Ташкент – город не только хлебный

О судьбах евреев, эвакуированных в столицу Узбекистана

Нельзя сказать, что эвакуация евреев СССР в годы Второй мировой и Великой Отечественной войны оставалась вне внимания историков. Однако изучение этой проблемы оставалось весьма ограниченным. Масштабы же эвакуации были грандиозными: только эвакуированных и беженцев насчитывалось по различным источникам и по различным методикам подсчетов от 13 до 17 миллионов человек, из них до 25 процентов – евреи.

В последнее десятилетие в России, Израиле и США исследователи стали обращаться к социально-политическим проблемам эвакуации (и реэвакуации, кстати, тоже.). А эти вопросы тем более не могут быть рассмотрены без проблематики межнациональных отношений. Наконец, вполне обоснованно тема эвакуации евреев начала изучаться в контексте истории Холокоста.

Созданы и функционируют организации бывших эвакуированных в разных городах и государствах на постсоветском пространстве. Увы, собирать свидетельства бывших эвакуированных и беженцев, они начали довольно поздно – ушли многие поколения. Разумеется, сбор свидетельств, выживших в Холокосте, вполне оправданно “заслонил” тему изучения воспоминаний эвакуированных и беженцев.

Эта тема заинтересовала меня давно и ныне моя деятельность направлена на поиск, сохранение и дальнейшее изучение воспоминаний свидетелей этого исторического события.

Хотелось бы познакомить с рядом материалов из моей коллекции, сохраняя стилистику оригиналов.

* * *

Из воспоминаний Михаила Ружанского (Бруклин. Нью-Йорк):

“…Июль 1941 года. Уже идут военные сражения на полях нашей страны. Каждую ночь, ровно в двенадцать, появляются немецкие бомбардировщики, сбрасывают свой смертоносный груз на спящий город и безнаказанно улетают. А мы, босоногая пацанва, утром собираем осколки еще теплых бомб, затем с удовольствием плаваем в реке, которая – вот она рядом, прохладная, небыстрая.

В этот день – мы тоже на речке. Вдруг мы услышали спокойный моторный гул. Я поднял глаза в небо и увидел словно нарисованные, клинья летящих самолетов. От них отрывались черные капли и устремлялись прямо на нас. Сообразили, что надо бежать. Вблизи находился спиртзавод. Вокруг выкопаны бомбоубежища. Я вскочил в одно из них. Тут же раздались взрывы. Потом я вернулся к воде. Реку не узнать – мутная, грязная, черная. Как и наша последующая жизнь. Одна бомба упала у места нашего купания. Взрывной волной троих ребят выбросило на берег. Впервые так близко я увидел безжизненное тело сверстника, его порванный живот, откуда вываливались кишки и сгустки застывшей крови… Значительно позже в моей памяти вновь всплыла так явственно та первая встреча с войной. Со временем, детские впечатления не исчезли. Они гвоздями вбиты в клетки моего мозга”.

“…Нас эвакуировали из Кировограда в Ростовскую область и разместили в казачьей станице. Сестры с утра уходили в поле, а мы с мамой и младенцем Мойсеем оставались дома. Мама ночами не спала. Ей казалось, что вот-вот придут казаки и шашками зарубят нас.

Пережив в молодости еврейский погром, в котором принимали участие казаки, она всю жизнь смертельно боялась их.

Войска Третьего рейха быстро продвигались по Украине. И нам снова пришлось уходить. Мы шли днем и ночью, в дождь и стужу. Маленький Моисей не выдержал жестоких испытаний. Он сгорел от сильного воспаления легких. Свеча его жизни потухла, даже не успев разгореться. Мы похоронили его под яблоней, соорудив над ним небольшой холмик.

В узбекском колхозе, куда мы прибыли после долгих скитаний, работали уже все – и мал, и стар. Но колхоз не платил денег, не давал продукты. Он начислял трудодни, как и всем колхозникам. Забывая при этом, что у последних имелся собственный дом и приусадебное хозяйство. Мы же впятером ютились в сторожевой мазанке, которая в дождь еще и протекала. И есть нам было нечего. Колхозники – животноводы делились с нами жмыхом, отрывая его у своих подопечных. Продукт этот представлял собой твердый концентрат, отход выжимки жира из семечек разных масличных растений. Я бережно отламывал кусочек и тщательно обсасывал, как собака обгладывает мозговую косточку.

Вдоль дороги, пересекающей аул, росли тутовые деревья. Сладкие, зернистые я годы шелковицы я съедал в огромном количестве, не ради лакомства, а чтоб заполнить пустую утробу. И все равно не наедался. Хотелось хлеба. Мы сильно голодали и сильно болели. На заболоченных полях, где мы работали, гнездились малярийные комары- переносчики возбудителя тяжелой болезни.

Рядом с нами жили две сестрички с мамой. Они работали на скотном дворе. Заразившись от больных коров, обе девушки заболели бруцеллезом. Болезнь протекала долго и мучительно. И, в конце концов, сгубила их. <…>

Иногда спорят, кто перенес невзгод больше – пережившие Холокост в гетто и лагерях смерти или выжившие в эвакуации. На каких весах можно измерить человеческие страдания и потери? Мучений хватило всем.

Мы, бежавшие от немцев, несмотря на холод и постоянный голод, на лишения и муки, все равно могли выжить. Такая возможность не исключалась.

Узники гетто и концлагерей на оккупированной немцами территории были обречены на смерть”.

* * *

Численность эвакуированных и беженцев в Узбекистане, а конкретно, в Ташкенте, до сих пор вызывает споры и дискуссии. Но в контексте нашей статьи этот вопрос не так уж принципиален. Понятно, что речь идет о сотнях тысяч людей, с учетом “эвакуационной миграции” – кто-то приезжал, кто – уезжал. Только с Юга России было две волны эвакуированных. Важны человеческие, эмоциональные восприятия и переживания, оставившие неизгладимый след в памяти.

* * *

Из воспоминаний Гария Гарелика (Нью-Йорк):

“Когда 22 июня 1941 года фашистская Германия напала на СССР, мне было неполных 9 лет, я только перешёл во второй класс. Жил вместе с родителями в Ростове-на-Дону, в этом городе и родился. Отец работал рабочим на крупнейшей на северном Кавказе обувной фабрике, а мама была домохозяйкой.

В начале войну мы не чувствовали. Город жил своей обычной жизнью. Бои шли где-то далеко на Западе и нам, мальчишкам, казалось, что она скоро закончится и обязательно мы победим. Ведь в школе нам говорили, что если война, начнётся, то она будет проходить только на вражеской территории. Мы бодро распевали “Красная Армия всех сильней”, “Если завтра война, собирайся в поход…” и другие советские патриотические песни… Однако, в жизни получилось всё не так просто, как нам казалось…

По радио ежедневно в фронтовых сводках сообщалось, что немецкая авиация бомбит Минск, Киев и другие города. Несмотря на героическое сопротивление Красной Армии, гитлеровцам удалось значительно продвинуться в глубь страны… А затем в нашем городе появились и первые беженцы из западных пограничных областей. Среди них оказалась и мамина родная сестра тётя Мира с пятилетним сыном Борей. Ей удалось под вражескими налётам авиации и артобстрела эвакуироваться из столицы Украины. Помогло то, что муж кадровый военный, находился в действующей Красной Армии… Как и другие беженцы была уверена, что до Ростова немцы не дойдут, а поэтому решила дальше не ехать, поселившись у нас дома.

Между тем, положение на фронтах становилось всё более тяжёлым.

В середине июля немецкий бомбардировщик, впервые прорвавшись глубокой ночью в ростовское небо, пытался разбомбить железнодорожный мост через Дон.

<…> В начале октября немцы, захватив Таганрог, совсем близко подошли к городу. Участились немецкие авианалёты и артобстрелы…

В этот день, помню, отец пришёл домой раньше обычного и собрал нашу семью. Кроме меня и мамы за стол сели мой дедушка – отец папы (ему было лет 75, бабушка умерла за год до начала войны), тётя Мира и сестра отца тётя Хайца, жившая с нами в одном доме. Отец сообщил, что коллектив обувной фабрики, где он работает, будет эвакуироваться в столицу Узбекистана – Ташкент. Сейчас формируется эшелон с оборудованием, станками и сырьём, а там сольёмся с местной обувной фабрикой. У нас есть возможность эвакуироваться, всем членам семьи.

Тётя Хайца сразу отказалась, так как её единственный 21-летний сын Наум находился в психоневрологической клинике, а без него она не уедет. Её поддержал дедушка, заявив, что не сможет оставить дочь одну.

Тогда ещё ничего не было известно о массовом уничтожении евреев, нацистами.

Дедушка припомнил как в 1918 г., когда германская армия временно оккупировала Ростов, немцы проявили тогда себя как представители цивилизованной и культурной нации… Поэтому он считал, что в городе оставаться не страшно…

Этот день, 14 ноября 1941 г., помню, был дождливый. В полдень, когда за нами приехала повозка, запряжённая небольшой лошадкой, мы уже были готовы. Возница уложил пару наших чемоданов и небольшой узел, в который мама уложила маленькую старенькую швейную машинку “Zinger”. Мы, прикрывшись от дождя клеёнкой и зонтом, поехали по безлюдным мрачным городским улицам. Так и добрались на хоздвор фабрики. На её территории напрямую подходила железнодорожная ветка, там и формировался наш эшелон.

Шли последние приготовления к отъезду. К вечеру, наконец, все собравшиеся разместились по вагонам. Это были обычные товарные вагоны тщательно вымытые, с оборудованными спальными полками.

Как только поезд подошёл к железнодорожному мосту, с берега из окон вагонов видно было, как немецкие бомбардировщики сбрасывают бомбы, но благодаря мощному огню наших зенитчиков, ни одна из них цели не достигла. Все они падали мимо моста, взрываясь в реке…

На этот раз всё обошлось. Но когда эшелон уже был на полпути к Баку и стоял на стации Кавказская около города Минеральные Воды, над нами неожиданно низко пролетел вражеский самолёт и сбросил несколько бомб. На этот раз не обошлось без жертв. В результате несколько убитых и раненых, среди них была и мама, а отец контужен взрывной волной.

Дальнейший наш путь продолжался уже в переполненных вагонах, куда разместили всех пострадавших от бомбёжки. Наконец, добрались до Баку, откуда на пассажирском пароходе через Каспийское море прибыли в Красноводск. Дождавшись нашего поезда, прибывшего из Баку на железнодорожном морском пароме, отправились в Ташкент…

Здесь, на вокзале ростовчан тепло встретили представители руководства ташкентской обувной фабрики и общественности. На автобусах всех отвезли к фабричному Дому культуры, где и поселили. Из актового зала убрали кресла, а на их места расставили металлические кровати с железой сеткой. Мест не хватило для всех в самом зале, пришлось ставить кровати на сцене и даже в оркестровой яме.

Беженцам выдали новый комплект чистого постельного белья, а затем отвезли в баню. Это помещение не было приспособлено для постоянного жилья, но все понимали, что это временно.

<…> Постепенно решалась и жилищная проблема. Одни переехали в новый многоквартирный дом, построенный фабрикой, другие ушли в частные квартиры местных жителей, которые тепло принимали беженцев. Моя тётя Мира устроилась работать в военкомат Фрунзенского района, который находился на территории парка имени Кирова, где ей предоставили небольшую комнату, в которой мы поселились всей семьёй. В парке было много зелени, цветов, небольшое озеро, летний кинотеатр…

Я учился в 3-м классе, если память не изменяет, в школе №148. В моём классе почти все ученики были из эвакуированных семей.

В школе было интересно, работало много кружков. Особенно, многие увлекались разведением шелковичных червей. Все очень любили своего молодого учителя-узбека <…> С увлечением изучали узбекский язык. До сих пор сохранились в памяти отдельные узбекские слова. Организовывались для нас экскурсии, посещали Комсомольское озеро, кинотеатр “Искра” в центре города.

Военное время было трудное, голодное, которое чувствовали и дети. В школе ежедневно ученики получали горячие завтраки. А во время школьных каникул в каждом районе по месту жительства работали детские столовые.

В августе 1942 г. мой отец был призван в армию, где вскоре пропал без вести. Лишившись кормильца, мы очень нуждались. Выручила швейная машина, которую мама вывезла из Ростова. При Ташкентском текстилькомбинате открылся цех надомниц, который изготовлял для фронта из специальной ткани, чехлы для хранения боеприпасов. Оплата труда была сдельная. На комбинате мама получала готовые выкройки и затем дома на швейной машине застрачивала необходимые места. Вместо иждивенческой хлебной карточки, мама стала получать рабочую, которая увеличивала норму выдачи хлеба.

Для того чтобы больше заработать, мама взялась выполнять двойную норму, хотя это было очень тяжело физически. Ведь швейная машинка была старая с ручным приводом, а при толстой ткани рука во время работы быстро уставала. После школы я торопился домой крутить колесо привода, чтобы помочь маме. Готовые изделия мы укладывали в мешки, затем шли к остановке трамвая, отправляясь на комбинат, где всё сдавали а назад возвращались с новым грузом…

<…> Питались мы очень скудно, особенно мама.

С первого взгляда Ташкент производил приятное впечатление. Город делился на старый и новый. Бросалось в глаза чередования прошлого с современностью. Старик-узбек, едущий верхом на ослике по пыльной дороге и глиняные кибитки, женщины в парандже с грузом на голове, средневековая архитектура, а рядом современные многоэтажные дома, асфальтированные улицы.

Узбеки очень гостеприимны и доброжелательны. В этом убедился лично. К нам во двор дома заходила девушка-узбечка лет 20 по имени Зухра. Она продавала козлиное молоко. Оказалось, что у неё дома маленький ребёнок, муж на фронте, проживает по соседству с нами. Девушка подружилась с мамой. Мы побывали у неё в гостях, познакомились с её родными, которые тепло нас встретили, угостили из своего сада фруктами.

Наша дружба продолжалась долго, пока мы в 1944 году не вернулись из эвакуации на родину. Перед нашим отъездом, Зухра вышила и подарила мне красочную узбекскую тюбетейку, которую я хранил долгие годы.

Ташкент, который приютил нас в самые тяжёлые годы, оставив у меня самые добрые чувства благодарности. Он стал очень родными и близким”.

* * *

Оставшихся сегодня в живых бывших детей-эвакуированных, увы, очень мало. Но мое участие в теле- и радиопрограммах, посвященных спасению евреев во время эвакуации в Узбекистан, вызывало довольно многочисленные отклики из разных городов США в июле – сентябре 2016 г.

4 – 6 ноября прошлого года в Москве проходил семинар для интервьюеров – участников проекта “Последний шанс”, инициированного Еврейским музеем и центром толерантности (Москва) и организованном Центром “Холокост” при участии Института исторических видеосвидетельств “Шоа”, основанном Стивеном Спилбергом (Лос-Анджелес, США). Цель проекта – сбор свидетельств еще живущих в России жертв Холокоста.

Стоит ли ждать, когда придется объявлять тоже ” последний шанс” для поиска воспоминаний тех, кто пережил эвакуацию?

С 2010 года занимаюсь проектом под рабочими названиями “Украденное детство” или “Спасённые души”. Конечная цель проекта – создание документального фильма и написание книги. Но сбор материалов о спасении в Узбекистане в 1941-43 годах эвакуированных ашкеназийских евреев продолжается. Буду рад воспоминаниям свидетелей тех далёких событий и их детей, фотографиям, в том числе довоенным и послевоенным, различным артефактам. Мои координаты: 2001 east 9 street apt 5 F Brooklyn New York 11223 USA Vyacheslav Shatokhin. Tel 16464207230 e-mail. slavashat@gmail.com

Вячеслав ШАТОХИН, Нью-Йорк

КОРОТКО ОБ АВТОРЕ

Вячеслав Шатохин родился в 1961 г. в Ташкенте. Его мать Софья Назаровна Хотимлянская (1930 г.р.) была эвакуирована из Полтавы вместе с его бабушкой Марией и тетей Слувой. Сначала они приехали в Фергану, затем жили в Ташкенте. В Полтаву после 1945 г. не вернулись, остались жить в Узбекистане. Дед автора Назар Хотимлянский пропал без вести в составе полтавского народного ополчения в 1941 г.

С 1997 г. В.Шатохин с родителями проживает в США, в Нью-Йорке. По образованию он юрист – в 1983 г. окончил юридический факультет Ташкентского университета.

С 2010 г. активно занимается темой спасения евреев и детей евреев, в частности, во время эвакуации в Узбекистан.

Сегодня у Шатохина собран обширный архив воспоминаний участников тех событий, ныне проживающих в США.

Как сообщил заведующий Архива Научно-просветительного Центра “Холокост” (Москва), автор книги “Судьбы эвакуированных советских евреев. Южные регионы России. 1941-1943 гг.” Леонид Терушкин, в последние годы эта организация стремится развивать с В.Шатохиным активное сотрудничество.

Источник

В качестве иллюстраций использованы кадры из фильма “Ты не сирота” о том, как ташкентский кузнец Шаахмед Шамахмудов и его жена Бахри Акрамова в годы Великой Отечественной войны усыновили и удочерили 14 детей разных национальностей, эвакуированных в Узбекистан из разных уголков СССР.