Владимир Высоцкий – бунтарь-шестидесятник или «мессия» брежневского застоя?

(к тридцатисемилетию со дня смерти).

Со дня смерти советского поэта, актера и барда В. Высоцкого прошло 37 лет. Срок вполне достаточный, чтобы кумир миллионов россиян 60-х – 80-х годов был забыт. Уже исчезла та страна и ушло в небытие большинство слушателей, зрителей и почитателей таланта Высоцкого, но песни его до сих пор волнуют значительную часть как российских граждан, так и старшее поколение «русской диаспоры» США, Канады, Германии и Израиля. Но, допустим, что с мироощущением российского обывателя все ясно, ибо жизнь в России, особенно в ее провинции, мало изменилась за последние тридцать лет – то же воровство, бандитизм, пьянство и чиновничий беспредел, что и во времена брежневско-андроповского застоя, но бытие бывших граждан СССР в Америке, Европе и Израиле изменилось в корне.

Поэтому их странная тяга к творчеству давно ушедшего вместе с брежневским СССР поэта и актера труднообъяснима. Журналист Л. Радзиховский, выступавший пару лет назад на передаче «Эхо Москвы» по поводу очередного юбилея В. Высоцкого, высказал мысль, что «секрет успеха Высоцкого необъясним и что слово «харизма» здесь мало что проясняет».

И все же мы попробуем объяснить это, на первый взгляд, почти мистическое поклонение творчеству весьма заурядного актера и весьма среднего поэта-песенника, канувшего в прошлое времени. Как я уже в свое время писал в израильской газете «Секрет», Высоцкий мог возникнуть и существовать в определенной среде. Эта среда – шестидесятники и «шестидесятничество». Что же это было за явление в жизни советского общества? Современным поколениям это уже трудно понять.

Но представьте себе огромную страну, только что вышедшую из страшной Мировой войны победительницей, но потерявшую в ней 30 миллионов своего населения, нищую, с разоренной экономикой и сельским хозяйством, где 40 процентов так называемых «победителей» живут в землянках и бараках и все население голодает. Но и это еще не самое страшное. Этой страной управляет усатый упырь и палач Сталин, а его опричники из МГБ вытравили и вылущили у этого населения всякую мысль о свободе и достойной жизни. И вот этот усатый убийца наконец отбросил копыта и его подельники из ЦК КПСС, чудом уцелевшие от готовящейся палачом расправы, подсчитав все чудовищные убытки от его тридцатилетнего правления, решили, что дальше так жить нельзя и надо что-то в стране менять. Как в экономике, так и в духовной жизни. То есть, отпустить вожжи: накормить народ и разрешить творческой интеллигенции что-то там говорить, писать и снимать.

Но оказалось, что, если кое-как накормить народ еще возможно (особенно в больших городах), то на идеологическом и культурном фронте некому создавать и воспевать новый курс партии. Ибо там после сталинских чисток остались лишь бездарные дремучие холуи типа «Софронова, Бабаевского», либо спившиеся бывшие таланты, вроде А. Фадеева, либо такие таланты, как К. Симонов, но замазавшие себя участием в сталинском антисемитском шабаше конца 40-х. И вдруг на фоне унылой советской безнадеги, как-то: фильма «Кубанские казаки», софроновской «драматургии» («Стряпуха») и эстрадной песни: «Солнцу и ветру навстречу. На битву и радостный труд – Расправив упрямые плечи, вперед комсомольцы идут!», из этой кучи советского дерьма возникает новая поэзия, необычная яркая проза, драматургия, кино и… совсем новый для России жанр – авторская песня.

Выходит под редакцией Б. Полевого журнал «Юность». Новый театр «Современник» ставит пьесы В.Розова. Кино – «Летят журавли», «Сорок первый», «Высота», «Простая история», где впервые показана человеческая личность. И проявляют себя носители необычных для сталинской России идей и лидеры новой волны, коих потом назовут шестидесятниками.

В литературе – А. Гладилин, В. Аксенов, Ю. Казаков, В. Войнович, Е. Евтушенко, Б. Окуджава, А. Галич, А. Вознесенский, Р. Рождественский, Б. Ахмадулина, В. Розов, М. Дудинцев, Д. Гранин, Иван Ефремов, братья Стругацкие, Ю. Трифонов, В. Каверин. В кино – Г. Чухрай, Г. Шпаликов, М. Хуциев, Э. Рязанов, Л. Гайдай. И, конечно, автор термина «оттепель», чудом уцелевший после сталинских чисток и бурь 20-го века, писатель и журналист Илья Эренбург. Кого забыл?

Вот эти люди, такие разные по возрасту и жизненному опыту, стояли у истоков явления, которое позже назовут шестидесятничеством. И как ни странно, в эту же когорту отнесем и вполне официально признанных советской властью композиторов А. Пахмутову, Э. Колмановского, Я. Френкеля, О. Фельцмана, А. Островского, М. Таривердиева, так как они создали тот музыкальный фон эпохи шестидесятых, отразивший стремление истерзанного сталинской тиранией и Мировой войной народа к д р у г о й жизни.

Можно лишь удивляться, каким образом будущим энтузиастам «оттепели» удалось выжить в стране, где убивали за анекдот, иронический жест или ухмылку в сторону портрета «вождя». Но они выжили и начали писать, говорить и снимать нечто противное генеральной линии. И задавить их было уже нельзя, ибо публично объявленная Н. Хрущевым на 20 съезде линия на борьбу с «культом личности», была для шестидесятников охранной грамотой.

Надо отдать им должное – стихи Евтушенко, Вознесенского, Ахмадулиной, романы Гранина, Каверина и Трифонова, рассказы Казакова и Войновича, повести Аксенова и Гладилина, фантастика братьев Стругацких и самое главное – авторская песня – как новый жанр, песня, звучавшая не с эстрады, а с магнитофона, воспитала два послевоенных поколения в духе Н е б о я з н и. Мы уже не имели в душах того страха, что всю жизнь давил наших родителей. И, конечно, пальму первенства здесь надо отдать песням бардов: Окуджавы, Визбора, Галича, Новеллы Матвеевой, А. Городницкого. Именно они были нашими кумирами и воспитателями в начале 60-х.

Но нетерпеливый читатель спросит: А где же Высоцкий? Вы же начали писать о Высоцком? Так вот, господа-товарищи, никакого Высоцкого тогда, в начале 60-х не было. И лживый телесериал «Таинственная страсть», где Высоцкий показан, как завсегдатай тусовки поэтов и чуть ли не в обнимку гуляющий по Москве с Булатом Окуджавой – дешевая фантазия авторов сериала. Окуджава никогда не дружил с Высоцким, хотя они были знакомы, и никогда бы не позволил тому так амикошонски лезть с пьяными объятиями. Кумир поколения 70-х – 80-х, В. Высоцкий, тогда был лишь студентом Школы студии МХАТ и у него была своя компания друзей-собутыльников с Большого Каретного. (песня «В наш тесный круг не каждый попадал…). И писал он тогда примитивные песенки блатного содержания, воспевающие хулиганство и тюремную «романтику»: «Вот недавно гулял по столице я, двух прохожих случайно зашиб…».

А «хрущевская оттепель» набирала обороты, некий московский врач А. Аксельрод придумал новую игру КВН и студенты московских, а затем и других вузов страны с увлечением стали в нее играть, и вскоре КВН превратился в публичную трибуну молодежной критики «нездоровых явлений советской действительности». То, что раньше дозволялось цензурой официальным сатирикам, вроде А. Райкина или Мироновой с Менакером, то теперь позволяли себе студенты и научные сотрудники, особенно в московских и ленинградских вузах и Новосибирском Академгородке. На политическую сцену под флагом шестидесятничества выходил новый социальный слой – советская научная и техническая интеллигенция. Слой, сформировавшийся из недобитых Сталиным и его палачами российских интеллигентов 30-х – 40-х годов и совсем молодых выпускников вузов и техникумов страны, остро нуждавшейся в научных кадрах. А куда денешься? Нужно было поднимать Сибирь, отстраивать разоренную войной европейскую Россию и, самое главное – догонять и перегонять Америку!

Именно эта новая интеллигенция заполняла театры, молодежные клубы, устраивала бурные полемики в дворцах культуры и подпитывала своим бунтарским духом поэтов-шестидесятников, т.к. они были читателями, слушателями, зрителями и критиками своих кумиров.

И вот тогда власть предержащие испугались по-настоящему. Послушный прежде народ поднимал голову и с этим надо было что-то делать. И началось закручивание гаек. Сначала Новочеркасский расстрел рабочих. Потом, так называемая «творческая дискуссия» членов правительства во главе с Н. Хрущевым с молодыми писателями, когда Хрущев обозвал художников на выставке в Манеже «абстракционистами и пидарасами» и орал на Андрея Вознесенского и остальных поэтов-шестидесятников: «Горбатого могила исправит!».

Через год ЦК КПСС исправило свою ошибку и убрало главного «прораба оттепели» Хрущева от власти. «Неосталинисты» победили, «оттепель» закончилась. Первой ласточкой был политический процесс Синявского-Даниеля. Вскоре начнутся преследования инакомыслящих. Появится термин «диссиденты». И на лидеров шестидесятых обрушивается волна запретов. А что же народ? Тот самый, который так радостно приветствовал «оттепель»? К сожалению, слишком тонок был слой творческой, технической и научной интеллигенции, чтобы сопротивляться отработанной большевиками машине подавления. Из-за спин бывших студентов-«кавээнщиков» и недорасстрелянных НКВД остатков российских интеллигентов полез массовый российский человек, тот самый «человек толпы», серый полуобразованный «пролетарий от сохи», который поддерживал и одобрял в 20-м веке всю политику тоталитарных режимов. Этому «массовому человеку» не нужна была историческая правда. Он хотел спокойно жить в построенных при Хрущеве домах-коробках, есть дешевую колбасу и пить дешевую водку. А если повезет, то достать «дефицит», купить машину или кооперативную квартиру. Этому «совейскому народу» не нужны были тревожащие душу и зовущие в непонятную даль песни, а правдолюбцы с очкастыми физиономиями и нерусскими фамилиями вызывали законное раздражение. Этот народ, чего греха таить, тоже любил запрещенные на официальной эстраде песенки, но это был определенный жанр – народный «блатной» раешник, уходящий корнями в разбойничьи баллады 17 века. Вот на какой почве появился и засиял звездой талант В. Высоцкого.

А что же лидеры поэзии боевых шестидесятых? Одних сумели купить командировками за границу, пайками, публикациями в ведущих СМИ, выступлениями на эстраде. Те литераторы и художники, кто не купился на цековские пряники, или замолчали, или ушли в «андеграунд». Слеты КСП стали проходить на лесных полянах или же полулегально в залах различных НИИ. Основным оружием недобитых шестидесятников стали магнитофонные записи. Последним всплеском сопротивления была возмущенная телеграмма Е. Евтушенко Л. Брежневу по поводу ввода войск Варшавского договора в Чехословакию и песня А. Галича – «Петербургский романс». Остальные шестидесятники Евтушенко не поддержали, после чего дружная когорта распалась. А. Вознесенский представляет поэму «Лонжюмо» («Уберите Ленина с денег…»), Аксенов выпускает роман «Любовь к электричеству» о пламенном революционере Л. Красине. Окуджава, пишет роман «Путешествие дилетантов». Визбор работает инструктором по горному туризму. Н. Матвеева уходит в тень, А. Городницкий занимается морской геологией. Все они продолжают тихо сочинять талантливые лирические песни, для тех, кто еще не разуверился в «социализме с человеческим лицом». Но приходящему им на смену поколению детей лагерных вертухаев не нужна была высокая поэзия. Им нужен был героический м и ф о прошлом их отцов и воспевание советского патриотизма, воплощенный в образе российского «мачо».

И вот тут бард нового времени, времени «брежневского застоя» – Владимир Высоцкий, пришелся ко двору.

К концу 60-х он уже не сочиняет «уголовных» романсов или же смешных раешников – пародий на русские народные сказки («Лукоморья больше нет, от дубов простыл и след…»).

В 1966 г. на экраны выходит фильм С. Говорухина «Вертикаль». Фильм сам по себе слабый, но там впервые проявляется талант Высоцкого, он сочиняет песни-баллады, как память о прошедших в горах Кавказа в 42-м году боях с фашистами. Можно сказать, что именно Говорухин дает толчок известности Высоцкого. Сам Высоцкий впервые пробует на зрителе новый жанр – п о к а з песни. Потом он так и будет говорить – «Я вам сейчас п о к а ж у песню». Это этакий театр одного актера. Надо сказать, что новый жанр – «песня-репортаж» – это изобретение Юрия Визбора, а вовсе не Высоцкого. Помните? «Чутко горы спят. Южный крест залез на небо. Спустились с гор в долину облака. Осторожней друг – никто из нас здесь не был в таинственной стране Мадагаскар…»

Но Высоцкий хочет всенародного признания, он жаждет славы и использует для этого и чужие открытия, и свои актерские данные. Он заимствует хриплый рык у короля американского джаза Л. Армстронга, чего никогда не делали российские поэты-песенники до него. Это один из главных секретов его популярности – хриплый мужественный рык. Он прекрасно понимает, что никогда не достигнет высокого философско-поэтического уровня Окуджавы или Новеллы Матвеевой, не тянет на сдержанную, высокую романтику Визбора или задушевный разговор со слушателем и добрый юмор А.Городницкого. И никогда не осмелится так талантливо и беспощадно критиковать советскую власть, как А. Галич. Но он хочет быть первым и он точно угадывает, что хочет услышать массовый советский человек, «человек толпы», обкраденный и обманутый властью, запуганный ГУЛАГОМ, но жаждущий свободы, если не материальной, то хотя бы духовной. И, конечно, чтобы все признали героизм этого массового «совейского человека» в Отечественной войне, не важно, какой ценой была завоевана победа. И В. Высоцкий в своих лучших песнях-балладах дает жаждущей уважения массе, толпе, это ощущение ее величия – мы победители!

После «Вертикали» начинается восхождение Высоцкого и в театре на Таганке, где до этого он играет в массовке. Режиссер Любимов быстро сообразил, что из-за растущей популярности теперь зритель пойдет в его театр «на Высоцкого» и начинает давать тому главные роли, несмотря на пристрастие актера к алкоголю, срывы спектаклей и, в общем-то, довольно средний талант. В любимовском театре было много истинных талантов: Н. Губенко, Л. Филатов, Александр Калягин, Александр Филипенко, Семен Фарада, В. Золотухин, Б. Хмельницкий, но все ведущие роли были отданы Высоцкому. Любимов торговал его растущей популярностью и тем самым развращал и Высоцкого, и душил талант действительно ярких актеров. В итоге Губенко и Калягин ушли из театра, а мастерство таких актеров, как Фарада и Филатов, проявлялись лишь в кино. Как актер, Высоцкий о д и н а к о в во всех образах – он играет одного героя, самого себя. Таков он и в самых удачных ролях – Галилея, Гамлета, Хлопуши в спектакле «Пугачев» («Я пришел дать вам волю») поручика Брусенцова («Служили два товарища»), фон Корена («Плохой хороший человек»), и своей самой яркой роли – капитана Жеглова («Место встречи изменить нельзя»). Действительно великие актеры на сцене и в кино

п е р е в о п л о щ а ю т с я. Вспомним И. Смоктуновского в «Гамлете» и в «Берегись автомобиля». А. Баталова, Ю. Яковлева, Ролана Быкова или Андрея Миронова в их многочисленных и таких разных ролях. Высоцкий везде одинаков: хриплый рыкающий баритон, истерические взрывы эмоций, агрессия, рвущиеся сухожилия – типаж эдакого российского «мачо», грозного для врагов покорителя женских сердец.

Но в чем секрет его поэтического воздействия на огромное количество людей? Ведь его обаянию подчинялось не только советское быдло, но и значительная часть интеллигенции. Как поэт он весьма посредственный: при прочтении его текстов глазами видны аритмичность, нарушение размера, часто неудачная рифмовка, красивые, но неточные сравнения (напр.– «отражается небо в лесу, как в воде…» – лес – это не та среда, где может отражаться небо) Или, например, Песня «А у дельфина срезано брюхо винтом…» – бессмысленный набор не связанных друг с другом предложений, но в целом действующий на эмоции слушателей и т.д.

Как я уже писал ранее, Высоцкий не тянет ни на философскую глубину Окуджавы, ни на политическую остроту и зрелость Галича. В чем же тут секрет всенародной любви? Во-первых, как я уже писал в начале статьи – это же каков был с а м российский народ? К сожалению, и с т и н н о й, рафинированной части общества, после сталинских чисток осталось немного. Для этой части общества, выросшей на русской классике 19 века и поэзии Серебряного века, поэзия Высоцкого и его игра в театре не воспринимались как некое выдающееся явление. В.В. был всего лишь «один из представителей бардов-шестидесятников», завоевавший популярность у определенного слоя советского народа.

Но для «массового совейского человека», вышедшего из московских и питерских подворотен и провинциальных захолустий, для «интеллигентов первого поколения» и завсегдатаев рабочих общежитий, знавших песни Высоцкого с затертых магнитофонных записей, для всей этой массы, где вчерашний уголовник мало отличался от «мента», а лаборант НИИ вполне мог пить пиво в компании с работягами завода «Калибр», для них Высоцкий с его хриплым надрывом, нарочитым растягиванием согласных: «н-н-н», «м-м-м», р-р-р» и знакомой русскому человеку «цыганщиной»: «Чуть пом-м-мед-д-длен-н-нее, кони, чуть пом-м-ед-д-л-леннее!», был гораздо роднее и понятнее, чем философская глубина песен Окуджавы или явная антисоветчина еврея Галича. И, безусловно, песни-баллады военного цикла, песни действительно талантливые, вершина творчества Высоцкого, грели душу, как бывших фронтовиков, так и их детей и внуков, радостно принявших эту мифологию, эту сказку о героизме целого поколения, легшего костьми на всем пути от Сталинграда до Берлина. Им не нужна была жестокая правда баллады А. Галича «Мы похоронены где-то под Нарвой, под Нарвой, под Нарвой. Мы похоронены где-то под Нарвой. Мы были и нет…» или же трагизм войны, отраженный в военных песнях Окуджавы: «Нас осталось мало – мы и наша боль, нас немного и врагов немного. Живы мы покуда – фронтовая голь. А погибнем – райская дорога…»

Для этих, выросших на лживых фильмах о войне россиян правдой стали баллады: «Тот, который не стрелял…», «Штрафные батальоны», «Черные бушлаты» (о бессмысленной гибели евпаторийского десанта), «Все ушли на фронт» (о штрафниках-уголовниках). Слушателям его песен не требовалось ни знаний, ни работы мысли, ни душевного напряжения. Да и так называемая с м е л о с т ь Высоцкого была строго дозирована, он никогда не пересекал «красных линий», как А. Галич, Б. Окуджава или Ю. Ким. Героями его «лагерного цикла» обычно становятся вовсе не политзэки, а «бытовики» или просто уголовники. Его лирический герой жаждет свободы, но это не с в о б о д а гражданина демократического общества, а бунт анархического «Я», стремящегося к в с е д о з в о л е н о с т и российского хулигана. Более того, именно Высоцкий романтизировал, возвысил в своих песнях образ русского хулигана, героизировал его в собственных глазах. Его так называемый бунт был не против Системы, в коей он был с в о и м. Он рвался не из «совка», не от цензуры и КГБ, ибо «совок» его и породил. Высоцкий, благодаря своей третьей жене, М. Влади, свободно ездил на Запад и прекрасно понимал, что ни он, ни его творчество никому на Западе не интересно. И в Париже или в Нью-Йорке он будет петь в «русском» ресторане, как и другие певцы, эмигрировавшие из СССР. А нужен и интересен он только «совейскому народу», т.к. был плоть от плоти этого общества на определенном его этапе. Все досужие разговоры и сплетни по поводу его «преследования агентами КГБ» и «травле его властями» – обычная, раздутая сплетнями, фантазия его фанатов. ВЫСОЦКИЙ НИКОГДА НЕ ВЫСТУПАЛ В ЗАЩИТУ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ГОНИМЫХ ВЛАСТЬЮ ПАСТЕРНАКА, СОЛЖЕНИЦЫНА, САХАРОВА. Он промолчал, когда советские танки вошли в Прагу, в отличие от Е. Евтушенко и А. Галича, исполнившего на слете КСП В Новосибирске песню «Петербургский романс», после чего и началась травля Галича и его выдавливание из СССР.

В.Высоцкий был очень б л а г о п о л у ч н ы м человеком. Роль гонимого ему вовсе не шла. Дело в том, что народ эпохи застоя слышал в песнях Высоцкого то, что е м у х о т е л о с ь у с л ы ш а т ь. Его концерты на самом деле никто не запрещал. Он свободно разъезжал по Союзу и зарабатывал по тем временам огромные деньги. Он, в отличие от многих заслуженных и талантливых актеров, ездил по всему миру и записывал диски со своими песнями во Франции и США. Высокому начальству не за что было на него гневаться, особенно после того, как в 1977 году он написал открытое письмо в Идеологический отдел ЦК КПСС: «Могу быть полезным ИНСТРУМЕНТОМ НА СЛУЖБЕ В ПРОПАГАНДЕ ИДЕЙ НАШЕГО ОБЩЕСТВА…» (!). Насколько мне известно, н и к т о из российских поэтов 60-х не опускался до такого морального падения.

И последнее. Наши галутные евреи в «российской диаспоре» Израиля, Германии и Америки усиленно выискивают, выковыривают еврейские мотивы в творчестве Высоцкого. Дескать, В.В. – еврей и в его песнях упоминаются евреи. Что же в творчестве Высоцкого было от «еврейства»? НИЧЕГО. НИКОГДА. Песня «Антисемиты» была написана в начале 60-х, еще до Шестидневной войны и победы Израиля. Когда еще можно было на эту тему свободно высказываться. И сам текст после «Бабьего Яра» Е. Евтушенко смотрится жалко и неубедительно. Это взгляд на «еврейскую проблему» человека со стороны и так называемая ирония по поводу русского героя песни воспринималась далеко не всеми слушателями. А песня «Мишка Шифман» – это вообще раешник, зубоскальство на тему евреев-отказников, коих не выпускали в Израиль в начале 70-х. И здесь Высоцкий смотрит на трагедию евреев «отказа» со стороны, это взгляд русского человека, потешающегося над глупой ситуацией, что еврея не пустили в Израиль из-за «пятой графы». Сам Высоцкий нигде не высказывался по поводу своего еврейства и очень сожалел, что не принадлежит к гордому племени черногорцев (песня – «Водой наполненные горсти…»). А Городницкий вспоминал, как на одном из концертов Высоцкий подошел к нему за кулисами и спросил: «Ты еврей?» И когда Городницкий ответил утвердительно, сказал: «А я тоже принадлежу к ВАШЕЙ НАЦИИ». Этот ответ очень красноречив.

Все остальное творчество – воспевание истинно русской удали, размаха, безудержного желания некой в о л и. Герой песен Высоцкого – хулиган, алкоголик, нарушитель канонов, разрушитель человеческого общежития и человеческой морали. Таковы его «лирические герои». Таков был и он сам в жизни и поведении. Он хамил другим актерам, с коими снимался в фильмах. Он поучал режиссеров и операторов, как надо снимать фильмы. Он устраивал аварии на дорогах, вдребезги разбивая дорогие «мерседесы», которые дарила ему М. Влади. А милиционеры брали под козырек, узрев за рулем своего любимого «капитана Жеглова». В итоге, рядом с ним не осталось друзей, а были лишь блюдолизы-собутыльники. Что в итоге и привело Высоцкого к творческому кризису и ранней смерти от алкоголизма и передозировки наркотиков.

Владимир Высоцкий ушел вовремя. Проживи он подольше, то наверняка был бы обласкан властями в период горбачевской перестройки, получил бы так страстно желаемый им доступ на официальную эстраду, собирал бы стадионы, как Кобзон и Пугачева, получил бы от Ельцина на грудь какую-нибудь цацку и (не дай Бог!) пел бы с эстрады во главе хора МВД: «Со мной был нож, решил я, что ж – держитесь гады, держитесь, гады!». Как другой бард, А. Розенбаум, исполнявший «Мурку» с «ментовским» хором. И это было бы моральное падение почище письма в ЦК КПСС. А так он ушел, оплаканный своим «совейским народом», всеобщий всероссийский бард, почитаемый одинаково и уголовниками, и «ментами», и шоферами-дальнобойщиками и научными работниками, и диссидентами, и работниками КГБ, и партийными чиновниками, и бомжами. Он был в с е х н и й и для него не было разницы между гонимыми политзэками и диссидентами и гонителями – чекистами и вертухаями. Между партийными чиновниками и заводскими работягами, между дворовым хулиганьем и «ментами». За это и любил его «массовый» советский человек. И даже объявил его неким м е с с и е й и пророком своего времени.

Наши дети и внуки, выросшие в свободном мире Америки, Европы и Израиля уже не понимают, о чем пел этот хрипатый актер какого-то московского театра, к какой свободе он рвался и какие проблемы мучали жителей страны СССР. Он ушел вместе с несбывшейся мечтой о «социализме с человеческим лицом». В одной из последних своих песен он заявил: «Мне есть чем оправдаться перед Всевышним…» Дай Бог, чтобы это было так. Зихронот ле браха!*

* Благословенна его память (ивр.)

Александр ШОЙХЕТ