КОНТИНЕНТ - Новости и аналитика актуальных событий в мире, мнения и комментарии экспертов и обозревателей
К 20-летию со дня смерти.
Оставайтесь в курсе последних событий! Подписывайтесь на наш канал в Telegram.
Сол Беллоу и Рональд Рейган
Сол Беллоу умер в том возрасте – за два месяца до своего девяностолетия – когда в некрологах не указывается причина смерти, а близкие не больно скорбят по умершему. Это была потеря не для родственников, а для американской литературы, в которой ему принадлежит совершенно особое место. Он был самым эрудированным, самым интеллектуальным, самым европейским из всех американских писателей. Недаром он родился в Квебеке, а родись парой лет раньше, как его старшие сестры и братья, мог бы получить при рождении имя «Соломон Белоус» и называться американским писателем русского происхождения.
Его отец – коммерсант-неудачник из Петербурга, мать – набожная еврейка, которая, тем не менее, приветствовала его увлечение литературой за счет отхода от ортодоксальной веры. Отец, наоборот, считал писательство писанием на песке. Сол Беллоу опроверг сомнения отца и превзошел надежды матери, хотя она об этом уже не узнала, покинув сей мир, когда Сол был подростком: сочинил с дюжину отличных романов, получил рекордное число литературных премий, включая Нобелевскую, стал прижизненным классиком. Почти всю жизнь он прожил в Чикаго, где преподавал антропологию в местном университете, пока в начале 90-х негры-экстремалы не развернули там антисемитскую кампанию, утверждая, что врачи-евреи специально заражают черных СПИДом. Сол Беллоу немедля ответил на кровавый навет статьей в «Чикаго Трибюн», после чего ему пришлось в срочном порядке уехать из Чикаго, почти родного ему города, где происходит действие почти всех его книг, в чужой и чуждый Бостон.
В качестве лирического отступления: я гордился тем, что печатался в одних и тех же с ним газетах – «Чикаго Трибюн» и «Бостон Глоб», а однажды, получив авторский экземпляр престижного ежеквартальника «Партизан Ревю», увидел в оглавлении мое имя рядом с его именем.
Сол Беллоу взял за правило говорить то, что думает, игнорируя политкорректность: он расплевался не только с негритянскими радикалами, но и с феминистками и даже со своими бывшими друзьями по либеральному «Партизан Ревю». Больше того: это именно Сол Беллоу ввел в обиход выражение critinus americanus, что тоже сошло ему с рук. Вообще-то он не был политиканствующим публицистом, а скорее философствующим романистом – недаром его любимыми писателями были Достоевский и Фолкнер. Но бывали случаи, когда внешние события задевали его за живое, и он выдавал тогда свое «J’accuse». Или другое клише с ссылкой на графа Льва Николаевича Толстого: «Не могу молчать». В 1967 году он публикует репортажи о Шестидневной войне, а спустя десятилетие издает путевую книгу «В Иерусалим и обратно» – редкие в его творчестве отступления от прозаических жанров.
Хотя все эти фикшн напрямую связаны с еврейскими сюжетами, да и в его романах большинство героев обычно евреи, Сол Беллоу всячески открещивался от попытки критиков рассматривать его в обойме еврейско-американской литературы, в одном ряду с Бернардом Маламудом и Филипом Ротом. Думаю, он был прав. В его романах поставлены всечеловеческие, общекультурные проблемы, хотя, конечно, над ними бьется, мучается человек с очевидно еврейской слегка свихнутой психикой: мишуге. Часто даже биографически это человек, чудом переживший Холокост либо потерявший во время Холокоста родных и близких и переживающий трагедию европейского еврейства как свою личную. Отсюда ощущение хрупкости, незащищенности цивилизации в целом и человеческой жизни в частности. В прекрасном романе «Планета м-ра Сэммлера» Сол Беллоу – понятно, устами своего героя – вступает в спор с модной тогда теорией Ханны Арендт о банальности зла:
«Политически и психологически идея немцев была гениальна. Банальность была простым камуфляжем. Если хочешь избежать проклятия за убийство, заставь его выглядеть обыденным, скучным или заурядным. С чудовищной политической проницательностью они нашли способ маскировки. Интеллектуалы этого не понимают. Они черпают свои суждения о подобных вещах из литературы. Они ожидали преступника-героя типа Ричарда III. Что ж, нацисты не ведали, что такое убийство?.. Лучшие и чистейшие представители человечества с древнейших времен знали, что жизнь священна. Отвергнуть это старое представление – отнюдь не банально. Нужен был заговор против самой идеи, что жизнь священна. Банальностью замаскировалось властное стремление уничтожить совесть. Разве это заурядный замысел? Только если заурядна сама человеческая жизнь».
Честно: я выбрал цитату почти наугад, хоть и из отчеркнутых мной на полях книг Сола Беллоу. В них много размышлений, рассуждений, разговоров, споров и цитат. Признаюсь, многие замечательные цитаты я выписал не из первоисточников, а у Сола Беллоу. Он цитатен и многоречив, потому что по натуре, с детства, когда прочел «Хижину Дяди Тома», – запойный книгочей. Ему кажется: столько уже сказано, что ему остается только комментировать. Еще одна черта евреев, а те столетиями комментировали свою Книгу. Ни у одного американского писателя его класса нет такой всепоглощающей цитатности. Сам язык у Сола Беллоу цитатен – отсюда вкрапления в литературный английский уличного арго, идишных идиом, польских словечек, латинских выражений, немецкого, французского, итальянского. К нему применимы известные слова Ахматовой:
Налево беру и направо,
И даже без чувства вины…
При всей цитатности и многоречивости романов Сола Беллоу, что критики ставили ему иногда в упрек, он оставлял в тексте пробелы, не договаривал, давал возможность читателю додуматься самому. В раннем романе «Лови момент» («Seize the day») он обронил фразу, которую можно счесть его творческим постулатом: «Ни того, ни другого, ни третьего не стоило касаться, и неупоминаемое давило, почти не оставляло тем для разговоров».
Лучшие его книги – «Планета м-ра Сэммлера», «Герцог», «Дар Гумбольдта» – хороши именно этими недоговоренностями, текстовыми паузами в перенасыщенном растворе прозы, куда может вклиниться читатель и, отложив книгу, предаться собственным медитациям. Ведь подлинная литература – это не энциклопедия с исчерпывающими ответами на любой запрос, а импульс читательскому воображению. То, что говорил Декарт о Боге: Тот дал щелчок мирозданию, привел его движение и стал больше не надобен. Мне кажется, что лучшая книга не та, которая обсасывает сюжет от и до, но та, которую часто откладываешь, чтобы думать самостоятельно. Так писали Шекспир, Достоевский, Фолкнер, Пруст.
Есть ли на этой литературной доске почета место Солу Беллоу? Наверное, все-таки нет, хотя некрологи, согласно гиперболической традиции жанра, сравнивали его с самыми великими писателями прошлого. Однако, как считал Уильям Блейк, вечность влюблена в произведения времени. А раздумчивые, честные, эрудированные романы Сола Беллоу отвечали духу времени и имели в Америке и Европе огромную читательскую аудиторию, не опускаясь при этом до масс-культуры, но и не поднимаясь до заоблачных высот литературных шедевров.
Однако вспомним, что говорил сам Сол Беллоу, перефразируя Шекспира:
Есть множество вещей между Небесами и Землей, Горацио, и проч.
Сол Беллоу был человек одинокий, замкнутый, страдал от женских измен, предательств друзей, антисемитизма и непонимания, был близок к самоубийству – и все это описал в своих книгах:
«Кто его враг? Он сам. Кто любимый? Он же. Значит, всякое самоубийство есть убийство, и всякое убийство – самоубийство.
Я сам себе дан взаймы, так сказать. Я принадлежу человечеству».
Потому его книги и находили такой живой отклик в международной читательской аудитории, что были внятны среднему человеку, который не только смотрел телевизор, но и читал книги. Сегодня его романы кажутся – не то чтобы старомодными, а немного устаревшими. Но какими они покажутся нашим потомкам, одному богу известно.
В своей первой повести «Между небом и землей» («Dangling man») Сол Беллоу написал слова, которые, наверное, казались тогда молодому автору пророчески мудрыми:
«Сидя в качалке, вдруг я почувствовал, какая уже у меня долгая жизнь, раз есть в ней полузабытые сроки, ряд неопознаваемых лет. Я недавно стал чувствовать возраст, и вот подумалось, что возраст, наверное, меня потому волнует, что мне не дожить до старости; наверное, такой механизм срабатывает: дает ощущение завершенности жизни, когда скоро она оборвется. И хотя, конечно, мне думать про возраст нелепо, я дошел до точки, с которой открывается перспектива времени куда ограниченней, чем была совсем недавно. Вдруг доходит смысл слова невозвратный».
К счастью, все случилось наоборот, и Сол Беллоу дожил до глубокой старости и даже последним своим романом «Равелштейн» (2000) вызвал большой скандал. Его упрекали в том, что ради литературы он презрел законы дружбы, назвав роман по имени героя, подозрительно смахивающего на друга Сола Беллоу чикагского гуру Алана Блума, автора провокационной, полемической, бестселлерной книги «Конец американского разума». Признавая художественные достоинства романа, многие – особенно ученики и последователи Аллана Блума – полагали, что этот роман – посмертное предательство друга, ибо Сол Беллоу написал в нем о тщательно скрываемом гомосексуализме профессора-гуру и истинной причине его смерти: СПИД.
Прототипы других героев Сола Беллоу также легко узнаваемы, что вызывало постоянные нарекания автору, а то и громкую литературную бузу. К примеру, в «Герцоге» описан любовный треугольник, прямо скалькированный с реальности, когда лучший друг писателя (Джек Людвиг) увел у него одну из его первых жен (всего их у него было пять, и от последней, когда ему было 84 года, у него родилась дочка). А в романе «Дар Гумбольдта», за который, собственно, Сол Беллоу и получил Нобелевскую премию, в Гумбольдте легко узнается реальный поэт Делмор Шварц, ментор главного героя-автора. Несмотря на многочисленные случаи сходства фикшн с реалом, Сол Беллоу считал, что не искусство имитирует жизнь, а наоборот: жизнь подражает искусству. Эта мысль скорее из области эстетики, но так случилось однажды и на самом деле, когда Сол Беллоу получил Пулитцеровскую премию за роман, герой которого также получает Пулитцеровскую премию. Не подсказал ли Сол Беллоу своим сюжетом реальным членам жюри их решение?
Вопрос, конечно, сложный: можно ли жертвовать этикой в угоду эстетике? С другой стороны, где еще брать писателю сюжеты и образы, как не из окрестной, окольной и хорошо ему знакомой реальности? Все романы и повести («новеллы») Сола Беллоу в той или иной степени автобиографичны. Ему удалось превратить свою жизнь в прозу. Главный герой большинства его книг – авторский персонаж, наместник автора. Проза выше любой автобиографии, считал Сол Беллоу. Именно поэтому ее нельзя считать точной копией реальности. Это не литературный клон, а скорее литературная фантазия на тему действительности. В том же «Герцоге», выстроенном по канве действительного происшествия, потерявший жену и друга и впавший в отчаяние герой находит фантазийный выход из положения: он обращается с письмами к любимым писателям и философам – от Гегеля до Ницше, прося у них совета, делясь мыслями и сомнениями. Трагическая изнанка этого романа, что никто не может помочь герою. Как поется в известной песне: «Ни царь, ни Бог и ни герой». Он сам должен искать выхода без никакой уверенности, что выход есть.
В «Планете м-ра Сэммлера», герой – выживаго Холокоста – ищет ответы на мучающие его вопросы самостоятельно. Ему удается спастись от немцев, но тут польские партизаны начинают истребление евреев, м-р Сэммлер прячется в склепе и чудом выживает, весь израненный, с потерянным глазом:
«Едва ли жизнь стоила таких усилий. Бывают периоды, когда отказаться от жизни куда более прилично и разумно, чем продолжать за нее цепляться. Не идти дальше определенной черты в стремлении остаться в живых. Не напрягать излишне человеческую сущность. В этом был благородный выбор. Так считал Аристотель».
Романы Сола Беллоу – это всегда перенасыщенный раствор размышлений, разговоров и цитат, а пить эссенцию в чистом виде, как известно, трудновато. Но также обстоит дело с Монтенем, от которого мы узнаем цитаты Тацита, Плутарха, Овидия, Горация – в том числе те, которые не дошли до нас в подлиннике. Я не сравниваю: Мишель Монтень – великий писатель Возрождения, Сол Беллоу – наш старший современник, прославленный в Америке и Европе. Вот комментарий его героя-мишуге к одному из главных текстов Библии:
«Вся беда в том, что я слишком часто разговариваю с собой. Но в Книге Иова есть жалоба на то, что Бог требует от нас слишком многого. Иов протестует против того, что он невыносимо возвеличен: «Что такое человек, что Ты столько ценишь его и обращаешь на него внимание Твое? Посещаешь его каждое утро, каждое мгновенье испытываешь его? Доколе же Ты не оставишь, не отойдешь от меня, доколе не дашь проглотить слюну мою?» И добавляет: «Ибо вот я лягу в прахе; завтра поищешь меня, а меня нет». Слишком большая требовательность к человеческой совести и к человеческим возможностям истощает меру человеческого терпения. Я говорю не только о требованиях морали, но и о способности воображения представить человеческую личность соответствующего масштаба. А что есть, собственно, масштаб человеческой личности?»
В посмертных статьях Сола Беллоу сравнивали с Фолкнером – будто бы они два кита, на которых держалась американская литература ХХ века. Но некролог – жанр гиперболический по определению, и хотя я люблю романы Сола Беллоу, я бы не стал пускаться в такие рискованные преувеличения. Тем более, а где тогда место в этом ряду Хемингуэю или англоязычному Набокову? Мне кажется, более справедливо поставить Сола Беллоу в один ряд с его современниками – Джоном Чивером, Джозефом Хеллером, Джоном Апдайком, Джеромом Сэлинджером, но primus inter pares – первым среди равных. Первым даже по формальному признаку – никто из них не получал столько престижных литературных наград, ни у кого не было Нобелевской премии. Но и по качеству прозы: Сол Беллоу был мастером короткой фразы в большой форме. Когда критика писала о конце романа, Сол Беллоу вдохнул новое дыхание в старые меха, обновил жанр, насытил его медитацией и философией, утвердил право романа на дальнейшее существование.
Конечно, его романы нельзя сравнить с романами таких титанов, как Сервантес, Диккенс, Достоевский, Толстой, тот же Фолкнер, но равнялся он именно на них, никогда не снижая планки. А в литературе, как известно, замысел значит ничуть не меньше, чем исполнение. Не будучи великим писателем, Сол Беллоу брал пример с великих и ставил перед собой задачи, часто превосходящие его собственные возможности. Отсюда постановка в его романах этических вопросов вровень с Библией, Шекспиром и Достоевским. И пусть литература – не ипподром, но именно благодаря тому, что Сол Беллоу ставил перед собой такие высокие и невыполнимые задачи, он и обошел всех остальных и на несколько десятилетий возглавил американскую литературу. Вот почему он единственный из своего поколения получил высшую литературную награду – Нобелевскую премию.
Заслуженно.
Владимир Исаакович Соловьев – известный русско-американский писатель, мемуарист, критик, политолог.
Эта рассылка с самыми интересными материалами с нашего сайта. Она приходит к вам на e-mail каждый день по утрам.