Виктор Бердник. Рассказы

НЕМЕЦКИЕ КАСТРЮЛИ

Афёрой в Америке никого не удивишь. Одни позавидуют пройдохе, сумевшему провернуть выгодное дельце, другие по заслугам оценят виртуозную комбинацию, усматривая в том практичность игр ума. Что да, то да. Человека изворотливого и предприимчивого здесь уважают за природную смекалку. Однако, по поводу неудавшейся афёры те же самые люди, мысленно рукоплескавшие ловкачу, непременно позлорадствуют и предадут анафеме уже негодяя-проходимца, вздумавшего надуть остальных.

Клара занималась коммерцией. Или, говоря проще – продавала. Неважно, что и неважно кому, главным в её бизнесе было найти и купить по оптовым ценам мизерные остатки залежалого товара для дома, а потом сбагрить его в розницу, минуя обложения налогами. С американцами, норовившими заплатить банковским чеком, она предпочитала дело не иметь и искала клиентуру среди соотечественников – советских эмигрантов – пенсионеров. У тех и кэш в всегда заначке имеется, и если, впоследствии какая проблема с приобретением возникнет, то по судам не затаскают, потому как заплатили наличными. Нет квитанции – нет и доказательств…

На этот раз Клара предлагала своим покупателям новейшую немецкую посуду. Специально собрала аудиторию побольше, чтобы на практике показать насколько на традиционной кухне незаменимы новые технологии. Презентация! Именно таким звучным словом Клара сопровождала приготовление обыкновенного супа. Для этой цели она и собрала человек двадцать публики в конференц-зале дома с субсидированными квартирами.

– Прелесть! Эти кастрюли не пригорают и температуру отлично держат.– Клара как телевизионная Марта Стюарт в белом переднике, надетой поверх дорогой блузки, демонстрировала их выдающиеся особенности. Набор посуды стоил недёшево, но с ним покупатель получал в подарок набор ножей и специальную подставку для них.

Суп, сваренный Кларой тут же на электрической плите, пришедшим на презентацию хозяйкам, понравился. Каждой она раздала пластмассовую пиалку, плеснув туда черпачком из кастрюли и на все лады расхваливая приготовленное блюдо:

– Ну, разве получится такая вкуснятина в обычной кастрюле? Я давно свои выкинула и готовлю только в этих.

Сначала женщины недоверчиво рассматривали современный поварской инвентарь, но стоило одной решиться его приобрести, как и другие последовали примеру, оказавшемуся удивительно заразительным. Ну, как быть хуже кого-то и не позволить себе престижные кухонные принадлежности?

Дальнейшая судьба суперкастрюль сложилась примерно одинаково – ими просто не пользовались и те стояли на полках как украшение. Лишь Маня – любительница экспериментировать, стала вовсю в этой посуде кашеварить. И дармовыми ножами картошечку чистить, капустку шинковать, морковочку… Через неделю ножи перестали резать, а затем у них отвалились лезвия, то есть черенок упрямо выскальзывал из ручки, и никакой клей не мог те воссоединить вместе, как разругавшихся навечно супругов. Кастрюли прослужили едва ли дольше, чем ножи: от хвалёного непригораемого покрытия невозможно было отскоблить остатки пищи, и только стеклянные крышки сохранили свою первоначальную прозрачность.

Когда расстроенная Маня посетовала дочке на сомнительное качество немецких товаров, та сначала не нашлась что ответить. На свои маникюрные ножницы «Золингем», приобретённые чуть ли не пятнадцать лет назад, она никогда не жаловалась.

– Мам, а упаковка от посуды у тебя, случайно, не сохранилась?

Маня, будучи женщиной бережливой и практичной, коробку, естественно, не выкинула и приспособила её для хранения вязальных принадлежностей и прочего рукоделия. На коробке из плотного картона, со всех четырёх, сторон на самом видном месте красовалась крупная надпись – «Изготовлено в Германии» Однако, почему-то на русском языке. Дочка, почуяв подвох, броскую этикетку ногтиком легонько подколупнула и уже без труда сняла её, явно не родную, а наклеенную каким-то жуликом в расчёте на легковерного потребителя.

– Ну и где ты нашла это дерьмо? – скептически поинтересовалась она, из сострадания не спрашивая о цене, – “лейбочка”-то липовая.

– У Клары, – Маня сообразив, что её элементарно обманули, покраснела то ли от стыда, то ли от негодования. – Мои соседи тоже купили. Почти все. Клара варила в такой же кастрюле, и получилось очень вкусно. Вот холера ясная.

– Господи, ну как можно быть такой дурой? – всплеснула руками дочка.– Да из дорогих первосортных продуктов отменное блюдо приготовишь в чём угодно, даже в ведре!

Свой конфуз Маня ни с кем не обсуждает. Ни с соседями, как и она, попавшими на удочку мелкой аферистки, ни с друзьями, купившими недавно у Клары шикарный французский пылесос…

Обманщик среди честных людей – ещё обыкновенный грешник, честный человек среди обманщиков – уже святой.

ПРОРОЧЕСТВО

Впервые в Ленинград мне довелось попасть в восемьдесят первом году. Сентябрь – обычно тёплый и солнечный дома в Одессе, здесь, на берегах Невы, уже вовсю моросил затяжным осенним дождичком. Однако несмотря на скверную погоду и насквозь мокрые туфли после дня блуждания по улицам и площадям, я не мог налюбоваться на величавый облик столицы Российской Империи. Она меня восхитила и очаровала настолько, что через десять дней пребывания в Северной Пальмире, я доподлинно понял, где провёл столь незабываемое время. То есть, приехал как бы в Ленинград, а уезжал из Санкт-Петербурга. Город словно приоткрыл мне неразрывное единство своего названия с именем его основателя, неподвластное большевистскому декрету на роковом повороте истории.

Этой мыслью – очевидной, но, вероятно, несколько абсурдной в те годы я, тогда ещё достаточно восторженный молодой человек, поделился с моей бывшей вузовской преподавательницей – Элеонорой Павловной. Наша встреча произошла спустя несколько месяцев, уже зимой в Одессе, в Аркадии. С наступлением холодов туда на прогулки выбирались многие одесситы – побродить по центральной аллее, ведущей к причалу-пирсу, подышать морским воздухом, на так называемых «плитах» – огромных бетонных блоках, уложенных вдоль короткого участка побережья. Излюбленный пляж бомонда и фонтанских дачников – летом, по окончанию купального сезона он обретал непревзойдённый шарм тихого и романтического места, присущего иным заповедным уголкам Черноморских курортов. Там то и состоялся наш памятный разговор:

– Уверен, что Ленинград рано или поздно переименуют в Питер, – поделился я главным впечатлением от недавнего путешествия.

Элеонора Павловна – женщина начитанная и прогрессивно думающая, лишь снисходительно усмехнулась, мол, что за чушь ты несёшь, дружок. Ещё пять лет назад она знала меня как серьёзного студента, не разгильдяя, и, наверное, теперь ей было странно слушать такие речи из уст уже не юноши, а от вполне взрослого мужчины.

– Никогда! – воскликнула она. Её сознание, долголетней подписчицы и активной читательницы журнала «Иностранная литература», произведения из которого мы так часто обсуждали, казалось, воспротивилось такой чуть ли не крамоле.

– Этого никогда не произойдёт! – горячо повторила Элеонора Павловна, то ли испугавшись безумному утверждению, то ли воспротивившись ему.

– Увидите, – мне, не ожидавшему подобной категоричности, оставалось тоже спокойно улыбнуться в ответ. Ничего не значащие слова пролетарского гимна про возмущённый разум, который кипит, вдруг трансформировались из аморфной фразы в очевидный пар негодования работника министерства образования.

– А давайте поспорим, – миролюбиво предложил я, повинуясь необъяснимой уверенности в собственной правоте, – на бутылку шампанского.

Стандартный приз в тот период времени за выигрыш в споре – коньяк, мне показался неподходящей наградой победителю. Тем более, в отстаивании своей точки зрения в споре с дамой, во-первых, старше меня, а, во-вторых, в той степени интеллигентной, чтобы соблюсти необходимые приличия и не опуститься до предмета прозаического и банального. Ну не с товарищем же ровесником заключаю пари, пусть даже и на армянский марочный.

– Не сомневаюсь, что мы оба станем свидетелями этого события. И вы, и я благополучно доживём до этого дня, – заключил я, невзирая на её бунтующий скептицизм. Меня внезапно охватило необычайное волнение. Да так, что внутри случилась конвульсия и я, будто дизелёк, пошедший в разнос, безапелляционно добавил:

– Полагаю, что ждать придётся недолго. Максимум, лет десять. Тогда и посмотрим, чья правда.

Названный срок сам собой слетел с языка, как бы продиктованный духом дельфийской пифии, впавшей в священный экстаз перед пророчеством. Элеонору Павловну, надо полагать, смутило моё возбуждение, и она поспешила распрощаться.

– Вы уж, пожалуйста, подготовьтесь заранее! – шутливо крикнул я ей вслед, абсолютно не подозревая, что окажусь провидцем. Городу, так поразившему меня своим гордым великолепием, действительно вернули его первоначальное название – Санкт-Петербург. Впрочем, к тому времени я уже эмигрировал в Америку и осел в Калифорнии, а Элеонора Павловна перебралась в Израиль, в небольшой городок Петах-Тикву. Променяла одесский, пропитанный запахом акации, степной ветерок на пыльные хамсины и шарафы, а колоритному Привозу предпочла локальную достопримечательность Петах-Тиквы – шумный восточный базар. И заодно, обзавелась другим мировоззрением. О новом месте жительства Элеоноры Павловны я узнал от её дальнего родственника, гостившего в Лос-Анджелесе. Он то и позвонил мне передать привет от моей случайной оппонентки, собираясь вручить небольшую посылку. Как разыскала своего бывшего студента-прорицателя, да ещё за границей, уже наверняка пожилая женщина, я так и не догадался спросить. Уж слишком изумил меня загадочный гостинец, когда я увидел его в руках родственника Элеоноры Павловны. Он держал бутылку из тёмно-зелёного стекла, характерную по форме, с золотой фольгой вокруг горлышка и с чёрной узнаваемой этикеткой. Это было шампанское! Правда, не настоящее французское, но и не игристый хмельной напиток, купленный недавно, а ностальгический продукт из ушедшей эпохи – незабвенное «Советское», разлива ещё Одесского винзавода. Именно то, на которое мы поспорили…

Публикация подготовлена Семёном Каминским.