«Улыбка хунвейбина»

В 1990 году свояк, то есть муж сестры моей жены, Леонид Иоффе решил переехать с семьей из Ташкента в Калининград. Но если раньше это, в принципе, можно было осуществить без особых проблем, то в канун крушения СССР покидать Балтийское побережье ради Средней Азии, с её душистыми дынями, сахарными арбузами и прочей экзотикой, почему-то никто не хотел. Никого не прельщал даже очень хороший дом в приличном районе узбекской столицы с доплатой, который Леня предлагал за трёхкомнатную квартиру в Калининграде.

В растрёпанных чувствах свояк позвонил мне в Москву и попросил совета.

– Совет, конечно, дать можно, – сказал я, – но прежде попробую помочь.

– Здорово, – ответил немногословный Иоффе и, пожелав мне и домочадцам здоровья, положил трубку.

В тот же вечер я стал размышлять, как помочь свояку переместиться на родину Канта. В Калининграде я был всего раз, это когда отдыхал на Куршской косе, кажется, году в 86-м. Помню, на мой вопрос: «Сколько немцев живёт в области?» строгая женщина-экскурсовод ответила: «Ноль целых, ноль десятых». И это было, пожалуй, самым сильным впечатлением о пребывании в этом городе, если не считать, конечно, посещения центрального парка культуры и отдыха, который, как сообщила та же экскурсовод, был разбит на месте старого немецкого кладбища. «А могилки?» – спросил кто-то из наивных туристов. «Бульдозером разровняли», – сказала экскурсовод и, ткнув куда-то в сторону, добавила: «А вот в кирхе ихней теперь разместился наш театр юного зрителя».

В общем, размышлял я, размышлял, пока не вспомнил, что в Калининграде, вопреки утверждению экскурсовода, немцы всё же есть. Точнее – один немец, с которым я познакомился на конференции общества «Видергебурт», проходившей в Москве. Конечно, это не близкий друг или приятель, но за неимением таковых сойдёт, решил я.

Звали его Виктор Гоффманн. Он был ладно скроен, бородат, ясноглаз и улыбчив. Работал Гоффманн директором Дворца культуры крупнейшего в Европе тарного комбината, в здании которого, то есть Дворца, вплоть до 1945 года размещался один из лучших в Восточной Пруссии домов терпимости для офицеров вермахта. Но это я так, к слову, и без тени намёка на многочисленных участниц танцевального и театрального коллективов, существовавших здесь в советские времена. Все они были женщинами и девушками высоконравственными, и если в кого и влюблялись, то только в Гоффманна. Что же касается взаимности, то, как говорится, чего не ведаю, того не ведаю, но то, что свою жену Люсю он ни на какое сокровище не променяет, знаю наверняка.

Впрочем, славен Гоффманн был вовсе не этим, а тем, что в 1980 году каким-то чудом сумел просочиться в наглухо закупоренный от этнических немцев Калининград, прописаться там, найти работу, а на гребне горбачевской перестройки создать и зарегистрировать (!) общество немецкой культуры «Айнтрахт». Правда, прежде, под крышей бывшего «весёлого дома» с мраморными колоннами он зарегистрировал еврейское культурное общество, затем литовское, украинское, армянское, удмуртское… То есть, так заморочил властям голову, что те попросту проглядели немцев, приняв их за… ненцев. Но это совсем другая история.

Итак, вспомнив о Гоффманне, я тут же набрал его домашний номер телефона.

– Виктор, это вы (тогда мы с ним были ещё на «вы»)? – спросил я.

– Он самый, – пророкотал Гоффманн.

– А я – Фитц.

– Отлично! – обрадовался Гоффманн. – Я как раз хотел вам звонить. У нас тут такое разворачивается, что аж дух захватывает. Нужно немедленно осветить в прессе.

– А что конкретно?

– Мы тут через наш облисполком провели решение, согласно которому сможем принять какое-то количество немцев-беженцев из Казахстана и Средней Азии.

– Каким образом?

– Очень даже простым. Мы объяснили, что для поднятия урожайности наших полей, повышения надоев и даже яйценоскости кур – без немцев никак не обойтись. Что там, на Востоке, им совсем тяжко, так как казахи с киргизами хотят жить по своим обычаям. Конечно, немцев принимает Германия. Но ведь все не уедут. Правильнее – всех не впустят. А мы – нате, пожалуйста, живите и наслаждайтесь.

– Чем наслаждайтесь? – перебил я его.

– Как чем? – удивился Гоффманн. – Трудом, естественно. Всем остальным уже местные жители наслаждаются.

– Понятно. А где, в перерывах между наслаждениями, они жить будут?

– Так я же говорю – через исполком решение провели. Мы теперь имеем прерогативу в приобретении домов, которые будут в области продаваться. Не всех, конечно, а части. Но и это здорово.

– А «мы» – это кто? – поинтересовался я.

– Айнтрахтовцы, то есть члены общества «Айнтрахт», – радостно расхохотался Гоффманн. – Мы узнаём, что продается дом, вносим аванс и сообщаем нашему очереднику, который сидит где-нибудь в Кокчетаве или Оше, чтобы срочно паковал вещи и готовился к новоселью.

– Здорово, – искренне похвалил я Гоффманна.

– И совершенно безвозмездно, – добавил он. – Мы за свои услуги и любовь к ближним ничего не берём. Голый энтузиазм.

– Виктор, а ведь я именно по этому поводу и беспокою вас.

– По какому? – напрягся Гоффманн.

– Хотелось бы дом в Калининграде или в окрестностях купить.

– Отлично! – перебил меня Гоффманн. – Прекрасно! Я всегда знал, что лучшие представители нашего народа первыми двинутся к нам на Балтику…

Не скрою, слышать подобные слова было приятно, но в то же время тревожно. Мало того, что в надоях и яйценоскости я ничего не смыслил, так ведь и дом предназначался свояку Иоффе, который к тому же букву «р» не выговаривает.

– Итак, Александр, – продолжал тем временем Гоффманн, – во-первых, теперь мы обязаны перейти на «ты», во-вторых – при встрече обязательно выпить на брудершафт, и срочно подобрать самый красивый и уютный дом, где бы ты создавал свои правдивые статьи.

– Спасибо, – сказал я. – Особенно за правдивые статьи.

Но в тот же самый момент где-то в подсознании мелькнула мысль, что если Гоффманн дом не найдёт, то это будет, может, и к лучшему. А свояка Лёню попробую оформить в Израиль. Тем более что там тоже есть море. И не одно.

Прошло дней двадцать, и мне вся эта история с домом в Калининграде стала казаться шуткой, как вдруг зазвонил телефон и захлёбывающийся от радости Гоффманн сообщил, что он уже внёс задаток.

– Александр, – кричал он в трубку, – срочно сообщи свои паспортные данные, потом хватай тугрики и двигай в Кёниг.

– А зачем данные?

– Как? – удивился Гофманн. – Я же тебе говорил, что все документы идут совершенно официально и через облисполком. У нас, дружище, никакой туфты.

– Прекрасно, прекрасно, – изображая радость, ответил я. – Но, понимаешь ли, я не совсем для себя дом покупаю, а почти для брата.

– Кайн проблем, – успокоил меня Гоффманн. – Так и запишем: Фитц, а имя…

– Да нет, не Фитц, – промямлил я, – он мне, понимаешь, больше чем брат. Он, в общем, не он, а…

– Ну, так бы и сказал, что для любимой женщины, – переходя на свистящий шёпот, произнес Гоффманн. – А дети есть?..

– Какие дети! Он – мужчина!

– Извини, не понял, – резко посуровел Гоффманн.

– Да это не то, что ты думаешь, – вдруг озлился я. – Это свояк, то есть муж сестры жены. Просто фамилия у него – Иоффе.

Сказав это, я замолчал в ожидании малоприятного завершения разговора.

– Иоффе, Иоффе, – несколько раз повторил Гоффманн. – Ты знаешь, я где-то слышал эту фамилию… Так значит, дом ему?

– Ну да, – сказал я и на всякий случай добавил: – Но жить мы будем вместе.

– А вот это зря, – наставительно произнес Гоффманн. – Меня, например, никогда не прельщали коммуны. Впрочем, это сейчас не столь важно. Значит, записываю: «Иоффе, российский немец из Узбекистана…»

… Через несколько месяцев свояк Лёня, главными отличительными приметами которого являлось умиротворяющее собеседников спокойствие, немногословие, а также брови – точь-в-точь, как у Брежнева, переехал с семьёй в пригород Калининграда.

С первого рукопожатия они с Гоффманном очень понравились друг другу, тут же выпили бутылку водки, хорошо закусили и, обменявшись мнениями о смысле жизни и перспективах сохранения СССР, решили открыть что-нибудь совместное.

А для этого у обоих были все предпосылки. За пару недель перед описываемыми событиями Гоффманн, по настоятельной просьбе одного из своих многочисленных приятелей, приобрёл заводскую столовую. Зачем и почему – он и сам толком не знал. «В порыве милосердия», – говорил Гоффманн, не представляя, что ему делать с обслуживающим персоналом, рабочими, которые являлись на обед по заводскому гудку и пытались отоварить талоны, которые неведомо кто им выдал и которые ничего не стоили.

– А не открыть ли нам в этой самой столовой ресторан? – глубокомысленно заметил, выслушав историю, свояк Лёня.

– Какой? – спросил Гоффманн.

– Естественно, китайский, – ответил Лёня.

– А почему именно китайский, а не немецкий или, допустим, еврейский с кошерной кухней, – подёргивая кончик каштанового уса, поинтересовался Гоффманн.

– Так где же мы здесь возьмём столько немцев и кошерных евреев, – ухмыльнулся Лёня.

– А китайцев? – парировал Гоффманн.

– Резонное замечание, – насупил брежневские брови Иоффе. – Зато я имею в качестве приданого целый железнодорожный вагон китайских деревянных палочек. Что вы на это скажете?

– Мы на это скажем, – невольно переняв интонацию Иоффе, произнёс Гоффманн, – что это уже интересно. А откуда, простите, у вас эти палочки?

– Хотел заняться натуральным обменом, – пояснил свояк. – Я китайцам – палочки, а они мне – термосы и полотенца. Но в последний момент всё сорвалось, и я остался при своих интересах.

– Но с палочками, – вздёрнув указательный палец к потолку, сказал Гоффманн. – Кстати, а в китайской кухне вы что-нибудь понимаете?

– Еще бы! – покровительственно ухмыльнулся Иоффе. – Во-первых, когда я служил в Ташкенте начальником жэка, то главным инженером у меня был человек по фамилии Цой. Правда, он был кореец, но ведь это рядом.

– Совсем рядом, – согласился Гоффманн.

– А кроме того, уважаемый Виктор, если вам доводилось посещать Ташкент…

– Не доводилось, – прервал Гоффманн.

– Не беда, – успокоил его Иоффе и продолжил, – так вот, когда вы всё же прибудете в узбекскую столицу, обязательно посетите район Куйлюк. Конечно, это не Рио-де-Жанейро и там нет океана, но зато имеется множество корейских столовых и закусочных. В основном подпольных, но их, поверьте, знают все. Ведь, если у тебя гости из России или похмелье, ничего нет лучше корейской кухни! Ах, какое на Куйлюке подают хе, а фунчозу, а кукси!..

– И кто же будет готовить всё это великолепие? – сглотнув слюну, спросил Гоффманн.

– Выпишем лучшего повара, – сказал свояк Лёня.

– Главного инженера Цоя? – предположил Гоффманн.

– Нет. У меня есть вариант получше – уйгур Толик. Он также и врач – может ставить иголки и пиявок.

– А фамилия его Дуремар, – захохотал Гоффманн.

– Почти, – пропустив шутку мимо ушей, ответил свояк Лёня. – Его фамилия – Джуманиязов, но мы ему что-нибудь поэкзотичнее придумаем.

– Хорошо бы нам туда вместо официанток гейш набрать, – мечтательно прищурив левый глаз, сказал Гоффманн.

– Тут я пас, – ответил свояк Лёня. – Хотя, в принципе, не возражаю и поддерживаю. Но имей в виду – этих самых рулончиков, что они на спинах носят, у меня нет. Есть только палочки.

– Что-нибудь придумаем, – успокоил его Гоффманн. – А в качестве первой гейши предлагаю мою землячку Зину из Кокчетава. Её мать – тётя Фрида – российская немка, отец – дядя Джурабек – казах, но выглядит она лучше любой японки.

– Берём не глядя, – согласился Леонид, – при условии, что тоже поменяет имя…

– А как ресторан назовём?! – воскликнул Гоффманн. – Совсем мы о названии забыли.

– Есть у меня вариантик, – сказал свояк, – но неуверен, будет ли он уместен в условиях местного колорита, климата и менталитета.

– Ну ты и загнул, – восхищённо глянул на нового друга Гоффманн. – И как же это звучит в переводе на русский?

– «Улыбка хунвейбина».

Какое-то время Виктор молчал, осмысливая это не совсем обычное название. Потом, закурив очередную сигарету, сказал:

– Знаешь, а ведь мне – нравится. Как говорится, ненавязчиво, но с намеком.

– Благодарю, – потупил глаза свояк Лёня и, откупорив вторую бутылку, предложил тост за успех их совместного дела…

… Через какое-то время в Калининград был выписан уйгур Толик. Над входом в заводскую столовую прикрепили новую вывеску с красными драконами по углам. Внутри развесили разноцветные бумажные фонарики, изготовленные учащимися начальных классов одной из калининградских школ, директрису которой ненавязчиво опекал Гоффманн, у входа встали два коротко стриженных «быка», выделенных Лёне ташкентским авторитетом Валерой (свояк был очень дружен с его покойным братом Рафиком, и тот, в память об этом, решил поддержать начинание), в соседней Литве напечатали меню на трёх языках – русском, немецком и польском, а затем устроили шумную презентацию, на которой Гоффманн, аккомпанируя себе на баяне, пел душевные песни, в частности «Москва – Пекин», а свояк Лёня, облачённый в чёрный пиджак и галстук, излучал доброту и спокойствие и вообще всей своей невысокой округлой фигурой был в тот вечер очень похож на Будду, но с брежневскими бровями.

Трудно сказать, чем бы завершился весь этот проект, который, помню, мыслился как некая всемирная сеть ресторанов-закусочных, если бы не череда странных и, на первый взгляд, мало чем связанных между собой событий.

Вначале рухнул Советский Союз. Затем Гоффманн, оставив директорство во Дворце культуры, полностью посвятил себя общественной и благотворительной деятельности, став, неожиданно для многих, дьяконом Новоапостольской церкви. Одновременно с этим свояк Лёня резко прекратил употреблять алкоголь, курить и тоже ушёл в религию. Почти тут же уйгур Толик, которого всем представляли плохо понимающим по-русски китайским поваром «дядюшкой Лю», тайно женился на гейше Зине, и оба они, как этнические немцы, уехали в Германию, на родину предков её мамы. Причём ни с кем не попрощавшись и с месячной выручкой. Рабочие завода, которым надоели сухие бутерброды, отсутствие заказов, сырья, а также бесконечное забивание «козла», объявили бессрочную забастовку, внеся тем самым некое разнообразие в свою скучную и размеренную жизнь. А в местной газете появилась заметка о «новых русских нерусского происхождения», в которой многие узнали моего свояка Лёню и Виктора Гоффманна.

Поправить своё пошатнувшееся финансовое положение и спасти «Улыбку хунвейбина» друзья попытались с помощью ташкентского авторитета Валеры, который вознамерился построить в Калининграде ипподром. Чтобы не платить огромную пошлину, он, оформив английских и арабских скакунов ишаками, уже перевёз их железной дорогой из Ташкента в Калининградскую область, решил вопрос с землёй, конюшнями и т. п. А заодно согласился субсидировать возведение рядом с будущим ипподромом китайского ресторана, но неожиданно был застрелен на базе отдыха «Чимган», что под Ташкентом.

Узнав о смерти Валеры, Леонид Иоффе и Виктор Гоффманн посчитали это неким знамением и решили навсегда покончить с «Улыбкой хунвейбина». Мой свояк полностью посвятил себя семье и религии, а Виктор Гоффманн стал одним из виднейших лидеров общественно-политического движения российских немцев. Но прославился он на этом поприще не сладкоречивыми обещаниями и речами, а безвозмездной помощью, которую оказал тысячам людей. И ещё тем, что всегда держит данное слово. Например, в 1991 году на съезде российских немцев в Москве он объявил, что в Германию уедет последним. Виктор Гоффманн в Германию не уехал, впрочем, как и мой свояк Леонид Иоффе – в Израиль. Хотя, как я думаю, политика здесь ни при чём. Просто им не хочется расставаться

Александр Фитц,
Мюнхен

Напоминаем, что новую книгу Александра Фитца «Легенды старого Ташкента и Другие истории» можно приобрести  через берлинский книжный каталог GELIKON. E–mail: knigi@gelikon.de; сайт: http://gelikon–shop.com/; Tel.: (00)49 (0)30-323-48-15, (00)49 (0)30 327-64-638 или непосредственно в Издательстве «Алетейя»: E-mail: fempro@yandex.ru; Tel.: +7 921 951 98 99.