Вяч. Вс. Иванов и титаны советского возрождения

Вячеслав Всеволодович Иванов

Скончавшийся вчера Вячеслав Всеволодович Иванов (1929-2017) был воистину одним из титанов советского возрождения (слово “советский” употребляю с неохотой, но его, как исторический термин, нечем заменить). Невозможно кратко определить сферу деятельности В. В. Иванова: он был лингвистом, семиотиком, антропологом, культурологом, полиглотом, славистом, индоевропеистом, фольклористом, литературоведом, поэтом, переводчиком, мемуаристом, историком науки, исследователем мозга, искусственного интеллекта и машинного перевода, общественным деятелем, профессором многих университетов, членом многих академий…

Такая широта интересов и масштаб свершений — свидетельство не только выдающихся личных дарований, но и времени, когда они были востребованы. В позднюю советскую эпоху повторилась, в уменьшенном масштабе, общая модель перехода от средневековья к возрождению. Правда, это было средневековье не христианства, а атеизма, точнее, религии коммунизма. На смену темным векам — в данном случае, сталинским десятилетиям, — приходит Ренессанс, который в 1950-е гг. получил скромное название “оттепели”. Восстанавливается прерванная связь с античным наследием — с дореволюционной эпохой, с Серебряным веком. Возрождается дух художественных, научных, философских, религиозных исканий.

Но это не просто возрождение давно ушедшего, а новое качество широты, всеохватности. Творческая энергия, сдавленная эпохой жесточайших репрессий, начинает бурлить, выплескиваться из берегов. В странах, где действует нормальный механизм культурной преемственности, культура стремится к специализации, к постепенному сужению профессиональных полей. Возрождение — это время именно титанизма, когда один человек выступает во множестве ролей, воплощая целый университет или академию наук и искусств. В Европе — Леонардо да Винчи, в России — Ломоносов. Титанизм, пусть меньшего масштаба, был свойствен и некоторым фигурам Серебряного века, который тоже переживался современниками как новый этап выхода России из средневековья (для его преодоления реформ XVIII и XIX вв., от Петра I до Александра II, оказалось недостаточно). Андрей Белый, Вячеслав Иванов (первый), Дмитрий Мережковский, Павел Флоренский сочетали в себе поэтов и философов, историков и богословов, ученых и пророков, беллетристов и публицистов.

Такой же титанизм, еще мало признанный и совсем не осознанный, присущ фигурам, возникающим из мрака коммунистического средневековья и освещенным слабыми сполохами оттепели: Сергей Аверинцев, Юрий Лотман, Владимир Топоров, Василий Налимов, Владимир Библер, Георгий Гачев, Лев Гумилев, Георгий Щедровицкий… Я сейчас оцениваю не уровень их достижений, а масштаб попытки, порыва… Я пользуюсь критерием, который предложил У. Фолкнер для оценки американских писателей, своих современников: “на основании великолепия их поражения в попытке достичь невозможного”.

И вот среди этих титанов советского возрождения Вячеслав Всеволодович Иванов был одним из первых не только по энергии интеллектуального порыва, но и по уровню профессиональных достижений. Позднесоветский титанизм 1960-х — 1980-х отчасти страдал дилетантизмом и провинциализмом — следствием долговременного отрыва от мировой науки. Вячеслав Всеволодович соединял высокий, общемировой научный стандарт с далеко не стандартной увлеченностью множеством дисциплин и их ответвлений, куда сумел внести свой фундаментальный вклад. И дело не только в увлеченности, но и в способности вовлекать других, сплачивать их в коллектив единомышленников, создавать и заряжать своей энергией целые области знания и научные институции.

У тартуско-московской семиотической школы было два главных инициатора: Ю. Лотман в Тарту и В. Иванов в Москве, которые укрепляли ее, соответственно, с двух флангов: литературоведения и языкознания. Но что такое семиотика вообще? Это не просто одна из дисциплин, а метадисциплина, которая рассматривает всю культуру: от языка до литературы, от быта до истории, от религии до политики, от карточной игры до военной стратегии — как совокупность знаковых систем, многосложную иерархию планов выражения и планов содержания… Поэтому семиотика и оказалась таким благодатным поприщем для титанов этого поколения, что позволила им найти профессиональный язык для стирания границ между дробящимися гуманитарными дисциплинами. В трудах В. В. Иванова и его сподвижников гуманистика выходит на новый уровень обобщений, когда человеческая культура осознает свое единство перед лицом “другого”, искусственного интеллекта, стремясь передать ему не только свои знания, но и свои ценности.

Это относится не только к семиотике, но и к культурологии и общей методологии — тем сверхдисциплинам, которые так мощно развивались в России 1960-х — 1980-х гг. именно потому, что соразмерны были духу титанизма и универсализма, пробудившемуся на выходе из коммунистических “темных десятилетий”. Вячеслав Всеволодович потрясал своих современников — надеюсь, и потомков — тем, что не только выходил на уровень грандиозных обобщений, но и оставался верен и узко-профессиональным критериям каждой из множества частных дисциплин, к которым обращался его энциклопедический ум: от санскрита и хеттского языка до эстетики Эйзенштейна и поэтики Хлебникова.

Достаточно перечислить оглавление только ОДНОЙ, еще НЕЗАКОНЧЕННОЙ серии его ИЗБРАННЫХ трудов (приведу и данные об их объеме):

Избранные труды по семиотике и истории культуры. М.: 1999—2010.

Т. 1. Знаковые системы. Кино. Поэтика. М.: Языки русской культуры, 1999. 912 стр.
Т. 2. Статьи по русской литературе. 880 стр.
Т. 3. Сравнительное литературоведение. Всемирная литература. Стиховедение. 818 стр.
Т. 4. Знаковые системы культуры, искусства и науки. 794 стр.
Т. 5. Мифология и фольклор. 372 стр.
Т. 6. История науки. Недавнее прошлое (XX век). 384 стр.
Т. 7. Труды по истории науки. 720 стр.

Труды Вяч. Вс. Иванова — это не только широчайший кругозор, но и первоклассная наука в каждом из сегментов огромного круга. Будем надеяться, что такое труднейшее, почти невозможное сочетание филологической точности и системно-универсалистского подхода будет вдохновлять и новые поколения гуманитариев. С Ивановым уходит целая эпоха — но наступает новая, в которую он успел проложить путь. Недаром одна из его последних книг называется “Лингвистика третьего тысячелетия: Вопросы к будущему”.

Михаил Эпштейн
FB