«Внешний враг» как помощник Кремля

Лев Гудков – о формировании российской официальной пропагандой образа «враждебного окружения»

МОСКВА – В последних выступлениях президента России Владимира Путина и министра иностранных дел Сергея Лаврова, по мнению многих комментаторов, одной из основных идей была идея «внешних противников» России. Путин и Лавров, называя западные страны «партнерами», одновременно рекомендовали им «держаться подальше» от России, обвиняли Запад в ущемлении интересов Москвы на международной арене и жаловались на необъективность оценок действий России со стороны западных лидеров и медиа.

В интервью Русской службе «Голоса Америки» директор аналитического центра изучения общественного мнения «Левада-Центр» Лев Гудков объясняет, почему и насколько важно для российской власти внедрение в общественное сознание «образа врага».

Данила Гальперович: Мы еще из советских времен помним, что у СССР всегда были враги – империалисты, гегемонисты, ревизионисты и прочие. Сейчас к слишком жесткой терминологии российские официальные лица не прибегают, но посыл тот же – России не дают нормально развиваться некие внешние силы. Почему посыл, по прошествии стольких лет, один и тот же?

Лев Гудков: Враги были всегда, это чрезвычайно важно, это даже не изобретение советского времени, а досоветского. Это комплекс «догоняющей модернизации», поэтому он существовал в русской традиции: формирование националистического сознания через неприязненное отношение к Англии, к Франции, к Германии. Это очень устойчивая линия, которая проходит сквозь вторую половину XIX века и весь ХХ век. В советское время к этому добавились еще «классовые враги» и, соответственно, их персонификация в виде внешнего враждебного окружения, тут самые разные фигуры были. Поэтому основа и язык, вся парадигма мышления и выражения этого внешнего врага, кстати, как и внутреннего, была заложена, воспроизводилась и воспроизводится до сих пор. Такой риторический опыт очень значим, потому что он воспроизводится всеми институтами – и властью, и школой, и армией, и политиками. Это очень давняя вещь.

Д.Г.: Но сам противник все же менялся. А есть ли, если говорить о противниках, что-то явно оставшееся от СССР?

Л.Г.: Да, сам по себе внешний враг, в общем, меняется, если не считать символического противника – США, образ которых носит амбивалентный характер, сочетает в себе зависть и сознание своей неполноценности, невозможности жить так, как хочется, «как в Америке». Это очень мучительное чувство неполноценности, и освободиться от него довольно трудно, поэтому через идеологию это превращается в свою противоположность. Национальное самоутверждение происходит за счет освобождения от этого напряжения с помощью опускания вниз утопического образа другого, наделения его своими чертами, приписывания ему мотивов агрессии, жадности, бессердечности, некультурности. Либо оценки его, квазиморального осуждения.

Д.Г.: А есть ли какой-то пример этого из исследований «Левада-Центра»?

Л.Г.: Скажем, в наших опросах очень часто появлялось такое: «США стали мировым жандармом», «хотят господства во всем мире», «хотят колонизовать Россию», «прибрать к рукам сырье и богатство». И вот эта такая квазиморальная зависть и возмущение легко актуализируется пропагандой, поднимая негативные чувства. Но, еще раз говорю, это всегда двойственное отношение: это отношение именно зависти и чувства своей неполноценности. Поэтому в целом, скажем, и к Западу, и к Америке или еще к кому-то из таких символических противников сохраняется положительное отношение, которое легко превращается в агрессивное. Кстати, сейчас наши особо распекаемые «враги» – это даже не США, а те, кто входили в состав СССР или в соцлагерь – либо Прибалтика, либо Польша, либо Чехия, и так далее. Сегодня это еще и Украина с Грузией.

Д.Г.: Можно ли что-то сказать об интенсивности нагнетания «образа врага» в новой, постсоветской России?

Л.Г.: Усиление началось именно с 2000-х годов, и сейчас продолжается. Если смотреть за последние 15 лет, то, во-первых, нарастает представление о том, что у России есть враги, и оно достигло в последние месяцы максимума. 84 процента говорят, что у России есть враги, такого не было раньше. С другой стороны, сами кампании – антиамериканские, антизападные – носили относительно кратковременный характер. Схема простая: начинается пропагандистская кампания, разжигается ненависть, мы получаем в опросах общественного мнения нужный уровень агрессии, кампания заканчивается, и очень быстро все успокаивается. Скажем, антиамериканские кампании – если говорить о первой, это весна 1999 года, потом 2003 года, потом 2008 года – были не больше 2-3 месяцев. Нынешняя кампания – очень продолжительная по времени и, видимо, не скоро кончится.

Д.Г.: А насколько такая длительная и массированная кампания, что называется, «пристает к мозгам»? Просто вы описали предыдущие кампании как приливы и отливы, не слишком засоряющие сознание. Теперь, когда прилив не кончается, насколько он людей инфицирует?

Л.Г.: Интенсивность и длительность кампании, конечно, важна. Думаю, что последняя – наиболее мощная и наиболее длительная, потому что цель ее – дискредитация не отдельной какой-то страны, а самих принципов демократии и либерализма, прав человека, всех тех культурных значений, которые стоят за современным демократическим устройством. Через негативное отношение к США или к Западу дискредитируются именно эти представления – разделение властей, контроль общества над властью, независимый суд и прочее. Вместо этого навязываются очень архаические, примитивные представления о необходимости солидарности с властью, праве государства контролировать частную, культурную, интеллектуальную жизнь. Поскольку государство защищает население, защищает людей, поэтому люди должны, соответственно с этой риторикой, отдать государству, делегировать право контроля над собой, распоряжение общественными ресурсами. Это тактика самосохранения власти и консервация сложившейся системы власти через мобилизацию чувства угрозы враждебного влияния, исходящего извне вообще. В принципе, такой кампании еще не было. Поэтому, я думаю, что негативный эффект будет и более сильным, более продолжительным с каждым циклом такой кампании.

Д.Г.: Владимир Путин недавно заявил, что США «хотят нас подчинить». Фраза как-бы повисла в воздухе, потому что доказательств не последовало, но собрание, где он это произнес, аплодировало. Как это работает?

Л.Г.: Вот эти вещи именно постулируются, они как бы не требуют доказательств. «Нас всегда не любили» – это главный тезис, причем, акцент делается на слове «всегда». Раз так, то этому мотиву придается метафизический характер, который вообще не предполагает опровержения. С этим бессмысленно спорить. А чем чаще это повторяется, тем сильнее это приобретает характер истины, не требующей ни доказательств, ни аргументации, и делающей невозможным анализ с массовой точки зрения.

Данила Гальперович
golos-ameriki.ru