В Москве националистические настроения сменились шовинистическими

Когда мы начали снижение над югом Москвы, наш самолет сначала пролетел над многоэтажками, символизирующими жизнь в советскую эпоху, затем повернул на запад к аэропорту, пересекая милю за милей таун-хаусов и коттеджей — роскошных домов со сторожевыми башнями, бассейнами и многочисленными гаражами, принадлежащими процветающему российскому среднему классу. Прежде мы называли их «новыми русскими», но так было в эпоху Ельцина. Люди, которые обзавелись загородными домами при Владимире Путине, принадлежат несколько иной породе. Сегодня таких людей сотни тысяч. Я спросил своего друга, что за люди там живут. Мелкие предприниматели, ответил он, банкиры, представители газового и нефтяного бизнеса и правительственные чиновники: «Благодаря взяткам, которые они берут, они могут жить роскошно».

Теоретически эти люди могут многое потерять, если санкции Запада в отношении России нанесут серьезный удар по экономике страны. Однако я очень сомневаюсь, что это пошатнет их веру в Путина, который принес им их богатство и чью политику они обожают. Летом прошлого года я оказался в одном из таких загородных поместий на вечеринке барбекю. Все соседи пришли туда, чтобы познакомиться с иностранным гостем. Это был довольно неприятный опыт, потому что очень скоро они начали ругать представителей продемократического движения и иммигрантов из Средней Азии, убирающих улицы Москвы. Все закончилось их решительными заявлениями о том, что мы, британцы, никогда не решим своих проблем, если не выбросим из страны всех мусульман.

Те санкции, о которых заявили США и Евросоюз, направлены против гораздо более влиятельных людей — людей, владеющих яхтами и банками, а не просто ничтожными пятикомнатными коттеджами и парочкой автомобилей BMW. Идея (и нужно полагать, все было тщательно продумано) заключается в том, чтобы надавить на Путина не через его простых избирателей, а через представителей его ближайшего окружения: через тех людей, кому он помог стать миллиардерами, с кем он работал в КГБ и — в отдельных случаях — с кем он планировал вторжение в Крым.

Пока над санкциями Запада только смеются. По правде говоря, я не верю, что они могут помешать Путину осуществить его планы, какими бы они ни были. Стоит помнить о том, что Кремль склонен реагировать на западное давление способом, который здесь любят называть «асимметричным» — хотя кому-то он, возможно, покажется «извращенным». Возьмем, к примеру, Закон Магнитского, предусматривающий визовые запреты и заморозку счетов тех чиновников, которые предположительно были причастны к смерти Сергея Магнитского, бесстрашного адвоката, разоблачившего крупномасштабную мошенническую схему (за этой схемой стояли те самые чиновники, которые позже арестовали его и бросили его в тюрьму). Если этот шаг был рассчитан на то, чтобы заставить российские власти призвать этих чиновников к ответу, тогда я должен с сожалением констатировать, что ничего из этого не вышло. Асимметричный ответ Кремля заключался в том, чтобы снять все обвинения с тех немногих чиновников, которые находились под следствием, и запретить американским семьям усыновлять российских сирот. Рискну предположить, что ответом Путина на западные санкции, введенные в связи с захватом Крыма, станет нечто, о чем мы пока даже не догадываемся.

Мне кажется, что западные санкции породили ту самую атмосферу, которая так нравится диктаторам. В прошлом власти Советского Союза использовали западное давление, чтобы объединить нацию перед лицом предполагаемой внешней угрозы, и сейчас тоже происходит нечто подобное. Алексей Пушков, телеведущий и депутат Государственной Думы, с которым я знаком уже много лет, сказал, что возвращение Крыма в Россию ознаменовал собой количественный скачок в самосознании российской нации: «Это преодоление комплекса неполноценности, который в течение многих лет нам внушали как извне, так и изнутри, когда нас убеждали в том, что Россия может только зависеть, подчиняться и следовать указаниям “реальных” лидеров современного мира».

Надо иметь широкие плечи, чтобы тащить такое тяжелое бревно. На днях ведущий одного телешоу попытался суммировать сложившуюся ситуацию, сказав, что мир изменился и что Россия больше не будет следовать указаниям из «штаба».

Вопрос заключается в том, куда Россию приведет эта вновь обретенная уверенность. Концепция Русского мира продолжает набирать силу, особенно с 2006 года, когда Путин призвал молодых людей чаще использовать это выражение. Сегодня уже существует Фонд «Русский мир», занимающийся популяризацией русского языка и культуры, а также гораздо более аморфных идей — чувства «русскости» и общности, охватывающего весь русскоязычный мир. Сюда включены территории Украины, Молдовы, Казахстана и других стран. Не туда сейчас направлены взгляды Кремля?

Лишь один небольшой шаг отделяет национализм от шовинизма. После кризиса на Украине шовинистические настроения стремительно распространяются и уже успели глубоко укорениться в сознании россиян. Я помню, как один из высокопоставленных представителей ближайшего окружения Путина (человек, которого иностранные журналисты считают утонченным западником) в частной беседе назвал украинцев нацией хитрых и не заслуживающих доверия мошенников.

На этой неделе Александр Дугин, один из идеологов евразийского движения, написал, что «зрелый путинизм» будет отмечен появлением «России как особой цивилизации, независимой от Европы», в которой будет ликвидирована «пятая колонна» диссидентских голосов (в частности, либеральная радиостанция «Эхо Москвы»).

Сегодняшняя атмосфера почти так же отвратительна, как самые неприятные моменты, свидетелем которых я был в Москве. Разумеется, существует и другая Россия, европеизированная и открытая для контактов с внешним миром, и она с тревогой следит за всем происходящим. Многие люди продвинулись слишком далеко вперед, чтобы рассматривать возможность возвращения к изоляционизму коммунистического периода.

В любом случае выгоду из последних событий извлечет — кто же еще? — Владимир Путин, популярность которого увеличивается с введением каждой новой западной санкции. Вы на самом деле хотите сделать так, чтобы он оставался с нами в течение следующих десяти лет?