Тётя Ева познакомит

Из цикла «Провинциальные истории»

Photo copyright: pixabay.com

Чем дольше живу на белом свете, тем больше со светлой грустью оглядываюсь назад, в прошлое, в котором были яркие события, открытия, встречи с дорогими и близкими людьми.

Всё это, увы, уже не повторить, не пережить, не пройти заново…

Моя настырная память нередко уводит меня в те далёкие годы, в мой милый, тихий провинциальный городок, который впоследствии превратился в крупный областной центр.

Не являлся исключением и наш интернациональный городок, в котором жили, соседствовали, приятельствовали, учились, работали, дружили армяне, татары, русские, евреи, узбеки, уйгуры, немцы, болгары, корейцы, греки – всех не перечесть.

В первые месяцы Великой Отечественной войны на местный вокзал круглосуточно прибывали битком набитые эшелоны с эвакуированными из прифронтовой полосы. На местном сленге их называли “выковыренными”. Да так оно и было на самом деле: бегство от нацистов, оставленные дома, учёба, работа. Эти люди нашли приют в нашем гостеприимном городке. Среди них, обездоленных, была Ева Гиршевна, тогда ещё юная, восемнадцатилетняя девушка.

После окончания войны многие из беженцев вернулись в родные края. Еве же возвращаться было некуда: в Польше, в Кракове, откуда она была родом, погибли все её близкие.

Она чудом осталась в живых: осенью 1939 года смогла пересечь границу и оказалась на территории СССР.

Ей повезло, что она встретила на своём жизненном пути хороших, доброжелательных, чутких людей, которые помогли ей адаптироваться в незнакомой стране.

Ева работала на крупном производстве, жила в заводском общежитии. Общительная и свойская по характеру, она быстро обзавелась друзьями и подругами. Девушка была красивой и стройной, но совсем не кичилась этим, а вела себя просто и дружелюбно.

Была у неё и ещё одна особенность: она умела слушать и понимать, сочувствовать и сопереживать. Это чрезвычайно редкий дар, которым обладают, увы, немногие люди. Она сохранила этот дар на всю жизнь.

Довольно быстро выучив русский язык, Ева охотно общалась с людьми, и даже выучила много русских песен.

Но в её лексиконе нередко мелькали слова на польском и идише. В её семье говорили на обеих языках.

Братишка Евы был музыкально одарённым ребёнком: он замечательно играл на скрипке. К сожалению, этому мальчику не суждено было вырасти, повзрослеть, состояться: он погиб в огне Катастрофы.

Еве часто снились родные: мама, отец, сестрёнка и братишка. К сожалению, при побеге она не захватила с собой фотографии родных. На ней было старенькое платьице, ветхая кофточка и поношенные туфельки. Остальные вещи и фотографии остались дома.

Нацисты и польские полицаи устраивали усиленные облавы на евреев, беспощадно их убивали, разворовывали еврейское имущество, занимали еврейские дома.

Много лет спустя Еве удалось узнать буквально по крохам, что её родные погибли в Кракове. Тяжело было примириться с утратой, но Ева дала себе слово не падать духом, не отчаиваться, а жить!

Мы с мамой так никогда и не узнали, почему Ева не вышла замуж, не завела семью, детей. Пусть это останется тайной…

Моя мама познакомилась и подружилась с Евой уже после войны. Мне было лет 9, когда она повела меня к ней в гости.

Это была небольшая комнатка, которую Еве дали временно, за неимением другой жилплощади. Это “временно” превратилось в постоянное жильё на втором этаже старого дома, первый этаж которого был универмагом.

Зато это был центр города, рядом с парком культуры и отдыха, в котором Ева Гиршевна любила совершать “променад”. Она обожала цветы, особенно розы, которыми славился наш городок.

Мне было интересно бывать в гостях у маминой приятельницы. Она понравилась мне сразу же, с первого взгляда.

– Ты шейне мейделе, – похвалила она меня при первой же встрече. Я смутилась и покраснела: мне казалось, что у меня довольно заурядная внешность…

Потом мы пили чай с пирожными, которые испекла тётя Ева специально к нашему приходу.

А мама принесла с собой свой фирменный струдель, которым Ева неизменно восторгалась. Наша встреча пролетела незаметно. Мама потом сказала, что Ева всегда рада людям, хотя очень одинока, и ей тяжело,

И я стала часто навещать тётю Еву, нередко – после уроков. Она была в курсе моих школьных и внешкольных дел, огорчалась, что мне не везёт с математикой и физикой, радовалась моим пятёркам по литературе, уже знала по именам всех моих учителей, и кто из мальчиков мне нравится…

Мы разговаривали на равных! И это было здорово!

Я уже сдавала выпускные школьные экзамены, и после каждого экзамена обязательно приходила к тёте Еве. Она тогда уже почти не выходила на улицу, передвигаясь по комнате – той же самой, полутёмной, скромной, в которой прожила немало лет.

Но она никогда ни на что не жаловалась, никого не критиковала, ни о ком не говорила плохо, получала скромную пенсию, просто радовалась жизни и людям.

Мы с мамой и другие приносили Еве Гиршевне продукты, помогали ей. Как-то Ева рассказала мне, что занимается сватовством. Нет, она не брала за это денег, а просто совершала мицву.

Были у Евы три кандидата в женихи, считавшиеся наиболее “трудными”: Нёма, Люсик и Изя. Они уже были весьма немолоды, но нетерпеливы и капризны.

Нёма, который в пору бурной молодости был женат аж три раза, к примеру, желал, чтобы невеста была моложе его лет на 15, стройной и красивой.

Самому Нёме – обладателю обширной лысины, пивного животика и троих разновозрастных детей от разных жён уже вот-вот должно было стукнуть 40 лет. Но любви все возрасты покорны…

Великовозрастный Люсик, окончивший в своё время среднюю школу с золотой медалью и два вуза с красными дипломами, мечтал о невесте-враче, эдакой скорой медицинской помощи на дому. А подкатывало ему уже 50. Пора было лечиться.

Скольких кандидаток в невесты отверг Люсик, сосчитать трудно. Их было немало. Но Люсик полагал, что вот-вот наступит вторая молодость, и ждал её с нетерпением…

Кареглазый брюнет Изя – без наличия детей, бывших жён, пивного пуза и дряхлости, поначалу привлекал внимание многих женщин, готовых подарить ему руку и сердце. Но после первого же свидания с Изей потенциальные невесты куда-то немедленно испарялись.

Дело было в патологической жадности этого мужчины. Вместо того, чтобы дарить даме цветы, приглашать её в кафе, читать ей стихи и петь романсы, Изя говорил с ней исключительно о деньгах: где, сколько и почём. Неудивительно, что женщины удирали от Изи со скоростью ветра…

Потом возник ещё один кандидат в женихи: Моня из Одессы.

Видимо, в Одессе в ту пору ощущался острый дефицит еврейских невест, если Моня не поленился приехать в наш городок, найти Еву Гиршевну и с её помощью обрести себе жену. В конце концов, ещё совсем не поздно начинать жизнь с чистого листа в 75 лет…

И Ева Гиршевна таки нашла кандидатуру.

В результате одессит Моня вернулся в родной город с очаровательной Полиной Филипповной, которая оказалась старше Мони всего лишь на годок, но зато хорошо сохранилась.

– Каждый хочет кусочек счастья, – рассуждала Ева Гиршевна.

После окончания школы я уехала из родного города. И из письма мамы – уже потом, несколько лет спустя, узнала о смерти Евы Гиршевны.

Она дарила людям свет и тепло. Я помню об этом. Амен!

Маргарита Ойстрах, Ашкелон