Толчок в никуда

Конфигурация западных экономических санкций еще не сложилась. На сегодня они, скорее, символические. Скорость и глубина разрыва связей с внешним миром – пока что тема для догадок. Но пропагандистская подача этого еще не состоявшегося разрыва такова, будто он — подлинный подарок судьбы. Этакий уникальный шанс на возрождение советского державного могущества, которым надо радостно воспользоваться. С учетом, разумеется, новейших достижений тех, кто расцвел в изоляции, обернув себе на пользу все санкции, бойкоты и прочие западные происки. Как Исламская Республика Иран, например.

Все преподносится так, будто теперь-то уж дела пойдут самым радостным образом. Магнаты, попавшие под персональные санкции, счастливо улыбаются перед телекамерами. Через парламент спешно проводят закон, вводящий национальную платежную систему и делающий работу в России систем Visa и MasterCard почти невозможной. Президентский советник Сергей Глазьев рекламирует план, который клонится к полному отказу от финансового сотрудничества с Западом и гарантирует, по заверению сочинителя, стремительный расцвет нашей страны, сопровождающийся полной катастрофой всех западных экономик.

Примерно такие же или даже еще более полные энтузиазма предвидения безостановочно декламирует целый хор пиарщиков, конспирологов, обличителей мировой закулисы и просто говорливых “экспертов”, которым есть что сказать по любому поводу.

На этом восторженном фоне высказывания президентского помощника по экономике Андрея Белоусова о том, что, мол, “санкции могут сыграть в плюс; у нас всегда, когда жареный петух начинает если не клевать, то щебетать, эта расхлябанность пропадает”, смотрятся прямо-таки проявлением робости, если не пораженчества. Хотя даже и его скромные надежды вряд ли сбудутся.

Во-первых, ни одна история успеха в современном мире не основывалась на изоляции от передовых экономик. Во-вторых, былая мощь Советского Союза опиралась не столько на изоляционизм, сколько на способность тоталитарного режима его компенсировать, а в подходящие моменты и преодолевать. И в-третьих, управляющее сословие сегодняшней России не обладает подходящими качествами, чтобы воспроизвести былые советские успехи, а сама наша страна не располагает больше человеческими и материальными ресурсами, достаточными для обособленного от внешнего мира развития.

Ни одно из государств, применительно к которым в последние пару десятков лет употребляли выражение “экономическое чудо”, будь то Китай, Чили или Корея, не достигли процветания путем изоляции. Все они открывали свои экономики и расширяли международные связи, а не наоборот. Противоположных примеров нет. Иран таковым вовсе не является, хотя в нашей стране и образовалось шумное сообщество тех, кто находит неисчислимое множество достоинств в “иранской модели”. Что само по себе кое о чем говорит. Иран всегда был беднее и слабее России и остается таковым сейчас. То, что люди, называющие себя патриотами, рвутся в ученики к иранскому режиму, показывает, как круто заставляет снизить ставки маниакальное антизападничество.

Иран – примерно двадцатая в мире страна и по числу жителей (81 млн), и по размеру экономики ($987 млрд в 2013-м, если считать ВВП по паритету покупательной способности, и $412 млрд — если по обменному курсу). До исламской революции 1979 года Иран был западноориентированной страной, а теперь существует в большей или меньшей изоляции, регулярно попадая то под прямой, то под косвенный экономический бойкот. Из-за очередной волны санкций иранская экономика снижается с 2011 года, хотя она и без того довольно слабо связана с внешним миром. Иранский экспорт, на 80% состоящий из нефти ($61 млрд), в два с половиной раза меньше, чем, например, экспорт Турции – страны с таким же числом жителей.

Иран успешен лишь в том смысле, что за 35 лет его режим не пал. Это, конечно, принципиально важно для его правителей. Но что касается развития страны, то на финише правления шаха, которое сопровождалось экономическим чудом в 1960-е – 1970-е, трудно было даже представить, что Турция сегодня заметно превзойдет Иран по размерам ВВП, а Саудовская Аравия (чье население втрое меньше) практически его догонит. И что в обеих этих странах будет меньше неграмотных, чем в Иране, и люди будут жить дольше.

В Иране, естественно, нет современной науки и современной ненефтяной промышленности. Нет самостоятельно разработанных технологий XXI века — даже военных, которые ему с опозданием приходится поэтому покупать или красть за рубежом. Есть, правда, интересные кинематографисты и архитекторы, которые почти поголовно перебрались на Запад. И это еще самый успешный пример изолированного существования. Северную Корею, Кубу и Бирму оставим за скобками.

Теперь посмотрим на наше советское прошлое. Изоляционизм Советского Союза вовсе не был перманентным. В 1930-е режим отбирал зерно у голодающих крестьян, чтобы продать его на Западе и приобрести там современные заводы под ключ, купить новейшие технологии и нанять специалистов для их внедрения. Во второй половине 1940-х из побежденной Германии было вывезено абсолютно все, что можно было использовать у нас в промышленности, особенно в военной. Плюс к этому в 1930-е — 1950-е СССР обладал лучшей в мире разведкой, которая бесперебойно снабжала державу ядерными и прочими секретами Запада.

Многое, конечно, исподволь подрывало эти успехи. Например, разгул лженаук (наподобие “мичуринской биологии” академика Лысенко), который, впрочем, случайно или нет, не коснулся научной базы военных отраслей экономики. Или “борьба с космополитизмом”, которая тоже, по интересному совпадению, почти не затронула научные учреждения атомного проекта.

Так или иначе, советская система на рубеже 1940-х — 1950-х действительно наглухо закрылась от мира и при всех последующих сменах правителей до конца не открылась. Но эти изоляционистские десятилетия как раз и стали временем упадка системы. Высшей точки своего могущества и технологического расцвета СССР достиг в конце 1950-х, а потом все заметнее отставал от конкурентов. Советский Союз был слишком большой и прочно сколоченной структурой, чтобы рухнуть сразу, и это долго поддерживало иллюзию, будто в изоляции можно не только существовать, но еще и оставаться сверхдержавой.

Сегодня эту иллюзию вернули в оборот, причем в утрированном до предела виде. В изоляционизме видят не просто защиту от перемен, но еще и инструмент развития. Изоляция, мол, заставит теперь изобретать и осваивать все свое, и оно, конечно же, будет лучше, чем у западного врага.

Мечты по поводу “своей” платежной системы или “своей” мировой валюты не стоят того, чтобы их разбирать. Ведь эксперименты похожего рода уже ставились, и результаты налицо. Разве у нас нет своей ЕГАИС (автоматизированной системы, претендующей контролировать прохождение каждой бутылки спиртного) или своего ГЛОНАССа (навигационной системы, конкурирующей с американской GPS)? Если категорически решено сделать что-либо “свое”, то оно действительно появится. Но только доводить его до ума станут несуразно долго, и потому стоить оно будет дороже, чем у конкурентов, а работать хуже.

Причин тут несколько. И самая очевидная — всякий замах должен соответствовать возможностям. Куба тоже живет в изоляции, но она ведь не обещает каким-то своим самобытным способом завоевать Луну. Северная Корея отгорожена от всего мира, но она и не планирует навязать другим странам расчеты в местной валюте. Есть вещи, которые по плечу только сверхдержавам. А в сегодняшнем мире, кроме Америки, это только Китай. Но и он рассчитывает свои шаги на десятки лет вперед. Наращивает мощь без малейшей показной размашки, избегая нарываться на бойкоты и санкции. И стремится взять у внешнего мира все, что только можно.

В Китае работают около миллиона специалистов, получивших образование за границей, и ежегодно их число вырастает еще на 200 тысяч. В базу для технологического рывка инвестируются гигантские средства. Каждый второй специалист, получающий в Китае ученую степень, обучался за рубежом. Десятки китайских университетов уже сейчас входят в список 500 лучших вузов планеты, а несколько из них – даже в первую сотню. Китай идет в ногу с миром. А у нас тем временем борются за самобытность, яркой составной частью которой является то, что каждая вторая диссертация у нас – купленная или прилагающаяся к должности фальшивка.

В Китае нет вице-премьеров, имеющих досуг на сочинение острот в социальных сетях. В китайской властной системе нет места для мыслителей глазьевского типа, противостоящих всей мировой экономической науке. Их должностные лица не могут позволить себе роскошь отвлекаться от работы ради лженаучных фантазий или утомительного зубоскальства.

Какое у нас с ними может быть соревнование, и что хорошего прибавит нашей державе уход в изоляцию? У нас и без того самобытность уже победила на всех фронтах.

И еще раз вспомним советское прошлое. При всей своей тоталитарной жестокости, советский режим знал, чего добивается, и умел ставить перед собой долгосрочные цели.

Руководители советского атомного проекта Берия и Завенягин были матерыми злодеями, но по совместительству еще и сильными организаторами. Они понимали, что сложнейшую научно-техническую задачу способны решить не болтливые гопники, а ученые высочайшего класса, которых они отыскивали и на которых опирались.

Можете ли вы представить себе многократных героев соцтруда Игоря Курчатова, Юлия Харитона и Андрея Сахарова, выдвинутыми и заботливо опекаемыми нынешним оборонным вице-премьером Дмитрием Рогозиным? Я не могу. Можете ли вообразить, чтобы Авраамий Завенягин, который, помимо прочего, возвел силами заключенных жемчужину нынешней российской экономики “Норильский никель”, вел ернический антизападный аккаунт в Твиттере? Это немыслимо, даже если бы Твиттер тогда существовал. Для агитпроповских целей использовались фельетонисты “Правды” и “Крокодила”. А генералитет советского ВПК должен был делать дело, не отвлекаясь на пиар. За неудачный ракетный пуск или провальное испытание бомбы они в лучшем случае лишались должностей. Поэтому ракеты тогда, как правило, летали по расчетным траекториям, и некоторое время даже лучше американских.

Зато сегодня пиар, обогащение, раздача должностей родне и прочие формы самовыражения — единственное дело нашего административного генералитета. И имеем мы в лучшем случае ГЛОНАСС, а в худшем — ЕГАИС. А при уходе в глухую изоляцию все эти превосходные качества лишь расцветут еще пышнее. И всевозможные егаисы обступят уже со всех сторон — один другого дороже, хуже и бесполезнее. Если изоляционизм и даст какой-то толчок российской экономике, то это будет толчок в спину. А точнее – в никуда.

Конечно, когда-нибудь дойдет и до разбора полетов. И уж точно никто из вождей не возьмет вину на себя. Скажут: шли, мол, вслед за народом, который ну очень вдруг захотел поставить на место Америку с Европой. И будут наполовину правы.