КОНТИНЕНТ - Новости и аналитика актуальных событий в мире, мнения и комментарии экспертов и обозревателей
К 150-летию со дня рождения.
Оставайтесь в курсе последних событий! Подписывайтесь на наш канал в Telegram.
Последний раз я видел ее в кино – в фильме Вуди Аллена «Полночь в Париже». Сходство схвачено. Сколько ее рисовали, писали и лепили, сколько про нее настрочили воспоминаний, исследований, монографий, биографий.
Самая знаменитая о ней книга принадлежит ее другу Хемингуэю: «Праздник, который всегда с тобой». Самый знаменитый ее портрет написал другой ее друг – Пикассо. Она сама написала о себе в третьем лице от имени своей подруги и компаньонки Алисы Токлас, мифологизировала саму себя, превратившись в международную суперстар, коей остается по сю пору. Читатель, конечно, уже догадался о ком речь – о легендарной американской парижанке Гертруде Стайн, писателе, лесбиянке, коллекционере, эстетке и хозяйке самого знаменитого парижского Салона, художественного и литературного центра французской столицы. Я читал много ее саму и о ней, да и сам писал про нее, а вот оплошал самым постыдным образом.
Приехал сын из Аляски и потащил меня в Метрополитен музей смотреть выставку ренессансного портрета и новую экспозицию исламской цивилизации. Над входом – огромный плакат о только что открывшейся выставке под названием «The Steins Collect: Matisse, Picasso, and the Parisian Avant-Garde». Кто такие Стайны мне было невдомек, а на выставку я поплелся ради Пикассо, Матисса, Сезанна и прочих авангардистов (включая неожиданно очень сексуальную «ню» Пьера Боннара). И только вошел – во всю стену огромный фотографический семейный портрет, на котором я узнал одного только человека: Гертруду Стайн, лицом и фигурой напоминающую Будду. В позе Будды, кстати, ее изобразил в бронзе скульптор Джо Дэвидсон в ньюйоркжском памятнике в Брайат-Парке позади Публичной библиотеки – намек на вклад Гертруды Стайн в мировую культуру.
А кто остальные на этом снимке? Ее братья Лео и Майкл и жена Майкла Сара. Все, оказывается, были коллекционерами и первооткрывателями французских модернистов, когда никто во Франции их не признавал, над Пикассо и Матиссом насмешничали и издевались, и только Стайны их поддерживали и задешево покупали. Причем зачинателем этого пилотного проекта был Лео (с 1902 года), а остальные, включая Гертруду, приехали в Париж и присоединились год спустя. В их квартире на улице Флерюс, 27, рядом с Люксембургским садом, и проходил каждую субботу Салон, куда являлись не только художники-модернисты и их почитатели, но и злопыхатели. Куда дальше, именно Стайны познакомили одного парижанина с другим – кубиста Пикассо с фовистом Матиссом.
Дружба Стайнов с художниками была такой тесной, что тому же Лео случалось в один и тот же день обедать с Пикассо, а ужинать с Матиссом. История отношений сравнительно богатых американцев и нищих французских художников обрастала сплетнями, анекдотами, афоризмами. Лео: «Ограниченность в средствах – импульс для креативности». Майкл: «Обращайтесь с любимыми художниками, как будто это ваша семья». Гертруда – Хемингуэю: «Покупайте картины людей вашего возраста. Всегда среди них найдутся новые серьезные художники». Что Стайны и делали.
Разбогатевший банкир Майкл и Сара Стайны были особенно близки с Маттисом, финансово поддерживали художника, помогли с организацией его студии, где сами учились, а Матисс написал превосходные портреты обоих и их сына Аллана (с сачком) – дружба длилась несколько десятилетий. К сожалению, перед смертью Сара Стайн распорядилась сжечь все письма Матисса, боясь, что по ним будут неправильно поняты их отношения. Лео и Гертруда разошлись во вкусах и разбежались. Лео обозвал сестру «вампиром», а коллекцию они поделили: Лео взял 16 полотен Ренуара и одного Сезанна, оставив Гертруде всего Пикассо: «Потеря тобою яблок – это божья кара», – в сердцах сказал Лео сестре, имея в виду «Натюрморт с пятью яблоками» Сезанна. Однако, как показала история, хоть начинал все это дело Лео, самым передовым художественным чутьем обладала именно Гертруда. После ее смерти, на ее суперское собрание налетели стервятники-галерейщики, и оно разошлось по музеям и частным коллекциям всего мира – от Мельбурна и Цюриха до Вашингтона и Нью-Йорка. И вот картины, рисунки, скульптура, документы, фотографии и фильмы, пусть не все, но собраны вместе. А выставка путешествует по всему свету: Париж, Сан-Франциско, Нью-Йорк и далее везде. Впечатление обалденное.
Когда Пикассо написал немного отпугивающий портрет Гертруды Стайн (1906), тот никому не нравился, включая саму Гертруду, которая находила себя непохожей.
Одно время у нас в Нью-Йорке стояла французская погода. Взять хотя бы кино. Кто стал в том 2011 году оскароносцами? Впереди всех очаровательный французский фильм «Артист» – homage Великому немому, как называли кинематограф до того, как он заговорил. Затем «Юго» (в российском прокате «Хранитель времени»), посвященный родоначальнику игрового кино Жоржу Мельесу – действие происходит исключительно в Париже. Как и в «Полночи в Париже» Вуди Аллена, который получил «Оскара» за сценарий – современный американский писатель по ночам переносится на машине времени в 20-е годы, где встречается со своими любимцами Пикассо, Матиссом, Хемингуэем, Бунюэлем, Скоттом и Зельдой Фицджеральдами, а те квотируют на экране собственные произведения.
Показан в этом ретро-фильме и Салон Гертруды Стайн, куда Хемингуэй приводит современного американского писателя Гила. Вот там и происходит самая занятная и пикантная сцена фильма. Гил дает свой автобиографический роман на прочтение Гертруде Стайн, и та обращает внимание на подозрительный пробел: что делает невеста Гила по ночам в его отсутствие? И возвратившись наутро в свое время, Гил устраивает невесте бурную сцену ревности. Супер!
Гертруда Стайн вошла в мировую культуру прошлого столетия скорее как друг Пикассо, Матисса, Хемингуэя, чем как самостоятельный автор, хотя ею перу принадлежат полторы дюжины оригинальных произведений, повлиявших на ход мировой литературы: она больше известна, чем читаема. Как Хлебников – поэт для поэтов, так она – писатель для писателей: «роза есть роза есть роза есть роза» – ее знаменитая программная строка. Для художников-модернистов она была первооткрывателем, скупая картины будущих титанов живописи ХХ века. Почти всю жизнь она прожила в Париже, включая годы оккупации, когда ее, несмотря на еврейство, крышевал французский коллаборационист-вишист. Она ввела в оборот выражение «потерянное поколение», списав его с вывески испанского кабачка: Хемингуэй взял эти слова эпиграфом к «Фиесте». Она же пристрастила Хемингуэя к бою быков, который тот поначалу терпеть не мог.
Ее связывал 25-летний любовный роман, как полагают, с садомазохистским уклоном, с Алисой Токлас, которую злоязыка Трумен Капоте назвал вдовой Гертруды Стайн (после смерти последней). Новатор до мозга костей, Гертруда Стайн пренебрегала в своей прозе знаками препинания, полагая запятую «плохой точкой», которая сбивает ритм чтения, и сочинила от имени Алисы Токлас как бы ее «Автобиографию», а себя вывела в третьем лице, но главным персонажем – художественный ход оригинальный и продуктивный. Хотя жизнь обеих женщин была на виду, они не перестают привлекать внимание журналистов и историков. Чему свидетельство, например, вышедшая в Йельском университетском издательстве книга Джанет Малком «Две жизни. Гертруда и Алиса» – скорее художка, чем научное исследование: с контекстом, подтекстом, недоговоренностями и тайнами. Современный роман, помноженный на суперсовременный для своего времени автобиографический роман самой Гертруды Стайн плюс помянутый роман Хемингуэя – частично о ней же.
Что любопытно в паре «Гертруда-Алиса»: одна был писучим человеком, другая – нет. Даже «автобиографию Алисы Токлас», этот откровенный и классный фальшак, пришлось сочинить Гертруде Стайн. Однако считать Алису Токлас просто компаньонкой и любовницей Гертруды было бы неверно. Она сама была яркой индивидуальностью, со своей биографией и тонким художественным чутьем. К примеру, когда она встречала впервые гения – а так было три раза в ее жизни – у нее внутри раздавался звоночек, и она ни разу не ошибалась. Она любила пейзажные виды, но при этом предпочитала сидеть к ним спиной, полагаясь, по-видимому, больше на свое воображение, чем на зрение. Она часто вспоминала своего отца – человека спокойного до равнодушия. Когда ее брат с товарищем поехали кататься верхом, и лошадь одного из них вернулась без седока, у матери товарища началась жуткая истерика.
– Успокойтесь сударыня, – сказал отец, – может быть, это мой сын разбился.
Пошла ли Алиса в отца и была ли такой же индифферентной, как он?
В любом случае тон задавала в отношениях этих двух парижских американок, конечно, Гертруда Стайн. Алиса так и звала ее: генералом. Не знаю, как в интимных отношениях, но большой спец и практик по этим вопросам англо-американский поэт Оден утверждал, что в гомосексуальных парах нет активных и пассивных. А в гетеросексуальных?
Сама Алиса ничего не добавила к тому, что от ее имени написала Гертруда. О, эта загадочная Алиса Токлас! Она пережила свою подругу, но ничего сама не писала и наотрез отказывалась давать интервью. Был, оказывается, журналист – скорее исследователь, чем папарацци – Леон Кац, который десятилетиями добивался интервью с ней и, в конце концов, вымолил, выцыганил его у нее. Договорились встретиться в аэропорту, но то ли он, то ли она ошибся в дате, и встреча так и не состоялась. Эта пропущенная встреча позволяет современной «стайноведке» заглянуть в святая святых: чье подсознание спутало время встречи? А отсюда ужé парадоксальный, амбивалентный, загадочный вывод биографа этой пары: «В некотором смысле эта несостоявшаяся встреча более полезна, чем та информация, которую она могла дать». Привет д-ру Фрейду, без которого не обходится ни одно современное био.
Как биограф-романист, Джанет Малком дает слово своим персонажам, широко опираясь на автобиографическую и мемуарную прозу Гертруды Стайн, Эрнеста Хемингуэя и других, приводя обширные цитаты. Лично мне, как биографу, жанровый прием очень близкий (см. мой роман «Post mortem» – о человеке, похожем на Бродского). Автор как бы заглядывает в черепную коробку своих героев, читая их тексты между строк и проникая в тайны сокрытого, недосказанного или даже несказанного. Каждый автор создает миф о себе: Гертруда Стайн – не исключение. А кто же она была на самом деле? В любом случае, Гертруда Стайн персонаж своих книг не один к одному Гертруде Стайн их автору.
Вопрос навскидку: был ли Эрнест Хемингуэй учеником Гертруды Стайн?
На каком-то начальном этапе – может быть, но потом стал взбрыкиваться и бунтовать, что видно и по «Празднику, который всегда с тобой», где менторша описана с пиететом, но и остраненно, как пройденный, преодоленный этап. Как писатель-экспериментатор Гертруда Стайн шла на опережение времени, но Хемингуэй был достаточно сильной творческой индивидуальностью, а потому умел не только учиться, но и забывать взятые уроки, как и дóлжно большому писателю. Такого рода неблагодарность в природе творческих отношений. Не исключено, что в «Празднике, который всегда с тобой» Хемингуэй брал реванш за свою роль литературного подмастерья у Гертруды Стайн.
Сам Хемингуэй описан Гертрудой Стайн документально, с бесценными деталями. Каким, к примеру, этот крупный человек был хрупким, и всякий раз, когда он упражнялся в каком-нибудь виде спорта, у него обязательно что-нибудь ломалось – рука, нога или голова. Или как он однажды утром пришел один к Гертруде Стайн, и остался на обед, потом на ужин, а в десять вечера, поднимаясь, сказал, что его жена на сносях, и с большим раздражением добавил, что он слишком молод, чтобы быть отцом. Такой вот был человек, не без странностей.
Дневал и ночевал у Гертруды и Пикассо, с которым она то ссорилась, то мирилась. Когда он написал ее отпугивающий портрет, тот никому не нравился, включая Гертруду Стайн, которая находила себя непохожей, что бросалось в глаза именно на помянутой выставке, где рядом висел ее фотографически точный портрет работы другого художника. Только что с того! Сам Пикассо считал фактор физического сходства совершенно неважным и остроумно парировал Гертруде: «Когда-нибудь будешь похожа», что и произошло, и иной, чем на портрете Пикассо, мы уже не представляем эту модернистку мировой культуры. Гертруда Стайн часто вспоминала, каким безумно красивым был Пикассо в молодости, когда они познакомились: он светился, будто его окружал ореол. Напоминаю: это комплимент принципиальной лесбиянки мужчине. Такое надо заслужить.
Через парижский Салон Гертруды Стайн – хотя какой это салон, если его хозяйка сама была не только хозяйкой и галеристкой, но и творческой единицей! – прошли Шервуд Андерсон и Т. С. Элиот, Эзра Паунд и Макс Жакоб, Жан Кокто и Сергей Павлович Дягилев, Жорж Брак и Анри Матисс, многие другие сущие и будущие художественные випы. Меркантильный Матисс, к примеру, сначала узнавал, что на ужин, а потом решал, останется он или нет. Что возмущало служанку Элен: она считала, что поступать так не по-французски.
– Я не буду готовить омлет, а просто поджарю глазунью. Яиц – это столько же, и масла столько же, а уважения меньше, и он поймет.
Макс Жакоб – поэт, позднее погибший в немецком концлагере несмотря на то, что был выкрест (еврей-католик) – называл начало ХХ века «героическим веком кубизма». Гертруда Стайн описывает свой разговор с Пикассо про 1907 год:
– Не могло же все это произойти за один тот год!
– Ну, вы, радость моя, забываете, что мы были тогда молодые и очень многое успевали за год.
Гертруда Стайн одной из первых в континентальной Европе приобрела автомобиль и научилась водить, что пригодилось ей позднее, в Первую мировую войну, во время работы в госпиталях. А пока что авто еще одним развлечением: коллекционирование картин и вождение авто.
Художественный вкус у нее был безупречный и безошибочный – вот почему она вместе с братьями и невесткой первой открыла Сезанна, Пикассо, Матисса, Брака и наставила на путь истинный многих молодых американских писателей. «Католическая церковь очень четко различает святого и истерика, – говорила она. – То же в искусстве. Есть восприимчивость истерика, которая имеет полную видимость творчества, но собственно творчество имеет опору в личности, а это нечто совсем другое».
Сейчас мало поклонников прозы Гертруды Стайн, многие полагают ее скучной и устаревшей. С чем я никак не могу согласиться. Помимо всего прочего, в этой прозе дан не только автопортрет, пусть немного приукрашенный, но целая портретная галерея ее современников и друзей, наконец, портрет Франции, которую автор беззаветно любила и тонко чувствовала:
«Девятнадцатый век знал, что делать с каждым человеком. Двадцатый век неизбежно должен был не знать, а значит местом, где нужно было быть, был Париж.
И потом как они относятся к умершим, так по-дружески, так просто по-дружески, а смерть, хотя неизбежна, не горе, хотя бывает и не потрясение. Во Франции нет разницы между жизнью и смертью, и это тоже неизбежно делало ее фоном двадцатого века».
Согласно правилам современной пунктуации, я расставил запятые, хотя в тексте Гертруды Стайн их нет.
Прошу прощения.
Владимир Исаакович Соловьев – известный русско-американский писатель, мемуарист, критик, политолог.
Эта рассылка с самыми интересными материалами с нашего сайта. Она приходит к вам на e-mail каждый день по утрам.