Владимир Соловьев – Американский | Дайерист или писатель?

95 лет Анне Франк

Вот на телеэкране мелькнуло лицо этой девочки, известной всему миру: она выглядывает из окна амстердамского дома, а внизу, на улице, заснята свадьба. Любительская съемка была сделана за год до того, как ее семья ушла в подполье, а найдена и обнародована много лет спустя. Двадцать пять месяцев голландцы прятали еврейские семьи, пока не нагрянули немцы и всех обитателей этого дома отправили в концлагерь. До боли знакомое лицо, самая известная жертва нациз­ма, символ Холокоста, Анна Франк навсегда осталась в том возрас­те, когда погибла в концлагере Берген-Бельзен – за два месяца до освобождения Голландии союзниками.

Однако свое имя она обессмертила не злосчастной своей судь­бой, а своим дневником, который вела в убежище и который об­наружили друзья после налета гестаповцев. Анна Франк погибла, а дневник ее выжил. Своей славе она обязана не немцам, а самой себе. Несмотря на посмертный триумф ее книги, которая переведе­на на десятки языков и до сих пор имеет высокий рейтинг по всему миру, у нас здесь в штатах ее читают 50% американских школьников и даже в Северной Корее – представьте себе! – являлась до недавнего времени обязательным школьным пособием, не говоря о популярном фильме 1959 года (три Оскара), бесчисленных спектаклях (в Москве с Чулпан Хаматовой в главной роли) и даже опере, эта книга шла к чи­тателю трудно, со скрипом и цензурой. Включая отцовскую – вы­живший в лагерях Отто Франк много способствовал изданию днев­ника своей любимой дочери, но предварительно отредактировал, причесал его, выбросив всё, что могло, с его точки зрения, скомпрометировать тринадцати-четырнадцатилетнюю девочку.

В первых изданиях отсутствовали записи, связанные с сексу­альными переживаниями Анны, которая в замкнутом простран­стве убежища, наедине со своим дневником, быстро превращалась из девочки в женщину, минуя промежуточные этапы и, влюбленная в юношу Петера (он был ее соседом по убежищу), пыталась понять, что происходит с ней, с ее чувствами, с ее телом. Бунтовщица по своей природе, Анна нелицеприятно отзывается о взрослых, вклю­чая свою мать. Восстановленные в позднейших изданиях, после смерти отца Анны Франк, эти страницы оказались одними из самых глубоких, тонких и смелых в дневнике. По этому неотредактиро­ванному, первоначальному тексту поставлен был британский мини-сериал – я смотрел его по американскому общественному ТВ в День Холокоста. Сильное впечатление – особенно главная отнюдь не трагическая на экра­не героиня-тинейджер в исполнении обаятельной, игривой, веселой дебютантки Элли Кендрик. Анна Франк в этом суперном фильме – импульсивная, балованная, честолюбивая, нетерпимая, влюбленная наконец, хотя это любовь без выбора – в единствен­ного, кто ей подходит по возрасту в убежище. Трагедия – это во­ронка истории, которая втянула Анну в свой круговорот, а создана она была совсем для другого – любви, счастья, писательства.

К тому же, Отто Франк, ассимилированный немецкий еврей и офицер Вермахта в отставке, деевреизировал дневник дочери, к которой, одновременно с пробуждением женских чувств, пришло осознание своего еврейства, что было естественной реакцией на зверские преследования евреев нацистами. Отто Франк передал права на первую инсценировку дневника дочери двум професси­ональным голливудским авторам, чтобы те откорректировали его, затушевав женские и еврейские мотивы, предварительно отказав своему другу американскому писателю Мейеру Левину, который в сердцах, пусть несправедливо, обозвал его за это «своим собствен­ным Гитлером». Так история Анны Франк, ею же самой изложен­ная в слове, стала на экране и на сцене более, что ли, универсальной, общечеловеческой, но и обезличенной, без нажима на еврейство, что обеспричинило это 25-месячное подполье, которое кончилось трагически. С другой стороны, эта интернационализация Анны Франк превратила ее реальную историю на экране и на сцене в сво­его рода холокостный китч. Британский телефильм (Би-Би-Си) счастливо минует прежний, голливудский вариант.

А в первом немецком издании «Дневника Анны Франк» – тоже не без содействия онемеченного Отто Франка – убрали все ее отрицательные высказывания о …немцах. Ну разве не парадокс? Ассимилированный еврей Отто Франк хотел выбить еврейский дух из кино- и театральных версий дневника своей погибшей дочери, а немцы желали выглядеть в этом дневнике, понимая его историче­ское значение, лучше, чем они были во время Второй мировой во­йны. Я уж не говорю о том, что этот дневник далеко не сразу нашел своего издателя: ни в Европе, ни в Америке. Даже Альфред Кнопф, известный и интеллигентный ньюйоркжский издатель, отказался печатать этот дневник, сочтя его скучным.

А ведь это редчайший (есть еще написанный на идише днев­ник литовской девочки Маши Рольникайте, к счастью, выжившей) аутентичный словесный документ трагической эпохи, где Анна, взрослея, делала записи с 12 июня 1942-го по 1 августа 1944-го года. Больше того, Анна Франк была не только дайеристкой (от англ. diary – дневник), но и писательницей, назвав свою неокон­ченную рукопись «Убежище». Дневник – это скорее сознатель­но ею выбранный (пусть вынужденно!) литературный жанр, а не девичий дневник, явление гендерное и возрастное, далеко не всег­да литературное. Анна не просто была талантлива, как писатель, но и сознавала историческую и писательскую миссию. Она была на­стоящим художником, замысел которого меняется по мере его ис­полнения. Это постепенное повзросление, женское, человеческое и писательское созревание Элли Кендрик в британском телефильме переда­ет умело, профессионально, правдоподобно и тонко. В ее героиню влюбляешься, сопереживая ее судьбе. В том и фишка, что читатель, в отличие от нее самой, наперед знает о том, что с нею произойдет.

Дневник Анна начала вести ровно в тринадцать лет, когда он – еще пустой – был подарен ей на день рождения, и она сразу же ста­ла делать в нем записи сугубо и исключительно для себя. Но весной 1944 года она услышала в своем убежище радио-призыв голландско­го министра из иммиграции: сохранять любые документы, которые станут доказательством страданий народа во время немецкой окку­пации. В том числе – и особенно! – дневники.

Странно, но это выступление оказало на Анну противоположное воздействие. Она немедленно начинает переписывать и редактировать свой дневник, продолжая параллельно делать новые записи. Более того, стремясь именно к художественному воссозданию подпольной реальности, Анна переименовывает обитателей убежища, дает им псевдонимы. Долго мучается, какое имя дать себе: Анна Аулис? Анна Робин? Се­мейство Ван Пельс, соседей по чердачному убежищу, Анна назвала Петронеллой, Гансом и Альфредом Ван Даан (в некоторых издани­ях – Петронелла, Герман и Петер Ван Даан). Фриц Пфеффер был заменён на Альберта Дюселля. Так создавался этот подпольный ро­ман, которому не суждено было стать законченным. При всех раз­норечиях в отзывах о дневнике Анны Франк у таких признанных американских писателей, как Филип Рот, Синтия Озик и Гарольд Блум, все они сходятся на том, что это первоклассное произведе­ние литературы, и у Анны Франк, если бы она выжила, было буду­щее, как у писателя.

Понятно, об Анне Франк, авторе этой двухсотстраничной кни­ги, написано в разы больше, чем она успела написать сама. Но странная вещь: в наше время, когда доступен полный, подлинный, неотцензуренный текст дневника, находятся в том же Интернете кощунники, которые объ­являют его словесным фальшаком, а то и детской порнографией. При всех плюсах Интерне­та, что-то в нем есть не просто политнекорректное, а беспардон­ное: сказать можно что угодно о ком угодно. Чтó Анна Франк, когда даже Холокост объявлен мифом ХХ века, и эту святотатственную ложь повторяют несмышленыши или негодяи по всему миру. В этой борьбе книге Анны Франк принад­лежит почетное место.

Помню ее прекрасное русское издание – с предислови­ем Ильи Эренбурга и в переводе Р. Райт-Ковалевой (той самой, которая открыла нашему читателю «Над пропастью во ржи» Сэ­линджера). Докуроман Анны Франк можно цитировать и цитиро­вать – столько в нем точных наблюдений и тонких мыслей. Трудно даже представить, что они принадлежат девочке-подростку. Они не устарели до сих пор:

«Кто наложил на нас эту ношу? Кто отметил нас, евреев, среди других народов? Кто заставил нас так страдать во все времена? Бог сотворил нас такими, и Бог нас спасет. И если мы вынесем все стра­дания и все-таки останемся евреями, то мы, может быть, из обре­ченного народа станем примером для всех. Кто знает, может быть, когда-нибудь наша вера научит добру людей во всем мире, и для этого, только для этого, мы теперь должны страдать. Мы не можем быть только голландцами, англичанами, вообще гражданами какой-нибудь страны, мы при этом должны оставаться евреями, и мы останемся ими».

А в том британском фильме мельком, по касательной, проходил Отто Франк, которого шантажировал до и после войны голландский на­цист Антон Ахлерс. Этой темной и загадочной истории посвящена книга – «Тайная жизнь Отто Франка» Кэрол Энн Ли. Когда нем­цы оккупировали Голландию, но до того, как Отто Франк вместе с семьей ушел в подполье, Антон Ахлерс шантажировал его письмом, где приводились его антинемецкие высказывания. Отто Франк вы­купил это письмо. После возвращения Отто Франка из Освенцима (через Одессу и Марсель), его мучитель потребовал от него «охранную грамоту», что он, Антон Ахлерс спасал евреев, а за это за­свидетельствовал, что Отто Франк, рожденный в Германии и уже потому подозрительный для послевоенных голландских властей (несмотря на его еврейство и Освенцим), не был, как бизнесмен, снабженцем Вермахта до своего ухода в подполье.

Может, и был: 80% голландского бизнеса во время немецкой оккупации было связано с поставками германской армии – един­ственная возможность выжить. Высказывается даже мнение, что именно Антон Ахлерс выдал Франков немцам, а после войны про­должал давить на Отто Франка и получать от него большие день­ги. Иначе трудно объяснить, откуда появлялись на его банковском счету эти ежемесячные взносы – вплоть до 1980 года, когда Отто Франк умер. Детективная и опять-таки трагическая история. Кто знает, может быть, Отто Франк испытывал чувство вины и стыда за то, что случилось с его семьей? Да хотя бы за то, что он единствен­ный из евреев, прятавшихся на тесном чердаке, выжил? Итальян­ский антифашист и узник концлагеря выживаго Примо Леви называл это «серой зоной» – худшее, что делали немцы, заставляя жертв участвовать в собственной деградации и уничтожении. Сам При­мо Леви так и не выдержал этой «серой зоны» и после войны, став знаменитым на весь мир писателем, покончил с собой, бросившись в пролет лестницы.

Анна Франк не попала в эту «серую зону», оставшись навсег­да трагическим голосом эпохи, и ее посмертная судьба пережила ее бренное тело.