КОНТИНЕНТ - Новости и аналитика актуальных событий в мире, мнения и комментарии экспертов и обозревателей
Символ былой славы города как сталелитейной столицы мира – бессемеровский конвертер – установлен на одной из набережных Питтсбурга.
www.shutterstock.com. Символ былой славы города, как сталелитейной столицы мира– бессемеровский конвертер–установлен на одной из набережен Питтсбурга.
В данной статье, на примере нескольких жизненных ситуаций, относящихся к его профессиональной деятельности, автор показывает, что отлив капитала и перемещение корпораций являются не только характеристиками глобализма, но присущи также распространённым перемещениям бизнеса внутри государственных границ, которые потенциально приводят к таким же последствиям, как и интернациональные перемещения.
Статья призывает давать более адекватную оценку экономических явлений и не путать симптомы экстремального глобализма с нормальной деловой активностью, то есть с:
«Takin’ care of business (every day).
Takin’ care of business (every way).»
***
Я заметил, что в последнее время слова «глобализм», «глобалисты» стали иногда употребляться излишне широко. Это настораживает, так как может вести к неправильной оценке различных социо-экономических процессов и вызывает в памяти тревожные ассоциации с известным периодом незаслуженного шельмования в СССР культурных явлений и людей в созвучном глобализму «космополитизме».
Глобализм, в моём (и уже запатентованном) определении, – это free market капитализм на стероидах. А более формально, глобализм – это, как известно, идеология, утверждающая, что люди, информация и товары должны беспрепятственно пересекать международные границы, и что эта идеология абсолютно позитивна. Однако, как мы знаем, различные элементы этой идеологии и её реализации, в частности неограниченная миграция, не абсолютно позитивны. С другой стороны, в этой статье автор показывает, что не все перемещения корпораций являются прерогативой глобалистов.
Как-то поздно вечером в начале сентября 1981 г. я мчался на арендованном автомобиле – кажется, это был midsize Pontiac Bonneville – из Индианаполисского аэропорта (штат Индиана) в небольшой город Колумбус, расположенный миль за 50 южнее. В пути пришлось преодолевать проливной дождь и ураганный ветер – частые явления на нашем Среднем Западе. Грета Тунберг ещё не родилась, и никто ещё не знал, что свирепые шторма должны будут появиться лишь много лет спустя в связи с изменением климата, и поэтому мы не придавали особого значения непогоде тех дней, считая её естественным проявлением для наших широт.
Проведя ночь в местном Holiday Inn, я направился утром в офис большой американской, а сейчас уже интернациональной дизелестроительной компании Cummins, где у меня должна была быть встреча с VP (vice president). Целью моего визита было найти возможное спасение (нет, пока ещё не от погрома), а от предполагаемых негативных последствий ожидаемой забастовки в WABCO (Westinghouse Air Brake Co., первая крупная компания, основанная знаменитым изобретателем Джорджем Вестингаузом в 1869 г.) возле Питтсбурга (штат Пенсильвания), где я работал с весны предыдущего, 1980 года. Возможный переход в Cummins мог, естественно, избавить меня от этих неприятностей.
VP – представительный мужчина в клетчатом пиджаке и с британским акцентом – дружественно встретил меня и пригласил на завтрак, во время которого он восторженно рассказывал о компании, с гордостью характеризуя её как космополитическую, продающую продукцию любым странам, независимо от их религии, идеологии и прочего, и имеющую заводы на всех континентах (минус Антарктида, естественно). Эти слова о космополитизме приятно контрастировали в моей памяти с эпитетами, используемыми в антикосмополитической кампании в Союзе конца 1940-х – начала 1950-х годов.
Интервью с VP и с другими его коллегами, с которыми я встретился в течение дня, проходило очень благоприятно. Однако я отклонил предложение (магическое слово offer), сделанное мне начальником отдела кадров (местным Mr. Hire & Fire – от слов «нанимать/увольнять»), сославшись на недостаточно высокий уровень предложенной компенсации. В действительности же перспектива переезда с семьёй в маленький, по сравнению с Питтсбургом, провинциальный город показалась мне малопривлекательной, а предполагаемые трудности ожидаемой в WABCO забастовки представлялись преувеличенными.
Однако впоследствии, оставшись с WABCO и проходя с ними все стадии девятимесячной забастовки, приведённые выше сомнения, иногда казались легковесными. Забастовка охватила тысячи членов локального профсоюза, включавшего blue и white collar workers.
Одним из непосредственных негативных следствий этого для моего отдела явилась невозможность проводить испытания наших новых разработок на огромных динамометрических машинах, симулирующих эффекты торможения всего состава (например, 200-вагонного товарного поезда с четырьмя локомотивами) на испытуемые элементы дисковых и колодочных тормозов. Знание данных от этих эффектов, включая тормозные температуры, тормозные дистанции, износ элементов и др., было необходимо, чтобы обеспечивать продажу наших разработок клиентам (метро- и вагонностроителям), широко разбросанным по планете и находящимся в «бананово-лимонном» Сингапуре, Сан-Франциско, Монреале и других нескучных городах.
В отсутствии же испытательных или предсказуемых данных мог возникнуть экзистенциальный вопрос, со всеми вытекающими печальными последствиями, о целесообразности моей должности и нашего департамента вообще. Однако нет худа без добра: в силу невозможности проводить испытания мои расчёты указанных тормозных характеристик,1 надёжность которых была уже проверена, пришлись кстати, и наша продукция стала ими обеспечиваться. Это повысило мой служебный рейтинг и дало возможность не потерять работу, когда тысячи увольняли или сокращали полностью или частично.
Однако работа в компании в условиях забастовки – это не цимес и компот. Чтобы поддерживать производство, компания бросила на станки всю инженерную силу (заменив ушедших в пикеты рабочих), включая и меня. Таким образом мы из лояльных служащих превратились в штрейкбрехеров. Их жизнь не легка, как мне удалось убедиться, находясь в этой роли до 23 июня 1982 г., когда по радио сообщили, что местный профсоюз и компания, наконец-то, пришли к общему соглашению и забастовка закончена.
Безусловно, соглашение касалось важных для членов профсоюза вопросов, таких как, например, соблюдение старшинства при увольнениях, установление дополнительного перерыва на 10 минут, определённое повышение расценки труда и даже, кажется, получение бесплатной бутылки молока.
Пока профсоюз добивался этих успехов, компания (в силу забастовки, совпавшей по времени с рецессией первых лет администрации Рейгана) потеряла массу заказов, и большинство бастующих было уволено, не допив своего молока. Таким образом, они зря атаковывали нас как штрейкбрехеров, когда мы пересекали пикетную линию при въезде на территорию компании. При этом они обзывали нас «scabs» – презрительная кличка, подбрасывали под колёса дощечки с воткнутыми гвоздями, которые протыкали шины, маршировали по цехам, где мы работали, и бросали в нас тяжёлые предметы, гонялись за некоторыми начальниками цехов с недобрыми намерениями и т. д., и т. п. Те из читателей, которые пережили гражданскую войну и революцию 1917 г., могут, наверное, выразить понимание.
Я дал себе обещание, что если буду цел к окончанию забастовки, то перестану курить. И действительно, с 23 июня 1982 г. я не сделал ни одной затяжки, хотя до этого курил более 20 лет. – Позитивный результат шоковой терапии.
В послезабастовочный период мой статус в компании продолжал расти вертикально и горизонтально, с существенным переключением на компьютеризацию инженерных разработок. Однако продолжающиеся профсоюзные «происки» и различные экономические факторы вынудили наше подразделение компании в Питтсбурге и его исследовательский центр в Колорадо, возле Денвера, перебазироваться к концу 1980-х в небольшой городок на юге Северной Каролины, находящийся in the middle of nowhere (на полпути между Charlotte и Myrtle Beach на океане, примерно по сто миль в каждый конец), где у нас было производство и не было профсоюзов.
Я же, как и в предыдущем случае с Cummins, решил не переезжать в провинцию, полагая, что для семьи это было бы неблагоприятно, «и побежал», говоря языком одного из персонажей Хазанова, то есть перешёл в другую индустрию, где пришлось решать уже совсем другие, чем в WABCO, задачи.
Очевидно, что описанное перемещение моей организации на юг и закрытие предприятий тяжёлой индустрии в районе Питтсбурга и многих других районах страны в 1970-е – 1980-е годы, а также перемещение их части в Алабаму, Флориду и другие южные штаты происходило преимущественно не из-за коварных глобалистов и космополитов, а по более прозаическим экономическим факторам.
[Несмотря на доминирование, в сталелитейной империи Питтсбурга назревали трещины. К 1960-м и 1970-м годам иностранная конкуренция, устаревшие технологии и экономические сдвиги подорвали преимущества Питтсбурга. Производители стали в Японии и Европе внедряли современные технологии, такие как конвертерные печи и непрерывная разливка стали, что удешевляло и повышало эффективность производства. Тем временем американские сталелитейные компании продолжали цепляться за устаревшие мартеновские печи, игнорируя тревожные сигналы.]
«It is economy, stupid», как говорил небезызвестный политический консультант James Carville.
Когда в 1981–1982 годах разразилась серьёзная рецессия, и без того испытывавшие трудности заводы Питтсбурга рухнули. Почти 150 000 сталелитейщиков потеряли работу, а уровень безработицы в регионе в 1983 году вырос до 17%. Целые города, зависевшие от одного завода, лишились своего источника существования. Молодые рабочие покидали регион в поисках работы, что привело к сокращению населения на 8% всего за одно десятилетие.
Некогда могущественный завод Homestead Works, на котором работало 15 000 человек, окончательно закрылся в 1986 году. Сегодня на его месте располагается торговый центр, и лишь немногие реликвии напоминают посетителям о его промышленном прошлом. Похожая судьба постигла Jones & Laughlin Steel и другие знаковые питтсбургские заводы. Когда заводы ушли, пустоту заполнили тени, включая рост организованной преступности в Питтсбурге, которая нашла возможности для себя в городе, переживающем потрясения.]
Крах сталелитейной промышленности мог обречь Питтсбург на участь «Ржавого пояса», но вместо этого город преобразился. Общественные деятели и университеты возглавили переход к здравоохранению, образованию и передовым технологиям. К началу XXI века Питтсбург получил признание как центр робототехники, искусственного интеллекта и медицинских исследований.2
Далее, и говоря уже в целом по стране, с учётом «глобалистского» оттока капиталов – свято место, как известно, пусто не бывает. И отлив капиталов из страны компенсировался, по крайней мере отчасти, их приливом в форме инвестиций иностранными компаниями, приобретением ими американских предприятий и постройкой новых, то есть созданием новых рабочих мест. При этом подавляющее большинство металлообрабатывающих компаний представлено японскими и немецкими фирмами, имеющими также мощную производственную автомобильную базу во многих штатах, с крупнейшим в мире заводом по производству различных марок Toyota в Кентукки.
В свою очередь, создание администрацией Трампа более благоприятных экономических условий для бизнеса в стране, в частности уменьшение корпоративных налогов, способствует как возвращению ушедших американских компаний (reshoring), так и, даже в большей степени, усилению их (и иностранных компаний) инвестиций в расширение существующих производственных мощностей в США или строительство новых. Часто это делается для сокращения цепочек поставок, быстрейшего реагирования на государственные стимулы или смягчения опасений по поводу пошлин.
По ряду сообщений, снижение налогов в 2017 году положило конец тенденции американских корпораций переводить свои штаб-квартиры за рубеж, чтобы воспользоваться более низкими налогами там; с тех пор ни одна американская корпорация не делала этого. Однако автор знает, что утечки рабочих мест продолжаются. Так, один из крупнейших заводов компании Carrier в Индианаполисе, производящий air conditioners, переехал в Мексику, несмотря на призывы мои и Трампа предотвратить это. Не думаю, что это произошло из-за глобалистского рвения руководителей корпорации.
Подводя итог, можно сказать, что «возвращение компаний» в значительной степени подразумевает рост внутренних инвестиций и создание новых предприятий, а не полный перенос всех существующих производств. Одна из причин этого – потеря Америкой «institutional» знаний в некоторых технологических и научных сферах. В силу этого и производятся закупки уранового топлива из России, а президент Трамп говорит также о необходимости выписки корейских и других инженеров для постройки ракет и кораблей и создания новых полупроводников. Аналогично, в середине 1990-х одна большая компрессорная компания, где я работал в то время, выписала двух Ph.D. из Санкт-Петербургского политехнического института, имеющих узкую специализацию, необходимую компании.
И в заключение размышлений о бенефитах нашего «НЭПа» (экономической политики администрации, направленной на reshoring с целью увеличения рабочих мест), можно заметить, что во всей схеме соответствующих событий не все инвестиции непосредственно служат этому делу. Так, в одном анализе по репатриированному капиталу сообщалось, что хотя изменения в налоговом законодательстве 2017 года привели к возвращению в США значительной части прибыли зарубежных корпораций (около 665 млрд долларов США в 2018 году), значительная часть этих средств пошла на выкуп акций, а не на инвестиции в создание новых рабочих мест. Интересно, как будут реализованы инвестиции в $600 млрд – 1 трлн долларов, обещанные недавно саудовским принцем.
Учёный, публицист, автор и соавтор нескольких книг Валерий Дунаевский (Valéry Dunaévsky), PhD, специалист в области прикладной механики, увлекающийся также литературным творчеством и журналистикой
Эта рассылка с самыми интересными материалами с нашего сайта. Она приходит к вам на e-mail каждый день по утрам.