Умер Илья Рудяк

1 мая 2020 года в 7 часов утра русскоязычная община города Чикаго понесла тяжёлую утрату. На 82-м году жизни после трудной борьбы с тяжёлой болезнью от нас ушёл Илья Эзрович Рудяк.

Писатель, драматург, режиссёр, актер и культуролог Илья Эзрович внес огромнейший вклад в культурную жизнь нашей общины. Человек открывший первый русский книжный магазин в Чикаго, первым показавший русские фильмы в Чикаго, организовавший за многие годы огромнейшее количество встреч с известными поэтами, писателями, художниками и артистами – этот неутомимый боец пропаганды русского языка, еврейской культуры и языка идиш, навечно останется в памяти многих и многих, кто его знал и любил.

Наша жизнь станет беднее без его новых книг, искромётного юмора, заразительного смеха, нескончаемой энергии. Его качества такие как активность, жизнерадостность, умение ценить и открывать таланты других, а также предприимчивость, целеустремлённость – были для нас примером. Он останется в наших сердцах надёжным товарищем и мудрым советчиком, всегда готовым прийти на помощь в любой ситуации.

Помним, любим, скорбим.

Прощание с Ильей Эзровичем состоится в это воскресенье, 3 мая, в 1 час дня по адресу:
Rosehill Cemenery
5800 North Ravenswood Ave.
Chicago, IL 60660
Phone: 773-561-5940

Семья покойного просит присылать цветы непосредственно на адрес кладбища.

Михаил Рахунов

От редакции.

Долгие годы Илья Эзрович был и автором, и добрым другом нашей чикагской газеты «Обзор». У нас были опубликованы его рассказы, миниатюры, уникальные фотографии и рисунки. О чем бы не писал или не рассказывал Илья Рудяк, это всегда было свежо, неожиданно, интересно.

В его жизни было много событий – радостных и трагических. Гетто в раннем детстве; Одесса, где он состоялся как профессиональный режиссер; Чикаго, ставший ему не только родным домом, но и местом, где были написаны и изданы лучшие его книги, где в полной мере реализовался его талант подвижника культуры, служителя его Величества Книги.

От имени медиагруппы Континент и от себя лично приношу глубокие соболезнования родным и близким Ильи Рудяка.

Игорь Цесарский, издатель и гл. редактор

P.S. В память об Илье Эзровиче Рудяке мы публикуем сегодня один из любимых им рассказов, которые когда-то печатался в нашей газете.

Полушко-Поле

Рассказ

Илья РУДЯК

Адвокат Норман Бейли давно уже не занимался мелкими происшествиями. Подумывая — после операции на сердце — уйти отдыхать, он брался только за дела крупные, беспроигрышные, высокооплачиваемые. Но эта русская женщина, что просила секретаршу принять ее по поводу первой в ее жизни автомобильной “катастрофы”, как она выразилась, сразу привлекла его внимание.

И бледностью под красивыми синими глазами, и мягким голосом, и неправильной речью с акцентом. В молодости он изучал в Нортвестерне русский и кое-что помнил: «Зидираввствуйте!» «Доберой ночи», «До звидания», «На здровье», «Ошен приятно».

— Как ваз завут? — спросил он неожиданно.

Женщина растерялась, услышав к себе обращение высокого с густой седой шевелюрой мужчины.

— Я Норман Бейли.

— Очень приятно. Меня зовут Полина, Поля.

— Полушко-поле. Знаете эту песню?

— Конечно, — ответила она и просияла.

— Идемте, и вы мне расскажете про вашу «катастрофу».

Он уже решил, что поможет ей.

— Сколько, как вы в Америке?

— Девять месяцев.

— Вы работаете?

— Да. Я присматриваю за старушкой.

И после паузы:

— В России я была хореографом.

— Вы танцевали?

— Да. А потом вела балет в школе.

— Что у вас за семья?

— Сын с невесткой и внучка.

— Бабушка — сказал он, ударяя на «у».

Она покраснела.

«Прекрасно, — подумал он, — а ведь ей лет 45, не больше».

— Вы живете вместе?

— Пока да.

— А что ваш муж?

— Он умер за три года до отъезда, — и слезы навернулись на глаза, — извините.

— Что вы, что вы, — это я должен просить извинения. Когда у вас суд?

Она протянула ему «тикет».

Он быстро прочел его и, вставая, сказал:

— Не волнуйтесь. Все будет в порядке.

Она поблагодарила и направилась к двери.

Он проводил ее внимательным взглядом. Она слегка споткнулась на высоких каблуках.

«Эти русские женщины довольно романтичны. А в этой такая симпатия и… тишина. Да, именно тишина».

Он давно уже не испытывал такого приятного чувства.

«Процесс» он выиграл легко и, как задумал еще раньше, повел ее отметить это событие в хороший ресторан. По дороге она пыталась вручить ему гонорар, но он предложил, что она расплатиться за ужин: «Вы не против?»

— О, что вы, с радостью.

В ресторане она просила, чтобы он заказывал самые дорогие блюда и очень сожалела, что тот отказался от коньяка.

— А если рюмочку водки? — все же допытывалась она.

— Вотка? Немножко — это окей!

С Полушко-Поле, как он ее прозвал, было легко. Правда, он знал случаи, когда русские женщины притворством, покладистостью, коварством облапошили нескольких знакомых в городе.

С каждой новой встречей Норман понимал, что Полушко-Поле — подарок судьбы.

Она была нетребовательной, ни разу не спросила о его семейных делах, была предупредительной и тактичной.

Он сам все ей рассказал: жена Шарон, старше его на год, следовательно, ей шестьдесят семь, они прожили примерную, богатую жизнь, у них трое детей и семеро внуков. Он не хотел бы никогда и ни за что огорчить своих близких. Если, так возможно, он будет счастлив один раз в неделю бывать с Полушкой-поле…

— Фиалки по средам, — тихо промолвила она.

— Что это?

— Рассказ Анри Моруа.

— Не знаю. Не читал.

Когда Полушко-Поле переехала в отдельную квартиру, он предложил оплачивать ее, если это останется в полном секрете.

— О, нет, нет, — запротестовала она, — я могу все сама.

Больше он не настаивал. Хотя при его богатстве, думал он, можно было бы себе позволить одарять ее пощедрее, чем он это делает. Правда, намного приятнее считать, что это по любви.

Когда они, как дети, плескались вместе под душем, а Полушко-Поле нежно целовала шов на груди Нормана, — он шептал ей: «Лублу тибя, Полушко-Поле, лублу».

…После смерти мужа, такой неожиданной, такой быстрой — они пришли с репетиции, он пошел к холодильнику за яблоком, надкусил его и стал медленно валиться на пол — она замкнулась в себе, ни с кем не встречалась. А здесь, в Америке, найти человека близкого по духу — это как иголку в стоге сена. Хотелось крепкое плечо, защиты. «Адвоката» — заулыбалась она самой себе.

Норман переживал с Полушкой-Поле вторую молодость.

В день ее рождения, он привез Полушко-Поле в автосалон.

— Давай выберем под цвет твоих глаз — синюю «Вольво».

Она зарделась и тихо промолвила: «Спасибо!».

— Вот эту, — и он показал на новую модель.

— А нельзя ли… поскромнее?

Он уже понимал ее с полуслова и согласился.

В одну из их «сред» после душа, ласк, любви он почувствовал себя неважно. И только два шарика нитроглицерина сняли боль. Это насторожило их.

В следующий раз он дал ей запечатанный конверт и сказал полушутя, полусерьезно: «Открыть только после моей смерти».

Она не раз собиралась его открыть, но считала это неэтичным.

Ей очень хотелось знать, что же там находится: неужели какое-то завещание, или еще банальнее — чек?

А лучше всего — если бы письмо начиналось бы со стихов:

«О, как на склоне наших лет

Нежней мы любим и суеверней…»

— Кто это?

— Тютчев.

— Не знаю. Не читал.

Как-то Норман не пришел. Не позвонил.

Она ждала звонка на другой день. Встревожилась.

Осмелилась и позвонила в контору сама:

— Норман Бейли два дня как скончался, — ответила секретарша.

Полина присела в кресло с телефонной трубкой в руке.

Она не слышала беспрерывный зуммер.

Внутри все застыло.

И вдруг прорвался плач, неудержимый, по-русски жалостный.

Вспомнила про письмо. Вскрыла.

«Дорогая Полушко-Поле!

Я понял — это может случиться в любую минуту… Если бы я умер у Тебя в квартире — это грозит полицией, допросами… Ты моя последняя любовь в жизни. Я благодарен Тебе за все.

Р.S. Уже двадцать лет, как кроме книг по юриспруденции, газет и журналов ничего другого не читал.

Рассказ Моруа — восхитительный!»