Владимир СОЛОВЬЕВ-АМЕРИКАНСКИЙ | Очарованный странник

BY YEVGENY ROIZMAN. AND ABOUT HIM.

Евгений Ройзман

***

Коршун чертит круги

Над моей страной

Вьюга злая поет я не верю в победу

Жду беды и беда

не обойдет стороной

Итак из своей страны

я никуда не еду

Что продолжать, когда

я уже все сказал

Помнишь “умри Денис” – вылетит не поймаешь

Ты не смотри что я тоже пришел на вокзал

Я провожу тебя /пауза/ – понимаешь?

…………………………………………………

Что понимаешь ты там на другом берегу

Мне уже не смешно

волки идут по следу

Знаешь как страшно, но

все же не побегу

Я бы еще успел.

Я никуда не еду.

Евгений Ройзман. 1990.

Пост на ФБ 28 июня 2022

Когда у нас с Еленой Клепиковой – у каждого по отдельности – появился на фейсбуке новый друг, мы получили от него записку в Мессенджере, что он нас знает со времен «Соловьев-Клепикова-пресс». Когда это было! Почти полвека назад!

Действительно, в начале 1977 мы образовали в Москве под таким названием независимое информационное агентство, чьи сообщения и комментарии благодаря иностранным корреспондентам передавались в свободный мир и публиковались в престижных мировых изданиях, типа «Нью-Йорк таймс» (один раз с нашей фотографией на Front Page) и в тот же день возвращались в Россию в обратном переводе по вражеским голосам – Голосу Америки, Би-Би-Си, Немецкой волне, Радио «Либерти». Неожиданно на нас обрушилась слава, какой не было ни прежде, ни позже, хотя в России мы были известными литераторами, да и здесь не затерялись. Увы, с неизбежными побочными эффектами – мы ступили на рисковую, опасную диссидентскую стезю.

Жили мы тогда на Красноармейской улице у станции метро «Аэропорт» в писательском кооперативе, который заглазно назывался «Розовым гетто» – дома были облицованы розовым кирпичом, а среди кооперативщиков было довольно много евреев. После образования нашего агентства, у нашей парадной круглосуточно дежурила черная машина с затененными окнами, на Лену было покушение – сбросили кусок цемента с крыши, но чуток промахнулись, сыночка-тинейджера пытались отравить в Питере, куда мы его отправили к друзьям и проч. В конце концов, нам было предложено немедленно (еле выторговали неделю) убираться из страны. Мы выбрали западное направление – альтернативой ему было восточное: нам грозили арестом и тюрьмой. По природе я спринтер, надолго бы меня не хватило, да и ответственность перед семьей превышала мои политические амбиции.

Дела давно минувших дней, и я бы о не вспомнил о нашей диссидентской деятельности, если бы не наш новый фейсбушный друг, который сделал иной выбор и до сих пор живет в России. Сколько же ему было тогда лет, что он помнит «Соловьев-Клепикова-пресс» по сию пору? Вот что самое удивительное: будущему (а теперь бывшему, увы) мэру Екб, как называют Екатеринбург, б. госдумовцу, б. политику, общественному деятелю, борцу с наркотиками, писателю, поэту, меценату, искусствоведу, коллекционеру-первооткрывателю и прочее знаменитому на всю страну и за ее пределами Евгению Ройзману тогда не было еще и пятнадцати лет! Каким, однако, политизированным подростком он рос, коли обратил внимание на наше информагентство. Политик до мозга костей! Как безумно жаль, что таким теперь на нашей географической родине в политике нет места.

– Редкий человек в нынешней России! – говорю я своей соседке и по совместительству жене.

– Единственный, – поправляет меня Лена.

– Поразительно, что он нас знает с младых ногтей.

– Еще поразительнее, что он нас помнит.

Лена же, читая его замечательные «невыдуманные рассказы» (так поименована его книга прозы) на ФБ, назвала его «очарованным странником», позаимствовав это определение у Лескова, а я вынес его в название моего мини-эссе о Евгении Ройзмане-рассказчике.

Потому и вынужденно «мини», что через океан я сознаю лимиты и вериги, когда пишу о людях, живущих за железным занавесом, будь то мой любимый поэт Евгений Лесин или теперь вот любимый – даже не знаю, что выбрать многочисленных ипостасей этого ренессансного человека, потому ставлю только имя – Евгений Ройзман.

Ну да, будучи человеком по природе своей гетеросексуальным, я испытывал чувство платонической влюбленности в людей, с которыми тесно дружил в обеих российских столицах – в Анатолия Васильевича Эфроса и Осю Бродского. А теперь вот виртуально, не будучи лично знаком – в Евгения Ройзмана.

Понятно, мне было любезно узнать, что в его кабинете мэра Екатеринбурга висел портрет не имярек, как во всех официальных кабинетах по всей стране, а – представьте себе! – Иосифа Бродского. Демарш? Эпатаж? Ни в коем разе. Во-первых, Евгений Ройзман сам поэт и в его библиографии значится сборник стихов «Жили-были». Во- вторых, некоторое сходство судеб Бродского и Ройзмана, начиная с того, что оба бросили школу: один проучившись восемь классов, а другой и того меньше – семь. Но главное, конечно, любовь Евгения Ройзмана к поэзии Иосифа Бродского. Даром, что ли,

З мая 2022 года он выставляет «Письмо генералу Z», написанное Бродским в 1968 году, как метафорический отклик на оккупацию Чехословакии, а звучит сейчас актуально, на злобу дня, как будто только что написано. Да и касаемо буквы «Z» совпадение, понятно, случайное, но какое значимое! Я помню, как Бродский читал этот большой эпистолярный стих в узкой кампании, и мы с Леной Клепиковой были его благодарными слушателями. Ройзман приводит его целиком, я процитирую только кус из него:

Генерал! Я сражался всегда, везде,

как бы ни были шансы малы и шатки.

Я не нуждался в другой звезде,

кроме той, что у вас на шапке.

Но теперь я как в сказке о том гвозде:

вбитом в стену, лишенном шляпки.

Генерал! К сожалению, жизнь — одна.

Чтоб не искать доказательств вящих,

нам придется испить до дна

чашу свою в этих скромных чащах:

жизнь, вероятно, не так длинна,

чтоб откладывать худшее в долгий ящик.

Генерал! Только душам нужны тела.

Души ж, известно, чужды злорадства,

и сюда нас, думаю, завела

не стратегия даже, но жажда братства:

лучше в чужие встревать дела,

коли в своих нам не разобраться.

Генерал! И теперь у меня — мандраж.

Не пойму, отчего: от стыда ль, от страха ль?

От нехватки дам? Или просто — блажь?

Не помогает ни врач, ни знахарь.

Оттого, наверно, что повар ваш

не разбирает, где соль, где сахар.

Генерал! Я боюсь, мы зашли в тупик.

Это — месть пространства косой сажени.

Наши пики ржавеют. Наличье пик —

это еще не залог мишени.

И не двинется тень наша дальше нас

даже в закатный час.

Возвращаюсь, однако к прозе Евгения Ройзмана. Сколько через него прошло человеческих судеб, скольким людям он помог, когда боролся с наркоманией, был мэром с открытой приемной для екатеринбуржцев, а потом возглавлял Фонд Ройзмана! Ему есть что рассказывать – и он в совершенстве владеет искусством сказа: сказитель, рассказчик, story–teller по-нашему. Его рассказы сердечные, добрые, сочувственные, сопереживательные, сострадательные, человечные, жалостливые, трогательные до слез, что выдает в авторе уникальную по нынешним временам художественную личность – энтузиаста, моралиста и гуманиста.

Хотя Евгений Ройзман человек не регионального, а всероссийского масштаба и исходил и изъездил с малолетства всю страну, но ему свойственно то, что французы зовут patriotisme de clocher – ну да, он родился в Свердловске и живет в Екатеринбурге. Большинство его рассказов с невыдуманными сюжетами и невымышленными персонажами связаны с его «малой родиной», а потому так доподлинны. Доку-проза, что нисколько не умаляет ее художества, а, наоборот, придают ей особенный колорит. Вот, чтобы не голословить, но и не растекаться по древу, несколько его миниатюр 2022 года:

***

Все, кто чувствуют, что вы сходите с ума от происходящих событий — с вами всё в порядке.

Все, кто чувствуют, что всё отлично, всё правильно — вы сошли с ума.

***

Женщина принесла из дома бумажные иконки разные и говорит: «Отдайте кому-нибудь, я разуверовалась… Неужто Господь ничего не видит?!…»

***

Женщина интеллигентная пришла на приём.

– Я, говорит, хожу по всему району и пишу на стенах: «Х-й войне!», а коммунальщики закрашивают «войне», а «Х-й» не трогают…

***

Товарищ мой, парень серьёзный и успешный, пришёл на встречу одноклассников. Чтоб не осторожничать, не перешёптываться, он сразу поднял бокал, дождался, пока все замолчали и сказал:

«Надеюсь, среди нас нет дебилов и подлецов, которые за войну!

Давайте за это и выпьем!»

И все выпили.…

ВИННИЦА

Думал что-то написать, какие-то слова о скорби. Не могу. Не имею никакого права даже выражать скорбь. Ни на что теперь в отношении любимой Украины не имею никакого права. Оправдать себя нечем даже на ноготь мизинца. Буду молчать и ждать. С камнем на сердце… Долго ли выдержит сердце – не знаю. Андрей Зубов сформулировал.

***

О выпавшем из гнезда воробышке Женьке: Ветер был сильный, воробьишка выпал из гнезда, летать не умеет ещё. Я его поймал, он с перепугу мне в руку накакал. К деньгам, надеюсь.

Посадили в корзинку, грелку подложили, успокоился. Таня взялась выкормить и выпустить.

Назвала Женькой.

***

Летел дятел по Белинского. Зацепился о какой-то провод. Упал. Лежит такой, лапками кверху. Татьяна Николаевна подобрала, побежала в зоопарк показывать. В зоопарке говорят: “Хороший дятел! Мальчик. Надо в лес выпускать”.

Татьяна Николаевна принесла его в Музей “Невьянская икона” и в ящичек от посылки положила. Я приехал, забрал его и повез в лес отпускать. Пока ехал до Краснолесья, он там все стенки издрушлачил. Клюв у него острый. Как игла!

Зашел в лес, открыл коробочку. Он сел на край и сидит. Я ему говорю: “Чего сидишь-то?! Рвался так, так давай – лети!” А он: “Да подожди ты. Дай в себя приду. Ящик-то маленький. Сам бы попробовал. Вы б меня еще в письмо упаковали!” Я говорю: “Ну, ты извини, если что не так”.

И он полетел.

А я обрадовался и пошел.

Очень доволен.

Еще одна черта этого удивительного человека – его доброта и сострадание распространяется и на меньших наших братьев.

А как иначе?

Теперь слово самому Евгению Ройзману – одна из его проз с иллюстрациями.

Евгений РОЙЗМАН

Дедушка Евдоким мыл золото по покосам и логам. Там и сейчас моют. Сдавал в заводскую контору в Невьянск. Привозил оттуда муку, сахар, обновки. Он и построил этот дом. Изба для наших мест обычная. У меня в деревне Миронова бабушкин дом один в один. Лес возил с горы Белой по Верх-Нейвинской дороге.

В избе до сих пор висит портрет дедушки Евдокима. Написан на ситце, который натянут на тоненькую дубовую дощечку. Портрет мастерский. А нарисовал его родственник из соседней Шайдурихи.

Отец Сергея Ивановича, Иван Евдокимович был председателем колхоза. Мужик он был твердый и справедливый, его все уважали. Когда объезжал полевые станы, покосы, видел где ягоды, но сам не брал. А привезет детей: «Берите сами, а то – говорит – люди увидят, что у меня руки в ягодах, подумают: все страдуют, а председатель ягоды собирает. И жену свою, Александру Семеновну, заставлял работать больше всех, чтобы люди попрекнуть не могли.

Когда началась война, на фронт напросился сам. Отправили в Шадринск – формировали кавалерийскую бригаду. Сергей Иванович с матерью успели к нему съездить. И так получилось, что прямо при них бригада погрузилась в вагоны и ушла на фронт.

Иван Евдокимович воевал в кавалерии и попал под Сталинград. Сохранилось несколько писем. Простые строчки: «Воевать нечем. Здесь не только земля – вода горит. Похоже, не вернусь». Он пропал без вести. Поскольку не было похоронки, пенсию за него не платили. Вскорости умерла мать Сергея Ивановича. Надсадилась на ферме. Остались они четверо детей с бабушкой Анной. Выживали с трудом.

Сергей Иванович родителей всегда любил и помнил. И первую резную рамку он делал под портрет отца и матери.

А Лидия Харитоновна из старообрядцев. Девичья фамилия ее – Карпова. Семья была добрая и крепкая. В начале 30-х пришли раскулачивать. Вспоминают про какую-то механическую веялку. Свои же деревенские раскулачивали. Вынесли все. Даже цветы с окон по домам растащили. Дети маленькие втроем сидели на полу на материном тулупчике. Вот только его и не тронули. Им до сих пор подпол накрывают. Отца увели. Мать с детьми выгнали на улицу. Жили по чужим углам. Мать обезножила. Девочки ходили по деревне с корзинкой. Никогда не просили, а просто ходили с корзинкой. Ждали, когда кто-то положит кусочек хлебца, яичко, или еще что. Иногда на праздники, подвыпив, мужики показывали им хлеб, но не клали в корзинку, пока девочки не споют и не спляшут. Пели и плясали. И каждый день ходили мимо своего дома, где жили чужие люди. Видел я этот дом. Обычный крестьянский дом, ничего особенного.

Отец вернулся уже после войны. Изможденный. Съел большой чугунок вареной картошки. Попросил еще. Ничего не рассказывал. Вскорости умер.

Потом Лидия Харитоновна в девках работала на шахте. Золотоносную породу промывала. Никакого дела не боялась. И в 51-ом году вышла замуж за молодого кузнеца Сергея Ивановича.

Их все любили, в гости приглашали: он – знатный баянист, а она – «песельница, да плясунья». И до сих пор, вспоминая свою жизнь, Сергея Ивановича, слегка поджав губы, покачивая головой, тихо улыбаясь про себя, Лидия Харитоновна каждый раз проговаривает: «Все своим рукам, все своё. Ни по что в люди не ходили». Для нее это очень важно.

А что касается песен, люди рассказывают, что аккордеон у Сергея Ивановича был трофейный, вроде как отец прислал с фронта, а сам не вернулся. Но Люда, дочь, рассказывает, что был баян, который подарил двоюродный брат, Виктор Михайлович, прокурор из Кургана. Лидия Харитоновна рассказывала, что отмечали все праздники, пели и частушки, и «проголосные». Люда вспоминает, что любимые песни: «Годы летят», «Оренбургский пуховый платок», «Живет моя отрада», «По Муромской дороге», «Все васильки, васильки». А друг Владислав вспомнил, что Сергей Иванович очень любил и красиво пел жалостливую:

Дорогая жена, я – калека,

У меня нету правой ноги,

Нету рук, они верно служили

Для защиты родимой страны.

Это такое письмо с фронта написал солдат жене, и спросил, примет ли она его? И она сказала: приезжай, мы тебя все любим и ждем любого. А он приехал – весь в орденах, живой и здоровый. И все очень радовались. Это он так проверил. Правда есть и другой сюжет, когда калеке отказали от дома, а он приехал целый и невридимый, с наградами. И все потом локти кусали, но было поздно.

В этом доме Сергей Иванович с Лидией Харитоновной поселились сразу после свадьбы, в 1951-ом году. Двадцатилетний хозяин уже был признанным кузнецом. В кузне он работал во время войны, молотобойцем.

В то время в Кунаре председателем сельсовета был приезжий человек по фамилии Киселев. И он ходил по деревне и агитировал людей украшать свои дома, садить цветы перед окнами и делать загородки. И Сергей Иванович сделал возле дома красивую кованную оградку, и раскрасил ее в разные цвета. Так все и началось.

Дом он делал каждый день. Практически до конца жизни. Вставал в четыре утра, успевал что-то сделать и шел в кузню. С двенадцати до часу приходил на обед, и тоже что-то делал. Возвращался из кузни, и до ночи работал по дому. Как сказала ЛИдия Харитоновна: «Ни сколь без работы не сидел». Мастерская у него была в «малухе». Много самодельных приспособлений. Относился к мастерской очень ревностно. Однажды Люда, дочка, когда ей было десять лет, решила помочь отцу и прибраться. Старалась. Все разложила ровненько по своему разумению. Сергей Иванович увидел, и такое было, что Люда до сих пор об этом без страха вспоминать не может. Сергей Иванович был отходчивый, но взрывной. Лидия Харитоновна с любовью вспоминает: «Он у меня это, диконький был».

Все приспособления в доме, и даже запоры на воротах и входной двери остроумные и нестандартные.

А вообще у Сергея Ивановича отношения с дочерью были очень близкие. Лидия Харитоновна, когда хозяина куда-то звали, Люду посылала вместе с ним, и строго наказывала от отца не отходить. Ну еще бы, мужиков-то мало, а кузнец-то вон какой завидный. Сергей Иванович, кстати, Лидию Харитоновну тоже ревновал. Я смотрел старые фотографии, она действительно, красавица была. Да еще легкая и веселая.

А у Люды с отцом и вправду были очень теплые отношения. Он ей с каждого застолья какие-нибудь гостинцы приносил. Он сделал для нее очень ладные саночки, машинку на педальном ходу с остроумным рулевым управлением, и даже багажник приделал, а колеса – деревянные, с кованными ободами, и очень красивую порессоренную коляску. А кузова все сплел из лозы сам. А двор у них всегда был полон народу, еще бы! Сергей Иванович в ограде вешал качели, и все окрестные дети приходили к ним играть. Кузнеца все дети любили.

Интересно, когда наши парни в 2012-ом реставрировали эти игрушки, в Кунаре никто не взялся переплести прохудившиеся кузова. Мастера наши только в Быньгах.

В 1963-м году у Люды родился брат Игорь. Люда говорит: «Я его просто выревела. У всех есть, а у меня нет. Так хотелось!». Игорь, кстати, копия Сергей Иванович. Тоже с руками.

Сергей Иванович, работая по дому, просил Люду, чтобы она помогала ему собирать образцы, и она подбирала ему орнаменты, вырезала картинки из журналов, собирала открытки. И Сергей Иванович всем этим пользовался. Я видел у него очень большую папку с эскизами. Он сам рисовал. У него было правило: он все делал только один раз. И никогда не переделывал.

К дому он относился как к живому. Как к ребенку относился. Душу вкладывал. И все время думал о том, как дом будет без него. Про пионеров на крыше сказал: «Как хорошо, что я не увижу, когда они упадут». Кстати, по пионерам оказалась самая сложная реставрация. Первого пионера мы делали целый год в Музее Невьянской Иконы. Сумел сделать его Алексей Чечихин, а помогал Андрей Павлов. А уже в 2013-ом году делали всех четверых. Занимался замечательный жестянщик Леонид из Невьянска. Полгода работал. И все удивлялся, насколько сложная была работа, и как продуманно они были сделаны.

Поднимать пионеров на дом Сергею Ивановичу помогали соседи.

Сергея Ивановича уважали все. К нему шли за всякой помощью и советом. То сковать, то поправить. То починить. И он никогда никому не отказывал.

В Кунаре много украшенных домов. Очень красивый дом был у кузнеца Виктора Ивановича Рубцова, который стоял у пруда. Кузнец был постарше Сергея Ивановича, воевавший. К сожалению, дом сгорел в 1978-ом году. Но самый страшный пожар случился в апреле 1970-го года. Сгорело 22 дома по улице, огонь подошел вплотную к Сергею Ивановичу. Все бросились было в дом, вещи спасать, он встал на пороге, заорал на них, и не дал вынести ни одной вещи из дома. Побежал к колодцу. А там была качалка, которую он сделал сам. И он встал на качалку, и все бегали с ведрами, отливали дом. А он качал и качал. Выкачал колодец до дна. И дом спасли. А вся улица сгорела. А Сергей Иванович потом сказал: «Если бы огонь подошел к дому, он зашел бы внутрь и там остался».

Колодец этот выкопал дедушка Евдоким.

А вообще, жили своим. У Сергея Ивановича было четыре класса образования. Сажали двадцать пять соток картошки, две коровы, десять овец. Иди ка, сена заготовь на всех. Лидия Харитоновну до 82-х корову держала, сама управлялась.

Работали за трудодни. Муку давали. Когда колхоз перешел в совхоз, появилась зарплата – 70 рублей. Купили телевизор «Рекорд». Один был у продавщицы из Сельпо, а другой у них. Каждый вечер полная изба народа – телевизор смотреть. Сам не смотрел. Некогда было.

Потом и мотоцикл, и машину купили. А денег постоянно не хватало. Семья заготавливала кедровые шишки на продажу. Картошку возили в город. Сергей Иванович каждую копейку вкладывал в дом. Железо, краски, жесть, и др. Сам столкнулся. Первая же реставрация обошлась в четверть миллиона.

В конце 60-х основная работа была закончена. И ракета, и пионера встали на крыше. От людей отбою не было. Раньше чрез Кунару шел старый Верхотурский тракт. И все машины и автобусы ехали мимо домика. Останавливались. Выходили смотреть. Порой зрители вели себя достаточно беспардонно. И ворота стали закрывать. И до сих пор так. Ездят, фотографируют, заходят. И никто ни разу не предложил помощь, ни копейки денег не дал на краску… С другой стороны, ничего ни у кого и не просили.

Хозяин делал дом до последнего дня. Просто в какой-то момент перенес инфаркт на ногах, уже энергии не стало. Потом инсульт. И все равно что-то присматривал и делал. Малуха с правой стороны осталось незаконченной. Ворота сделаны, наличники сделаны, под облицовку все готово, а на крышу Сергей Иванович мечтал поставить рабочего и колхозницу. Я разговаривал с Людой, и она мне разрешила, используя отцовские эскизы, закончить эту работу.

Когда Люда вышла замуж за хорошего кунарского парня Валентина, Сергей Иванович радовался, что Валентин и Игорь будут следить за домом, когда его не станет. Он все время думал о доме. Но Валентин трагически погиб, Игорь живет в городе, да и Люда тоже. Лидии Харитоновне уже 84…

Дом стоит благодаря дочери Люде, сыну Игорю и самой Лидии Харитоновне.

Когда-то давно Сергей Иванович сковал надгробие для себя. Его могила первая на кладбище. И для Лидии Харитоновны тоже сковал. Чтобы и после смерти «ни по что в люди не ходить».

А вообще на этом кладбище многие ограды и памятники скованы Сергеем Ивановичем. И сделаны они с доброй выдумкой и мудрым подтекстом. Его руку видно сразу. Кованная оградка, частокол прутьев с копьевидным навершием, и все острия выкрашены красным – как ряд свечек горит. А неподалеку в ограде выкованы стебли одуванчиков. И видно, что они настоящие. Просто облетели.

Дом удивительный. Он состоит из десятков тысяч частей. Вырезанных, выпиленных, выточенных, откованных. И ты уже знаешь этот дом, и каждый раз, приезжая, ты находишь все новые и новые детали. Это один из самых красивых домов в России. Самый красивый. И это настоящий памятник замечательному русскому кузнецу и доброму человеку Сергею Ивановичу Кириллову.

***

В Киеве выходит сдвоенная книга Владимира Соловьева Потенциал истории: Чудо Украины. * Про это: Опыты художественной соитологии. Много иллюстраций. В твердом переплете. 600 страниц. Цена $27. С автографом автора. Заказы по адресу: Vladimir Solovyov. 144-55 Melbourne Ave. #4B Flushing, NY 11367. Все доходы от продаж в помощь Украине.

…