Торг, закончившийся Холокостом

Переписка ценою в два миллиона жизней.

В бывшем Партархиве СССР хранится поразительный документ – письмо начальника Переселенческого управления при СНК СССР Е. М. Чекменева председателю Совнаркома В. М. Молотову от 9 февраля 1940 г. Вот его текст: «Переселенческим управлением при СНК СССР получены два письма от Берлинского и Венского переселенческих бюро по вопросу организации переселения еврейского населения из Германии в СССР – конкретно в Биробиджан и Западную Украину. По соглашению Правительства СССР с Германией об эвакуации населения, на территорию СССР эвакуируются лишь украинцы, белорусы, русины и русские. Считаем, что предложения указанных переселенческих бюро не могут быть приняты. Прошу указаний».

Уже одни имена немецких отправителей письма, буде они в письме названы, заставили бы вздрогнуть. Если полагать, что письма из «Берлинского и Венского переселенческих бюро» были подписаны их руководителями, а поступили они к Чекменеву примерно за неделю до отправки им письма Молотову, то отправителями должны были бы быть не кто иные, как Адольф Эйхман и Франц Йозеф Хубер. Последний сменил будущего оберпалачa евреев Прибалтики Франца Вальтера Шталекера на посту инспектора полиции безопасности и СД в Вене и осуществлял общее руководство рядом организаций, в том числе и Переселенческим бюро. Реальным жe руководителем после отъезда Эйхмана из Вены в Берлин стал его бывший заместитель штурмбанфюрер СС Алоиз Бруннер, в январе 1941 г. назначенный на эту должность и официально. Но надо всеми ними витала тень руководителя РСХА и протектора Богемии и Моравии Рейнхарда Гейдриха.

Переселенческое управление, действительно, было наиболее корректным адресатом для Эйхмана и его коллег. То была организация, отвечавшая в СССР за планирование и организацию плановых государственных переселений, осуществлявшихся в основном на добровольной основе. Этим оно отличалось от ГУЛАГа, отвечавшего за насильственные переселения осужденных и заключенных, и Отдела спецпоселений НКВД, отвечавшего за депортации административно-репрессированных.

К сожалению, ни упомянутого в письме «приложения на 6-ти листах», ни других примыкающих материалов обнаружить пока не удалось ни в российских, ни в германских архивах. Однако суть отсутствующих немецких писем передана Чекменевым ясно: Гитлер предлагает Сталину забрать себе всех евреев, оказавшихся к этому моменту под германским сапогом. Но письмо Чекменева содержит не только вопрос, но и ответ на него: благодарим за предложение, но забрать ваших евреев не можем. Чтобы лучше понять как вопрос, так и ответ, попробуем взглянуть на письма из Берлина и Вены как минимум с трех разных точек зрения: из перспективы отправителя, адресата и их взаимоотношений на тот момент.

Деятельность Эйхмана

Главным мотором интриги был, скорее всего, Эйхман. C 1 октября 1934 г. он служил в Главном управлении СД, референтом в реферате II 112 (Referat Juden), где занимался вопросами форсирования еврейской эмиграции из Германии, изучал иврит и идиш, знакомился с сионистскими лидерами. В 1938 г., вскоре после аншлюса Австрии, его переводят референтом того же реферата в Вену, в Управление руководителя СД в региональном управлении СС «Дунай», начальником которого был Шталекер.

Еврейская эмиграция из Вены сталкивалась в это время с непредвиденными бюрократическими трудностями: евреи, в эмиграции которых государство было заинтересовано, неделями простаивали в очередях. Одной из причин тому было первоочередное оформление документов состоятельных евреев, привлекавших для этого немецких адвокатов с хорошими связями и плативших им за это хорошие деньги, что было недоступно беднякам. Социально (а не только национально) чувствительный Эйхман «вступился» за еврейских бедняков и «восстановил справедливость» в очереди на вышвыривание с родины. Оформление необходимых бумаг стоило около 1000 рейхсмарок и занимало от 2 до 3 месяцев.

20 августа 1938 г. в Вене в составе имперского МВД был создан Центр по осуществлению еврейской эмиграции, призванный регулировать (в смысле ускорять) эмиграцию австрийских евреев, и уполномоченный выдавать им разрешения на выезд. В его компетенцию входило создание условий для эмиграции, включая переговоры со странами-реципиентами, обеспечение эмигрантов необходимыми суммами валюты, взаимодействие с туристическими и транспортными агентствами, наблюдение за еврейскими организациями с точки зрения их отношения к политике эмиграции евреев. Номинальным руководителем Центра был Шталекер, фактическим – его заместитель унтерштурмфюрер СС Эйхман.

Первоначально полномочия Центра ограничивались двумя гау (провинциями) – Веной и Нижним Дунаем. Однако к концу 1938 г. они были распространены на всю Австрию. С упрощением валютных трансферов и привлечением к оформлению документов Венской еврейской общины время обработки заявлений удалось сократить до восьми дней. В качестве ноу-хау Эйхмана можно отметить принцип самофинансирования Центра: он содержался не из бюджета, а за счет эмиграционного сбора, взимавшегося с выезжающих евреев. В результате уже за первые 2,5 месяца своей деятельности Центр выпроводил из Австрии 25 тыс. евреев, а всего за первые полтора года его существования около 150 тыс. австрийских евреев были вынуждены покинуть страну. Аналогичные организации были созданы также в Праге и Остраве.

В начале ноября 1938 г., за несколько дней до «Хрустальной ночи», Эйхман направил в Берлин штурмбанфюреру СС Эрлингеру отчет о деятельности Центра, в котором, в частности, напоминал о высказанной им в начале 1938 г. инициативе создания аналогичного органа во всеимперском масштабе. События «Хрустальной ночи» добавили много нового в антиеврейскую проблематику, так что решение Гейдриха созвать 12 ноября совещание в РСХА, посвященное выработке стратегии Рейха в еврейском вопросе, не выглядит удивительным. На этом совещании Геринг от имени Гитлера подчеркивал перспективы «Плана Мадагаскар» (см. ниже), а Эйхман доложил о своем венском опыте, а также о целесообразности открытия аналогичного центра в Берлине.

Несмотря на погромные настроения после «Хрустальной ночи», «окончательное решение еврейского вопроса» в то время мыслилось еще в категориях эмиграции, а не ликвидации. В своеобразном эмиграционном раже Эйхман договорился даже до того, что в середине февраля 1939 г., ссылаясь на более чем двукратный спад динамики заявлений на эмиграцию, предложил освободить из Дахау и Бухенвальда всех австрийских евреев, заключенных туда после 9 ноября 1938 г., и отправить их за границу. Это предложение, однако, не встретило понимания в СС.

Несмотря на противостояние еврейской эмиграции из Рейха, ее показатели и в начале 1939 г. были достаточно высокими. Достигнуто это было отчасти благодаря поездкам за рубеж руководителей Венской еврейской общины и Палестинского бюро, наращиванию так называемых «китайских транспортов» (служили, насколько можно судить, лишь отчасти для переселения в Шанхай, но главным образом – для нелегальной иммиграции в Палестину) и мероприятиям по профессиональной переподготовке эмигрантов, нацеливающих их на жизнь в Земле обетованной.

Но прошло еще некоторое время, пока пропагандируемый Эйхманом орган был действительно организован Гейдрихом в Берлине. Это произошло на следующий день после того, как 30 января 1939 г. Гитлер произнес в Рейхстаге свои язвительные слова о поведении демократических стран, проливающих слезы о судьбе несчастных немецких евреев и одновременно отказывающих им во въездных документах. Еще через восемь дней с похожими провокациями выступил и Альфред Розенберг, чьей шокированной аудиторией стали дипломатический корпус и иностранные журналисты. Он потребовал от Англии, Франции и Голландии создания еврейского резервата на 15 млн человек где-нибудь на Мадагаскаре, в Гайане или на Аляске.

Новая организация получила название Имперского центра по еврейской эмиграции. Получив назначение возглавить его с 1 октября 1939 г., Эйхман покидает Вену и возвращается в Берлин. Здесь наряду с хлопотами об эмиграции он приступает к планированию принудительного переселения евреев в только что созданное «генерал-губернаторство для оккупированных польских областей», а также внутри него и, если понадобится, и из него. А 21 декабря 1939 г. Гейдрих назначил Эйхмана главой спецреферата РСХА, призванного координировать переселения евреев и поляков на оккупированной польской территории. В результате Эйхман стал ключевой фигурой не только в выработке концепции, но и в реализации программ всех проектов по «решению еврейского вопроса».

Их венцом станет организация транзитных лагерей в западноевропейских странах и сети гетто при железнодорожных узлах в оккупированных областях на Востоке, сосредоточение в них миллионов евреев с последующей их депортацией в концлагеря и лагеря уничтожения. Как практику ему еще многое предстоит обдумать и усовершенствовать. К познаниям в области иудаики и гебраистики придется присовокупить и сведения из химии и физиологии человека, помогающие найти ответ на нелегкий вопрос: какой из выпускаемых промышленностью удушающих газов эффективнее при ликвидации каких порций людского материала. И заблуждаются те, кто считают его клерком, кабинетной крысой: командировки в гетто и концлагеря доказывают обратное.

«Операция Ниско»

Первой акцией Эйхмана в Берлине стала «Операция Ниско». После оккупации Польши в сентябре 1939 г. в немецких руках оказалось почти вчетверо больше евреев, чем их было в Германии до прихода нацистов к власти, – около 2 млн человек. Около четверти из них проживали на землях, инкорпорированных непосредственно в Рейх. Депортации и освобождение этих территорий от еврейского населения казались само собой разумеющейся и первостепенной задачей. Но возникал вопрос: а куда?

В течение сентября ответ на этот вопрос искали внутри будущего генерал-губернаторства: обсуждались идеи «еврейского государства» близ Кракова или «имперского гетто» в Люблине. Уже в середине сентября 1939 г. соответствующие слухи поползли среди еврейского населения бывшей Польши и даже просочились в прессу. В конце сентября Гитлер несколько раз высказывал желание переселить все еврейство, в том числе и немецкое, куда-нибудь в Польшу. Так что ничего удивительного не было в том, что Эйхман и Шталекер по указанию начальника гестапо Генриха Мюллера от 6 октября о депортации евреев из Вены, Катовице и Остравы выехали 12 октября на рекогносцировку в зону, в то время еще временно контролируемую Красной армией, и остановили свой выбор на пространстве в 20 тыс. кв. км между Вислой, Бугом и Саном со столицей в Люблине.

В эту резервацию, по их мнению, должны были свозить всех евреев со всей Европы, но в первую очередь из Германии, Австрии, бывшей Чехословакии и Польши. Тем самым она мыслилась как важнейшая составная часть стратегического плана по радикальной этноструктурной перестройке Восточной Европы в видах ее германизации. 7 октября 1939 г. фюрер назначил Гиммлера рейхскомиссаром по укреплению германской народности: в этом качестве он должен был курировать и вопросы депортаций поляков из районов, намеченных для сплошной ариизации. Поляков предполагалось частично переселить в районы, освобождаемые от евреев, так что связь этих усилий с тем, что неподалеку делал Эйхман, была самая прямая.

Собственно депортации евреев начались без какой бы то ни было раскачки: уже 9 октября 1939 г. был отдан приказ о депортации из Остравы-Моравской и Катовице, а 10 октября – из Вены. Евреев заставляли подписывать заявления о якобы добровольном переезде в «лагерь для переобучения». Станциями их отправления были Вена, Острава-Моравска и Катовице, а также Прага и Сосновице, а станциями прибытия – главный лагерь Ниско на реке Сан, а также промежуточный лагерь в деревне Заречье на противоположном берегу. Оба лагеря были недалеко от советской границы, и некоторым евреям удавалось даже бежать в СССР.

Первый эшелон с 875 евреями был собран 17 октября 1939 г. и отправлен из Остравы. По пути он 20 октября подобрал часть евреев в Катовице и в тот же день прибыл в Ниско. Всего за период с 17–18 по 29 октября в Ниско прибыло шесть эшелонов, суммарная численность депортированных составила 4–5 тыс. человек.

С собой разрешалось брать до 50 кг багажа, помещающегося в сетке вагона над занятым местом. Денег – не более 200 рейхсмарок. Освобождение от переселения было возможно либо по причине болезни, либо при наличии документов, подтверждающих эмиграцию в другую страну.

Казалось бы, у резервата «Ниско-на-Сане» – большое будущее. Между тем уже 27 октября депортации были прекращены. Главным образом из-за протеста генерал-губернатора Ганса Франка, только что назначенного на должность и желавшего всю свою вотчину сделать «юденфрай». При этом сам лагерь в Ниско был закрыт только в июне 1940 г., когда все его обитатели были возвращены в города, откуда их привезли.

Так что же: ведомственная власть, хотя бы и СС, проиграла власти территориальной? Едва ли. Скорее, тут конфликтующими сторонами были две внутриведомственные ветви власти или, точнее, два взаимодополнявших, но и конкурировавших друг с другом «проекта» Третьего рейха – еврейская эмиграция и немецкая иммиграция. Интересы еврейской эмиграции столкнулись с интересами немецкой иммиграции: первые корабли из Риги и Ревеля прибыли в Данциг практически в те же дни, что и первые венские евреи в Ниско, – во второй половине второй декады октября. Всего из Прибалтики и Волыни планировалось переселить в Вартегау около 200 тыс. фольксдойче, но само Вартегау предстояло перед этим ускоренно освободить от евреев и поляков. Первоначально речь шла о необходимости переселить оттуда до конца 1940 г. 80–90 тыс. евреев и поляков, а потом еще около 160 тыс. одних только поляков. Но сил на все не хватало, и приоритет был отдан задаче иммиграции, подпираемой и еще одним фактором: уже в конце октября СССР ввел свои войска в прибалтийские страны, и Германия, как никто другой, знала, что за этим последует аннексия.

«План Мадагаскар»

Дополнительным серьезным фактором стала и новая идея-фикс обретения еврейского резервата – так называемый «План Мадагаскар». Сам по себе этот экзотический остров как место возможного еврейского заселения впервые возник еще в начале века в еврейско-сионистских кругах. Первой страной, поднявшей вопрос об эмиграции сюда еврейского населения, стала, однако, не Германия, а Польша, в 1937 г. даже посылавшая на остров специальную польско-еврейскую комиссию. Впрочем, ее еврейские члены после посещения Мадагаскара отнеслись к идее скептически.

Но сама идея «не сгинела» и в 1938–1939 гг., особенно после международной конференции о глобальной судьбе еврейских беженцев в Эвиане. Конференция закончилась почти полным провалом – под саркастические ухмылки немецкой прессы. Лишь одна страна – Доминиканская Республика – изъявила готовность принять евреев, а Великобритания предложила им для переселения свою колонию в Восточной Африке – Уганду (и чем же это лучше Мадагаскара?). Единственный результат – создание Межправительственного комитета по делам беженцев, ведшего впоследствии переговоры как с Германией, так и с принимающими странами.

После провала конференции эту идею подняли на щит уже нацисты. «План Мадагаскар» представлялся им наименее болезненным средством по «обезъевреиванию» Европы, причем в качестве возможной альтернативы французскому Мадагаскару обсуждались еще британская Гвиана и бывшая германская Юго-Западная Африка. В декабре 1939 г. министр иностранных дел Германии фон Риббентроп изложил Папе Римскому мирный план, предусматривавший среди прочего и эмиграцию немецких евреев: в качестве стран иммиграции рассматривались Палестина, Эфиопия и все тот же Мадагаскар. Котировки Мадагаскара подскочили особенно высоко после поражения, нанесенного Германией Франции: победитель потребовал себе мандат на управление Мадагаскаром. В начале июня 1940 г. начальник еврейского отдела в МИДе Франц Радемахер представил план, согласно которому 25 тыс. французов покинут остров, Германия организует на нем военно-морскую и военно-воздушную базы, а на неоккупированную часть Мадагаскара завезут 4–5 млн евреев, которые будут заниматься сельскохозяйственной деятельностью под надзором назначаемого Гиммлером полицай-губернатора.

Впрочем, и «Мадагаскар» был уже вполне людоедским проектом: этот «райский остров» в климатическом отношении мало напоминал рай для европейских евреев, и по-настоящему акклиматизироваться там они, скорее всего, не смогли бы.

От этого плана отказались только в начале осени 1940 г., когда Гитлер принял решение о нападении на СССР.

«Проект Биробиджан»

Таким образом, письма Эйхмана и Шталекера Чекменеву документируют доселе неизвестный проект «решения еврейского вопроса» – посредством эмиграции, эвакуации или депортации немецко-австрийского, чешского и польского еврейства в СССР. Если датировать зарождение идеи декабрем 1939 – январем 1940 гг., а посылку писем – концом января 1940 г., то советский проект Эйхмана (назовем его условно «Проект Биробиджан») ложится прямо между эпицентрами двух других крупных депортационных проектов – «Эксперимента Ниско» и «Плана Мадагаскар».

В каждом из трех проектов немцами двигала та или иная конкретная надежда: в «Проекте Биробиджан» это была, наверное, надежда на «жидо-большевистский» Интернационал, а также, возможно, расчет на неизбежное разочарование советской стороны результатами вербовки на переезд в СССР среди беженцев из числа украинцев и белорусов в генерал-губернаторстве.

К началу 1940 г. в руках у немцев оказалось огромное число еврейского населения – до 350–400 тыс. человек в самом Рейхе плюс более 1,8 млн человек в генерал-губернаторстве, на бывших польских территориях. Именно о них, в сущности, и говорится в письме Чекменеву. Избавиться от них было и психопатической мечтой, и политической целью Гитлера.

Но был ли этот подарок – 2,2 млн евреев, людей с мелко- и крупно-буржуазной психологией – желанен Сталину? Даже с полутора сотнями тысяч польских евреев государство уже так основательно помучилось, отправляя их на торфоразработки или в депортацию. Да и кто знает, не скрывается ли под личиной этого лавочника или того портного немецкий шпион? Нет, сердце тирана-интернационалиста, исполненное классовой любви к пролетариату и граничащего с антисемитизмом недоверия даже к «своим» евреям, такого «подарка» просто не выдержало бы. Если разрешить им вольное проживание по всей стране, то сколько же сил, энергии и затрат потребовалось бы на их чекистско-оперативное обслуживание? И не отправлять же их всех в ГУЛАГ или на спецпоселение, как это было сделано по отношению к нескольким десяткам тысяч еврейских беженцев из Польши.

Если расселить их на Западной Украине, как предлагали немцы, то там ведь и так уже почти 1,4 млн «трофейных» польских евреев. Куда бы их деть, учитывая вероятное стратегическое значение этого региона в недалеком будущем? А если отправить их в резерват «Биробиджан-на-Амуре», как это тоже предлагали наивные немцы, то ведь он рассчитан всего на несколько сотен тысяч человек и его инфраструктура не способна переварить больше 15 тыс. евреев в год.

Отказ СССР от столь лестного предложения Германии был запрограммирован. Приведенные Чекменевым сугубо формальные соображения, в сущности, смехотворны и даже немного лукавы. Истинные мотивы отказа лежали, скорее, в другом – в патологической шпиономании сталинского режима, в подозрительно-недоверчивом отношении к классово-буржуазной еврейской массе из капиталистических стран, а также в колоссальных масштабах предложенной Берлином иммиграции.

Не знаю, отдавали ли себе Молотов и Сталин полный отчет в том, какими последствиями для европейского еврейства обернется их отказ. Сталин, который уже через месяц сам решится на уничтожение польского офицерства, и Молотов, в то время не только председатель Совнаркома, но еще и нарком иностранных дел, вполне могли бы просчитать, что может статься с евреями в гетто и концлагерях, когда рутинная депортация уже не решает всей проблемы. По крайней мере, другой советский дипломат и невозвращенец-эмигрант Ф. Ф. Раскольников прекрасно уловил последствия такого отказа. Еще в сентябре 1939 г. он обратился к Сталину с поистине пророческим открытым письмом: «Еврейских рабочих, интеллигентов, ремесленников, бегущих от фашистского варварства, вы равнодушно предоставили гибели, захлопнув перед ними двери нашей страны, которая на своих огромных просторах может приютить многие тысячи эмигрантов».

Проще всего было бы откликнуться на обнаруженный документ восклицанием типа: «Ах, оказывается, евреев Германии, Австрии и Польши можно было спасти! Гитлер предлагал их Сталину, а тот, сволочь, не согласился, не спас!» Но это было бы большим упрощением ситуации. СССР преследовал собственные интересы, реализации которых массовое прибытие евреев могло помешать. И Сталин не был бы Сталиным, если бы руководствовался морально-вероятностными императивами или просто клюнул бы на удочку Гитлера. Мало того: именно СССР оказался практически единственной страной, принявшей значительное количество еврейских беженцев из оккупированной немцами в сентябре 1939 г. части Польши. Те из них, кого против их воли депортировали на восток в июне 1940 г., оказались – опять-таки невольно и непреднамеренно – убереженными от смертоносного немецкого нашествия спустя год.

Получив отказ (или, что еще более вероятно, не получив из Москвы никакого ответа), Эйхман едва ли расстроился. Он, привыкший изучать своего врага, был готов и к этому. Но серия неудач с территориальным решением еврейского вопроса, безусловно, подтолкнула его к поиску других, куда более радикальных путей: казнь вместо высылки, газовые печи вместо гетто, яры и карьеры вместо лагерей, братские могилы вместо Мадагаскара или Дальнего Востока.

Да, вопрос тогда так и остался открытым. Но ненадолго – года на полтора. Его позднейшее и иное решение, как известно, вошло в историю под страшным именем Холокост.

Павел ПОЛЯН, «Еврейская панорама»