, бессердечен и жестоковыен, Троцкий – авантюрист, и потому скор на решения, хотя и туповат, но способен на необдуманные поступки, оба могут сойтись в непримиримой схватке и принести партии немало бед, а Бухарин такой же горе-теоретик, как и Каутский, ни тот ни другой в марксизме ни в зуб ногой, если в чем-то и разбираются, то только в своих бабах…»
Он не успел дописать фразу – в дверь постучались. Вождь немедленно спросил пароль, в ответ что-то невнятно пробурчали, его сердце ушло в пятки, душа дрогнула, в размягченном мозгу мелькнула мысль – пришли арестовывать, сопротивление бесполезно – и… распахнул дверь.
На пороге стояли два высоких не знакомых по партии чухонца[2], в высоких сапогах и зачуханных костюмах. «Для конспирации», – догадался Ленин. То, что они партийцы и одновременно чухонцы, он определил мгновенно своим цепким и памятным на любую провокацию взглядом.
«Собирайтесь, Ильич, и как можно скорее! – медленно растягивая слова на свой неторопливый лад, произнесли в один голос нежданные гости. – Вас ищут, чтобы отдать под суд. Мы должны опередить керенских ищеек». С этими словами они для обмана шпиков нахлобучили на вождя мирового пролетариата невесть откуда появившийся парик, облачили его в длинный плащ, обмотали челюсть белыми бинтами (после чего он стал похож на народного артиста Щукина исполнившего роль вождя в по-сталински правдивом антихудожественном фильме «Ленин в Октябре», вышедшем на экраны, когда верный усатый ученик и продолжатель его дела, с яростным остервенением уничтожал советский народ), и потащили к выходу.
«Погодите, погодите, мое завещание!», – воскликнул Владимир Ильич и вырвался из цепких рабочих рук партийных товарищей.
Схватив со стола «Синюю тетрадь» и бережно прижав ее к груди, вождь мирового пролетариата благополучно ушел в глубокое подполье.
Между тем петроградские газеты не унимались. Изо дня в день публиковались все новые и новые сенсационные факты и разоблачения, подтверждавшие что Ленин – немецкий шпион.
Что он получил деньги от германского Генерального штаба.
Что на эти деньги он собирается совершить государственный переворот. Некоторые газеты задавались ехидным подковыристым вопросом, куда вождь пролетариата дел 100 немецких мэдхен и будут ли они бесплатно оказывать услуги только большевикам-революционерам или всем желающим повсеместно.
Временами разоблачения Ленина перерастали в откровенную травлю. Особенно усердствовал Бурцев, известный охотник за шпионами и провокаторами, в свое время разоблачивший агентов царской охранки Азефа и Малиновского. Первый был главой Боевой организации эсеров, второй – членом большевистской фракции в Государственной Думе IV созыва. К первому вождь относился с нескрываемым презрением, ко второму – с непонятной нескрываемой симпатией и любовью.
Тем временем правдолюбец Бурцев свои разоблачения не прекращал, он обладал неподкупным авторитетом – ему верили.
Это он в своем «Общем деле» впервые опубликовал список политэмигрантов, прибывших в пломбированном вагоне в Россию из Германии.
Чем вызвал переполох в обществе.
Это он первый гневно потребовал «отдать Ленина и всю его шайку под суд».
Чем внес раскол среди большевиков.
Некоторые из них не устояли, дрогнули и усомнились в моральной чистоплотности вождя.
Если Ильич не немецкий шпион, то бояться суда ему нечего, говорили одни.
Если все обвинения высосаны из пальца продажными буржуазными писаками, пусть Ильич добровольно явится в суд и пред лицом всей России докажет свою невиновность, рассуждали другие.
И даст достойный ответ своим обвинителям, добавляли третьи.
Четвертые (в основном, это были пересекшие границу с вождем Арманд, Сокольников, Радек и другие) не соглашались, утверждая, что явка в суд – смерти подобна. Не только для вождя, но и для всей, выпестованной им в непосильных трудах и рожденной в муках, партии.
Среди тех, кто участвовал в этих не легких для Ленина спорах и дискуссиях, был и знаток по национальному вопросу Сталин. Однако, в отличие от других партийных товарищей, он все больше предпочитал отмалчиваться, нежели говорить. Не спеша, попыхивая трубкой в жесткие прокуренные усы, он внимательно следил за происходящим и слушал. Сосредоточенно слушал и следил, в самые напряженные моменты недовольно покачивая головой. И только тогда, когда некоторые (он хорошо запомнил – кто) разгоряченные страстной полемикой товарищи приперли его к стене и потребовали высказаться насчет обсуждаемого вопроса, он махнул рукой и медленно, и веско, тоном, не терпящим возражений, произнес: «Рэшать не нам. Кто мы такие? Обыкнавэнные ревалюционеры. А Ильич? Вот то-то и оно. Пусть сам и рэшает».
И раскурив потухшую было трубку, обвел холодным и пристальным взглядом собравшихся, вглядываясь в зрачки каждого, после чего опять надолго замолчал.
А собравшиеся заголосили и загалдели, как дети – действительно, пусть сам решает отдать себя в руки правосудия или нет, вождь он, в конце концов, или не вождь?
И довольные таким Соломоновым решением разъехались по своим партячейкам.
Через час, умело минуя патрули и обходя вооруженные заставы, как грибы, выросшие на улицах города, Крупская добралась до конспиративной квартиры, где скрывался любимый Ильич. В это время Ленин сосредоточенно читал очередную бурцевскую филиппику. Надежда Константиновна на цыпочках прошла в комнату и начала докладывать мужу и одновременно вождю о результатах секретного совещания. Он оторвался от газеты, сверкнул левым глазом, по привычке цыкнул зубом и сквозь оттопыренную нижнюю губу обреченно воскликнул: «Так я и знал!».
Соратница и жена пыталась его успокоить, но он выпроводил ее в кухню и остался в томительном одиночестве.
Оставшуюся половину дня Ленин провел в мучительных раздумьях и страданиях. Он то вскакивал с кресла, то вновь садился. Потом опять вскакивал и начинал мерить комнату мелкими шажками, засунув мешавшие при такой ходьбе руки под мышки, мучительно размышляя, что предпринять… если в суд не явиться, то его сочтут трусом, а трусом он никогда не был; если в суд явиться, его наверняка осудят, и тогда прощай революция, дело всей его жизни. Но что тогда будет с Россией? С Европой? Со всем миром? А если он все же решит не идти, то может потерять лицо и уважение многих партийных товарищей…
И он вновь метался по комнате не в силах найти верное решение.
В кухне тихонько грохотнула посудой Надежда Константиновна: «Володенька, я заварила чай. А Мария Ильинична принесла монпансье…». В этот момент Ильича осенила благостная, умиротворенная улыбка. Он явится на этот буржуазный неправедный и несправедливый суд, но ему должны гарантировать безопасность и неприкосновенность. Если таковых гарантий ему не дадут, он останется в подполье и оттуда будет продолжать руководить подготовкой к восстанию.
В глухую полночь он отослал Наденьку к толстяку Орджоникидзе сообщить о своем решении. Серго, оторвался от любовницы, и немедленно отправился в Петроградский Совет. Но переговоры быстро зашли в тупик. На требование посланца гарантировать вождю большевиков полную безопасность был получен категоричный ответ, что такой гарантии не может дать даже сам Господь Бог, но что если тов. Ленин явится в суд, то со стороны Петросовета будет сделано все, чтобы он был судим в соответствии не только с буквой, но и духом закона.
Серго в сердцах выругался, знаем мы эти ваши законы, и прекратил переговоры.
Ленин остался доволен – он сразу убил двух зайцев, и лица не потерял, и на суд не явился.
На следующий день ЦК на расширенном заседании в тайном убежище постановил вывезти вождя из Петрограда от греха подальше.
Продолжение следует.
Геннадий Евграфов
[1] Одна из партийных кличек В. И. Ленина.
[2] Так называли финнов в Петербурге.
Эта рассылка с самыми интересными материалами с нашего сайта. Она приходит к вам на e-mail каждый день по утрам.