Упадок как норма?

Эрозия трудолюбия, мастерства и энергоснабжения.

Тот факт, что Германия демонстрирует незначительный экономический рост по сравнению со многими прочими странами ЕС, сам по себе вызывает меньшую тревогу, чем изменения, стоящие за этим. Условия экономической жизнеспособности рушатся – и это не осознается даже политико-медийной элитой.

Похоже, что Германия нынче становится тем, чем уже была четверть века назад: крупнейшая экономика Европы в абсолютном выражении, но одна из наименее жизнеспособных. Предположительно, это справедливо для Европы в целом в глобальном сравнении. Но внутри Европы Германия, вероятно, в особой степени в числе проигравших. В своем нынешнем весеннем прогнозе Европейская комиссия предупреждает о рецессии в ЕС в целом и ожидает в текущем году роста ВВП на 1%. Но при этом Германия, крупнейшая экономика ЕС, с показателем роста всего 0,2%, вероятно, окажется в хвосте. А Международный валютный фонд – который обычно занимается только экономикой проблемных стран – прогнозирует Германии довольно слабые перспективы и в ближайшие несколько лет.

Пожалуй, еще более важным признаком упадка Германии, чем прогноз низкого роста ВВП, является низкое количество вновь созданных фирм и предприятий: всего 33 100 в первом квартале 2023 г., что на 5,5% меньше, чем в том же квартале предыдущего года, который тогда считался в этом отношении самым слабым в нынешнем веке. Кроме того, все меньше иностранных компаний инвестируют в Германию, в то время как в Европе в целом этот показатель растет. Это известный эффект: страна, которая не очень жизнеспособна, не привлекает жизнеспособные компании извне, которые стремились бы в нее инвестировать.

После довольно короткого в историческом масштабе периода промежуточного во втором десятилетии XXI в. (который был вызван не действиями тогдашнего правительства Ангелы Меркель, а стал следствием радикальных реформ Agenda 2010 ее предшественника Герхарда Шрёдера) Германия сейчас возвращается к тому, чем она была на рубеже тысячелетий: национальная экономика, прогнившая и уставшая изнутри, структурно перегруженная чрезмерными расходами «государства всеобщего благосостояния», утратившая предпосылки экономической жизнеспособности, в то время как ее политическое руководство продолжает всё более обременять налогоплательщиков. Например, в форме огромных новых долговых пакетов, эвфемистически называемых «специальными активами», или в форме законов о защите климата, которые влекут за собой огромные затраты для владельцев недвижимости на ее санирование.

Ситуация еще более фатальна, чем четверть века назад: за короткое время были не только растрачены сами предпосылки экономической жизнеспособности, но и утрачено осознание их необходимости. Значительно возросла не только абсолютная нагрузка на «государство всеобщего благосостояния» (социальные затраты уже давно превышают 30% бюджета страны), но и беспечность политически ответственных лиц, которые всё больше обременяют тех, кто еще обеспечивает стране экономические достижения – в последнее время прежде всего под лозунгом «защиты климата», а также посредством фактически неограниченной экономической иммиграции в системы социального обеспечения.

Экономист Томас Майер недавно резюмировал сложившуюся ситуацию как «эрозию германской экономической модели»: «Если бы кто-то захотел подытожить бизнес-модель германской экономики, которая была успешной на протяжении многих лет, можно было бы сказать, что она заключалась в том, чтобы сочетать мастерство, трудолюбие и дешевое энергоснабжение таким образом, что это приводило к лидерству мирового рынка. Однако уже некоторое время позиции сторонников этой модели слабеют».

Согласно тезису Мейера, эти три столпа германской экономики разрушаются. Самым обсуждаемым и очевидным деструктивным процессом является, конечно же, экстремальный рост стоимости энергоносителей. Международное, а также внутриевропейское сравнение показывает, что германские политики не могут винить в этом только агрессивную войну Путина против Украины. Майер отмечает: «Германские компании вынуждены платить за электроэнергию в пять раз больше, чем американские, и в восемь раз больше, чем китайские. И в довершение всего, политика навязывает промышленности технологии, в которых другие страны имеют преимущества. Это включает в себя электрические обогреватели, а также автомобили с электрическим приводом. Неудивительно, что в последние годы прямые инвестиции германских компаний за рубежом превысили инвестиции иностранных компаний в Германии». При этом Майер даже не упоминает о постепенном отказе ФРГ от ядерной энергетики и о том, что в результате этого увеличился импорт ядерной энергии из Франции.

«Эрозия профессионализма» – возможно, самый пугающий деструктивный процесс, поскольку обратить его вспять очень трудно и даже при наличии такой возможности очень долго – наиболее замена ныне в школах и университетах. Последнее исследование IGLU подтверждает приведенные Майером данные других сравнительных исследований об ухудшении навыков чтения у учеников начальной школы в Германии. Наша школьная система явно не в состоянии довести многих детей из неблагополучных в образовательном отношении семей иммигрантов до экономически необходимых образовательных стандартов: как минимум коммуникационные навыки и элементарные познания в математике являются основой любой экономически значимой профессии.

Но снижается не только способность что-либо делать, но, вероятно, и готовность. Майер отмечает также «эрозию трудолюбия»: в обществе, которое больше заинтересовано в балансе между работой и личной жизнью, чем в результативном труде, трудолюбие больше не считается добродетелью. Это, конечно, не исключительно немецкий феномен. Но в стране, которая относительно бедна сырьем и которая традиционно славилась трудолюбием своего народа, такое изменение менталитета особенно значимо. Тем более что это напрямую выражается в том, что среднегодовое рабочее время в ФРГ уже сегодня на 30% ниже, чем в США, и на 70% ниже, чем в Китае, при этом требования об его дальнейшем сокращении не стихают.

Никто, находящийся в здравом уме, не может ожидать от сегодняшней Германии темпов роста, подобных тем, что были в годы «экономического чуда» или еще недавно в Китае. Это не только невозможно, но и нежелательно. Чтобы понять это, не обязательно принимать за чистую монету апокалиптические пророчества террористов из «Последнего поколения» или других истеричных климатических активистов.

Ничто не может расти до бесконечности, по крайней мере, в этом физически ограниченном мире. Особенно это касается экономики, будь то германская, какая-либо другая или даже мировая экономика. Рост в смысле все более высоких производственных показателей и постоянно круто направленной вверх кривой увеличения валового внутреннего продукта действительно больше не могут быть единственными критериями для оценки общей экономической ситуации – по крайней мере, в высокоразвитых экономиках. Кстати, первыми это поняли не сегодняшние апостолы «климатической справедливости» и всевозможных «поворотов», а пионеры западногерманского неолиберализма, такие, как Вильгельм Рёпке и Александр Рюстов, а до них Джон Стюарт Милль, но также и величайший германский экономический политик XX в. Людвиг Эрхард. Об этом свидетельствуют его призывы к умеренности в 1960-е гг. и более поздние труды. Римский клуб не смог правильно предсказать «пределы роста» в 1972 г., что и сегодня вызывает насмешки в его адрес. Я не думаю, что кто-то в состоянии это сделать. Но то, что такие пределы существуют (в возможностях природы, которая включает в себя и творческого человека), должно быть ясно любому здравомыслящему человеку. Эпоха сжигания ископаемого топлива, конечно, закончится, потому что это экономически целесообразно лишь в ограниченных количествах. Но то, что этот конец будет обусловлен глобальными политическими решениями по «защите климата», к чему стремится ныне правительство Германии, подавая такой пример всему миру, довольно маловероятно исходя из глобального исторического опыта.

Поэтому сама по себе новость о том, что темпы роста ВВП в Европе снижаются на протяжении многих лет и десятилетий, не может и не должна быть шокирующей. В долгосрочной перспективе глобальная экономика – по крайней мере, промышленность, производящая материальные товары, – может расти только так же, как растет лес. Курт Биденкопф, последний значительный политик Германии, который мыслил в традициях Людвига Эрхарда и западногерманского неолиберализма, любил использовать этот образ: экономика, как и лес, не растет до небес, а восстанавливается – отдельные деревья дают побеги, растут и в конце концов умирают, освобождая место для новых.

Задача мудрой (экономической) политики в такой высокоразвитой стране, как Германия, должна состоять в том, чтобы подпитывать эту жизненную силу становления (и ухода), т. е. обеспечить переход к экономике, которая больше не растет высокими темпами и, возможно, в какой-то момент перестанет расти вообще, но в которой предпринимательский успех трудолюбивых и квалифицированных людей остается возможным и поддерживает широкое процветание страны. В нынешней же Германии кажется, что люди предпочитают не замечать эрозию. Или даже превозносят ее как модель на пути к глобальной «климатической справедливости» – так называемый Degrowth (общественное движение ученых и активистов, критикующих модель развития путем экономического роста. – Ред.).

Фердинанд КНАУСС

Перевод с нем. Оригинал опубликован на сайте Tichys Einblick online (www.tichyseinblick.de).