Свобода клеветы

К своим сорока семи годам Ариэль Рунис успел заработать полную пенсию ШАБАКа. Что неудивительно – ведь значительную часть своей службы он провел в объятом войной Южном Ливане, ежедневно рискуя жизнью при защите израильского Севера от арабских «катюш» и арабского террора. Однако никакой военный и оперативный опыт не смог подготовить Ариэля к тому, что ожидало его дальше, на посту руководителя тель-авивского отдела Службы иммиграции.

Отказавшись принять вне очереди некую скандальную чернокожую даму, Рунис нежданно-негаданно превратился в объект безудержного шельмования в прессе и социальных сетях. Впрочем, «нежданно-негаданно» это было лишь с его стороны: в нынешние дни «эфиопского протеста» саблезубая левотня только и ждет возможности вцепиться кому-нибудь в лодыжку, обвинив свою очередную жертву в расизме, фашизме, кровавом колониализме и прочих смертных грехах. Уже спустя несколько часов после инцидента на интернетовских сайтах появился зубодробительный материал о «злобном расисте» из МВД. За этой статьей последовало полное клеветы интервью в программе Рафи Решефа (10 канал ТВ), и тут уже развернулась настоящая свистопляска, поддерживаемая и направляемая умелыми леворукими дирижерами.

«Не прошло и двух дней, – написал в своем письме Ариэль Рунис, – как заметка в фейсбуке обросла шестью тысячами перепостов, и каждый из них был стрелой, вонзенной в мое тело».
Простим автору эту чрезмерно высокую патетику – простим хотя бы потому, что это его письмо стало предсмертным: Ариэль Рунис застрелился вскоре после того, как нажал на enter. Сначала на enter, а потом на спусковой крючок…

Что тут скажешь? В последнее время я много занимаюсь Альтерманом; возможно, поэтому мне часто и первым делом приходят на ум его строки. Вот и сейчас то же самое.

«Пробное состязание»
Натан Альтерман, из «Седьмой колонки», 15.10.1943

Раз условились несколько важных свобод –
отвлечения ради от тяжких забот –
разыграть меж собой чемпионский венок
быстроты, и проворства, и ловкости ног.

Вот на старте свободы – от нищей сумы,
от животного страха, от царской тюрьмы,
от навязанных вер, от зажатого рта… –
и союз их прекрасен, и слава чиста.

Рукоплещут свободам зеваки с трибун…
Погодите… Кто это? Горбунья? Горбун?
На дорожке – старуха – хромая нога… –
да куда же ты лезешь, дурная карга?

Неужели в элитный спортивный забег
допускают таких безнадежных калек?
Но ухмылка горбуньи зловеще крива:
«Я – свобода и, значит, имею права!»

Удивилась свобод благородная рать:
«Вы свобода? Какая ж, позвольте узнать?»
А старуха хихикает: «Можно на «ты»!
Я, коллеги, свобода вранья-клеветы!»

Вот так диво! Хохочет на старте толпа –
Эта дама с помойки ещё и глупа!
Ждет ее неизбежный и скорый позор:
ведь другие спортсменки – ну как на подбор!

Вот отмашка забегу начало дала…
Эй, смотрите, смотрите – вот это дела!
Изумлённо глядит онемевший народ,
как горбатая кривда выходит вперёд!

Этот странный итог на издёвку похож,
но победу на финише празднует ложь!
То же – в новом забеге… четвертом… седьмом…
Уступает добро в состязаньи прямом!

На свободы несчастные жалко смотреть:
только лжи достаётся фанфарная медь!
Пот холодный ручьями стекает с чела,
и свобода от страха – от страха бела…

И вопит, торжествуя, свобода вранья:
«Принесите корону! Корона – моя!»

Так обычно враньё начинает свой бег:
потихонечку, скромно, в тени от коллег.
Но затем, что ни метр от начальной черты,
всё быстрее становится шаг клеветы.

Не поможет добру атлетизм и азарт –
стоит лишь допустить злодеянье на старт,
как оно – хромоногий и наглый урод –
тут же выйдет вперёд, тут же выйдет вперёд!

Тот, кто ставит свободу с враньём наравне,
должен сразу забыть о свободной стране.

(пер. с иврита Алекса Тарна)

Aleks Tarn