Владимир СОЛОВЬЕВ-АМЕРИКАНСКИЙ | Классик современности: трагедия абсурда

К 60-летию Евгения Лесина.

Шумел сурово мыслящий тростник

И колебался только по уставу.

Как давно это было, хотя прошло меньше десяти лет, но время переломилось с тех пор, когда я, будучи постоянным автором «Московского комсомольца», опубликовал в нем свое первое эссе о Евгении Лесине и вслед в американских изданиях – «В новом свете», «Континенте», Панораме». Новостной повод, что чуть ли не каждое ньюйоркжское утро начиналось у меня с нового стихотворения этого московского поэта. И то сказать, я присоединился к несметной армии его фейсбучных читателей и по-читателей сравнительно с опозданием, зато знаю не меньше, а может и глубже других этого самого мною читаемого поэта из современных и живых.

Из породы семядисяхнутых

Первое – что припозднился – связано с тем, что с эмиграцией я выпал из гнезда текущей русской литературы и наблюдаю за ней от случая к случаю, вприглядку, издалека. Зато второе – что пошел в обгон его фэнов и фанатов – в прямой связи с моей советской еще профессией литкритика, который потом, в Америке, переквалифицировался в прозаика, мемуариста, эссеиста и политолога: почему не тряхнуть стариной и заняться Евгением Лесиным профессионально, вплотную, в упор? Тем более, я спец именно по стихам, тиснув в периодике по обе стороны Атлантики, а потом в моих книгах портреты поэтов, которых знал лично и близко – Бродского, Евтушенко, Межирова, Мориц, Окуджаву, Слуцкого и прочих. Как раз моего нынешнего фаворита знаю только заочно, хотя между нами и наблюдается нечто вроде виртуального броманса на фейсбуке, где мы с ним френды. И это несмотря на возрастной – больше двадцати лет разницы, и разрыв в поколениях, который оказался на поверку мнимым. Вот стих, в котором Евгений Лесин открещивается от своего поколения, а заодно и от модных шестидесятников:

Шестидесятники – фантасты.
Семидесяхнутые мы.
Потом пришли восьмидерасты,
Смущая слабые умы.
А девяностые – лихие.
А в нулевых нулевики.
У нас так весело в России,
Что можно сдохнуть от тоски.

На редкость точные, пусть и иронические, характеристики, а лично мне особо приятно, что Лесин, которому в семидесяхнутые было всего от пяти до пятнадцати лет, приписывает себя к поколению, к коему мы с моим соавтором и по совместительству женой Леной Клепиковой принадлежим вместе с нашими друзьями – Бродским, Довлатовым, Шемякиным. Что ж, нашего полку прибыло – спасибо Лесину. В подтверждение и в продолжение этой, наперекор паспортному возрасту, поколенческой привязке, Евгений Лесин делает заявление, более уместное, казалось бы, в устах octogenarian’а, вроде меня, ан нет! В самом деле, что для нас минувший век?

Да не прячьте вы взгляд виноватый.
Наплевать нам на времени бег.
Прошлый век – все равно не XX-й,
А еще XIX век.

Трагическая изнанка

Не потому ли мы с ним чаще всего на одной волне – в оценках, мнениях, взглядах, вкусах и, что важнее всего – в реакциях на ход мировой истории в ее каждодневных проявлениях, а Евгений Лесин именно каждодневный поэт и держит руку на пульсе своей страны. Разумеется, как русский писатель и американский политолог, я слежу за событиями у меня на родине по российским и зарубежным СМИ, но из всех окон в Россию самым надежным полагаю лесинское, о чем бы поэт не писал – о «народе повышенной лояльности», «фестивале во время чумы», «Не люблю я ваши праздники,
Ритуалы не по мне», «Чтобы Родине изменить, Надо все же на ней жениться» и прочие прикольные, наповал, суперные, упоительные, а то и шедевральные строчки.

Как будто Лесину не дает покоя судьба Грибоедова, а тот идиоматически обогатил русский язык своим «Горе от ума», добрая половина стихов которого стала пословицами и поговорками. Вот и у нашего поэта чуть ли не в каждом стихе – крылема, мем, суперметафора. Типа «В морг пошел работать трупом», «Любить иных – тяжелый могиндовид», «Если Тушино не город, Значит Волга не река», «Опять Суперлуние вроде. Да только не видно Луны», «Плевать на Страшный суд. И так я весь изранен» и проч. Прошу прощения, конечно, за заокеанский эстетизм. Однако вне формы нет содержания, а тут остроумные формулы под стать событийной остроте. А события на моей родине я воспринимаю на сопереживательном уровне – с грустью, тревогой, негодованием и возмущением, и они меня цепляют ничуть не меньше, чем то, что происходит в стране, натурализованном гражданином которой я теперь являюсь.

Однако не только по этой причине поэзия Евгения Лесина мне близка, и я ставлю ее так высоко, вровень с Сашей Черным, Николаем Олейниковым и другими лирическими парадоксалистами. Его сюжеты не только чрезвычайно актуальны, на злобу дня, но и эмоциональны, трогательны. Какая там «муза пламенной сатиры», скорее смех сквозь слезы – лот его поэзии достигает иногда философической глубины. Лесинский постулат «Поэзия должна быть без трусов» того же иронического плана, что пушкинский «Поэзия должна быть глуповата»

Поэзия Лесина насквозь цитатна, но это скорее пародийный центон. Если пародия трагедии – комедия, то пародией комедии будет трагедия, да? Вот вам триада почище гегелевской: пародия пародии возвращает нас к оригиналу, не слабо? Лесин только притворяется шалуном и затейником. У него наоборотная эстетика – его стихи далеко не всегда буквальны, часто их следует понимать в противоположном значении. В общеизвестном смысле, что в действительности все иначе, чем на самом деле.

Как-то невесело от иных его стихов – некоторые вызывают скорее содрогание. А сам он ссылается на Тэффи: «Анекдот, в котором живешь – трагедия». Эпатажный, ерничающий, хулиганский, хунвейбинский стих Евгения Лесина – это все на поверхности, прием, маска, а за ней трагическая гримаса:

Закрыть глаза и покориться стаду,
Шептать себе: терпи, не умирай.
В аду никто не плачет. «Слава аду!» –
В аду кричат. И проклинают рай.

Евгений Лесин насквозь политизирован, что не мешает ему быть тончайшим лириком-философом. Если Евгений Лесин и злободневный поэт, то на вечную злобу дня, об этом я как-то уже обмолвился. Новостная лента для него – скорее повод, чем причина стихотворения. Все равно что именно – не пущенный в самолет жирный кот или метеорная слава Греты Туборг. Уж коли о ней зашла речь, то вот последняя строфа этого стиха:

Ах, Грета, Грета, Грета,
Простите мне мой пыл.
У вас там – оперетта,
У нас вовсю Эсхил.

Эсхил помянут недаром – Евгений Лесин поэт трагического восприятия близлежащих событий у нас с ним на родине. Я бы назвал его поэтом-фаталистом, не без мазохистского уклона. Не в медицинском, а в эстетическом смысле: поэт, а с ним и читатель достигает катарсиса от схваченного в стиховые силки события. Великий русский драматург Сухово-Кобылин полагал, что литературное произведение должно вызывать у читателя содрогание. Не всякое, конечно, но напряженный нервический стих Евгения Лесина – несомненно.

Не любили мы к стенке припертых.
И не знали дороги кривой.
На Гражданской мы были за мертвых,
За живых – на Второй мировой.

Ничего нам в итоге не светит,
Если вдруг разобраться всерьез.
И никто никогда не ответит
На не заданный, в общем, вопрос.

Емкий, точный, полисемичный, сильный, страшный, бескомпромиссный стих. На одном дыхании. Не прямоговорение, а иносказание. Метафора современности. Прорыв, взлет над собственным регулярным среднестатистическим проходным стихом, который тоже, по большей части, на уровне. Перечитал несколько раз, знаю теперь наизусть. Не сравниваю, но когда-то в Питере на меня схожее впечатление производили стихи Бродского про «отечество белых головок», которые он нам читал. Пусть парадокс, но я так думаю, что само существование разного рода безобразий, беззаконий и прочей блевотины оправдано, если оно служит причиной таких классных стихов.

Антилетописец эпохи

Не могу сказать, что всегда в адекват сюжетам и образам Евгения Лесина. Иногда не в контексте ввиду личной непричастности. К примеру, «крымнаш» и дикобразу понятно, а споры об инновации или озеленении столицы – в деревянное ухо: не врубаюсь. Как говаривала Петрушевская, для своего круга, на который Лесин и ориентируется, а потому к его фейсбучным стихам выстраивается хвост комментов. Недаром одна из трех его враз изданных книг (а всего их у него, наверное, с дюжину) вышла в сериале «Лидеры мнений», каковым он и является. Вечность влюблена в произведения времени, как не я сказал.

Однажды я даже попал впросак, решив, что у Лесина опечатка: боНба вместо бомбы. Автор тут же пояснил: если ядреная, а не ядерная, то – бонба. В другом стихе Лесин пожалился на московский снегопад. Тут уж я не выдержал:

«А мы в НЙ ностальгически по снегу тоскуем. В эту зиму немного подфартило, а теперь снова бесснежно. У нас тут в городе (не по всей стране, понятно) только два полноценных сезона – чудная, хоть и короткая, весна и бархатная осень. Но мы-то привыкли в Москве и Питере к четырем! Отсюда наши с Леной регулярные броски на север из удушающего в августе Нью-Йорка – Новая Англия, Канада, Квебек».

Евгения Лесина, этого анти-летописца своей эпохи, тянет цитировать и цитировать. Что я постоянно и делаю в своих статьях и книгах. Тем более, когда его заносит на нашу тематическую территорию. Того же Трампа взять, про которого мы с Клепиковой выпустили в Москве книжку впрок – еще до прихода его первый раз в Белый дом, а после инаугурации регулярно публикуем статьи в СМИ по обе стороны океана. И до сих пор – во вторую его каденцию. А тут вдруг читаю у Лесина, что «Трампа не задушишь, не убьешь, Он сам, как синагога для народа». Смешно. Дальше и вовсе блеск, хоть Трамп, конечно, маргинален, сбоку припека русского сюжета:

Мошна чиста, пуста корчма.
А в новостях такие драмы:
И Трамп уже обамей чма,
А может, даже чмей обамы.

С двух последних строчек я и начал свой очередной политологический опус.

Или такой пример – печальный. В Москве я соседствовал по «Аэропорту» и тесно дружил с поэтом Таней Бек, переписывался с ней из Нью-Йорка, встречался во время моих кратковременных набегов в столицу в начале 90-х, а потому со страшной силой переживал ее самоубийство, до которого она была доведена остракизмом и травлей товарищей по литературному цеху. Ну да, отчужденное убийство. Глава о Тане в моей мемуарной книге «Памяти живых и мертвых» так и титулована – «Убийство в Розовом гетто» (так называли писательские дома на Красноармейской и Черняховского). И тут вдруг узнаю из книги моего семядисяхнутого «Лесин и немедленно выпил», что он учился у Тани Бек в Литинституте и написал посмертно два хороших о ней мемуара. Однако мороз по коже, когда я прочел посвященный ей стих – один в один с моей концепцией ее насильственной смерти, а потому привел две эти строчки в моей книге:

И если б тогда вас не съели одни,
Сегодня бы точно убили другие.

Поэзия без трусов, а поэт без кожи?

Как и многие юмористы – от Зощенко до Довлатова, наш поэт, судя по всему, человек чувствительный, незащищенный, уязвимый к обидам, тонкокожий. А то и вовсе без кожи, а не только без трусов. Может, потому и без трусов, что тонкокожий: ему нечего скрывать и нечего стыдиться? Несмотря на то, что школа жизни у него – ого-го: работа химиком в котельной, служба в армии, учеба в институте стали и сплавов и проч. Только вот «как закалялась сталь» (идиома, а не название известной когда-то книги) – не про него. Не закалилась, или закалилась недостаточно. Любимый мем Лесина «Не паниковать», обращенный к френдам на ФБ, на нем самом не срабатывает. Или это работа в литературе – не только поэтом и критиком, но и редактором литературной периодики («ЛитОбоз», «Ex Libris – НГ») – сделала Евгения Лесина таким ранимым? Литература еще то минное поле – знаю по себе. О эти страсти роковые…

Что-то тяжко мне от ваших катавасий.
Неуютно бестолковыми ночами.
С подлецами не бывает разногласий.
Не бывает разногласий с палачами.

Вы убийцы, натуральные бандиты.
Ну какие тут полемика и споры?
И не врите вы себе, что из элиты.
Вы из шайки, а еще точнее – своры.

Зазвенели ваши тройки бубенцами.
За моря пошел куда-то Афанасий.
Не бывает разногласий с подлецами.
С палачами не бывает разногласий.

Добрым молодцам науки – не науки.
Населению колючка и баланда.
Не бывает разночтений, если суки,
Если все вы тут расстрельная команда.

Вот как крик души становится высокой поэзией. Под стихом примечание автора:

«Ну, не могу я не отвечать, не могу «не обращать внимания». Испытываю физическую боль от каждого оскорбления. А очередной «ответ» является чем-то вроде молитвы, что ли. Короче, иначе совсем худо было бы».

Я догадывался о первопричине его обиды, тем более был к ней, боюсь, косвенно причастен – нет, не в качестве обидчика (пусть говорю загадками, но не хочу вдаваться в подробности), а потому не выдержал и оставил ему в утешение свой коммент на ФБ, сославшись на письмо читателя в ответ на поношения и клевету уже в мой адрес – авось, поможет:

«На стезе, что ты выбрал, надо укутываться в к-н нано-технологической клобук: чтобы был тверд, как керамика, прочен на прострел, как кевлар, скользкий, как тефлон. Но я такого материала не знаю».

«Короля играла свита, вот и кончилась игра…»

Чуть ли не каждое стихотворение у Лесина – в яблочко времени, в целом – супер. Как будто одна метафора вызывает другую. А как хорош ангел, который уныло говорит, долдонит о праведниках в Содоме и Гоморре – странный такой поворот стихового ключа. Какие строчки, какие строфы, не успеваешь ставить «лавы» на фейсбуке, хочется цитировать и цитировать страшненькие стихи Евгения Лесина: «У всех агония, момент решительный, Все голиафами зрят на пращу…», «Пришел некстати я Как демократия Какая шатия Такая братия!!!», «У нас такая всегда погода, Что можно воздух от счастья пить. Включили в список врагов народа. Письмо прислали: зовут служить».

Вот именно, «Глоток свободы», как с моего подсказа назвал свою пьесу Булат Окуджава для театра, где я служил завлитом. Сначала был сценарий, но его запретили на Ленфильме, вот я и уболтал Булата переделать в пьесу, а потом носил в Горлит и – о чудо! – прошло. По всему Питеру была расклеена афиша с крупными буквами красным:

ГЛОТОК СВОБОДЫ.

Ну да, альтернативная история, блестящие образчики которой представляет Евгений Лесин по контрасту с реальной историей. Сошлюсь на коммент Елены Клепиковой под стихотворением Евгения Лесина: «Упиваюсь ассоциативным перевёртышем – отдельно от всего лесинского плача Иова: “Спасли ведь Карфаген солдаты Рима, Какие душки, дай вам бог капут”. Мощная, головокружительная – над бездной времени – метафора! Однако достигает исторической зримости и значимости».

Поражает не плодовитость Евгений Лесина – вот уже много лет как он продолжает публиковать в Сети по несколько стихотворений в неделю, а такой ощущение, что каждый день, но метафорическая качественность и злободневная актуальность его поэзии. Само собой, он держит руку на пульсе времени и его стихи со снайперской точностью попадают в самое яблочко Хроноса, но при этом никакого натурализма, паче буквализма. В его наоборотной, образно насыщенной поэтике явления нашего исторического времени обозначены не своими именами, а попадают в ассоциативный ряд и угадываются по аналогии. Не первый раз я составляю без ведома автора циклы Евгения Лесина для разных изданий, вот имена трех недавних, названных цитатно – словами самого поэта: «Стукачи стучат на стукачей», «В Москве облава и погром», «Если вышел из народа, то обратно не войдешь».

Нет, никакой это не Эзопов, все-таки рабий язык, но вольный язык живого классика Евгений Лесина, чья поэзия воссоздает трагедию абсурда, в котором нам свезло существовать с той только существенной оговоркой, что это трагедия без никакого катарсиса. Такое у меня непрекращающееся ощущение при чтении его поэзии, что попадаешь в мир беспросвета и беспредела, одновременно художественно прекрасного, ну, типа Босха, и обратного выхода из этого мира больше нет. Ты в нем застрял навсегда. Это ли не свойство высокой поэзии?

Евгений Лесин любит применительно к себе приводить в разных вариациях знаменитую метафору Паскаля: «Шагаю мыслящей тростинкой / Среди замученных терпил».

Шагай, мыслящая тростинка, и дальше в этом сумрачном лесу и сумеречной зоне.