Страдания и мужество

СТЕПЬ ДА СТЕПЬ  КРУГОМ: МОЕ БОСОНОГОЕ ДЕТСТВО

Тридцатые-распроклятые годы. Степь да степь кругом. Посреди колхоз. Да к тому же еще и еврейский. Три рядя аккуратно побеленных глинобитных домиков. Разумеется, и полы в них не паркетные, а глиняные. Моя мама после изнурительной работы на колхозном поле то и дело наводила дома марафет — мазала пол желтой жижей, главным компонентом которой был помет четвероногих. А я для этого процесса имел честь собирать в ведерко на улочке кизяки после того, как по ней проносился на водопой мощный табун лошадей.

Наше село-сельцо-деревушка-поселение имело лирически-гулаговское название: поселок номер 20. А сам колхоз величался именем пламенного революционера-большевика Урицкого.

Как наша семья оказалась в этом колхозе?

Точно так же, как и другие новоиспеченные хлебопашцы. Их судьбы во многом схожи. Из поколения в поколение они жили-выживали в полесских и подольских местечках черты оседлости. Но в двадцатых годах прозвучал призыв, сильно смахивающий на команду:

— Хватит, товарищи евреи, заниматься ремеслами и мелкой торговлей. Пора пахать землю. Внесем достойный вклад в дело коллективизации.

И недавние портные, слесари, кузнецы, стекольщики, лавочники отправились в путь-дорогу. Мужчины, женщины, дети. В том числе плачущие на руках матерей грудные младенцы. Как и автор этих строк. И колхозный воздух, и идиш я впитал с молоком матери. Мой отец Аврум работал колхозным конюхом. А мама Эстер на поле и винограднике.

Были в соседних селах скептики и недоброжелатели:

— Уж евреи напашут вам. Держите карман пошире. Только землю переведут.

Скептики оказались никудышными пророками. Они не учли природного трудолюбия, ума и ответственности новоселов. Евреи показали. Вчерашние недоброжелатели восхищенно покачивали головушками:

— Кто бы мог подумать? Чудеса в решете. Утерли кое-кому нос. Доказали, что не лыком шиты. Молодцы евреи!

Но это только одна сторона жизни еврейских колхозов южной Украины и Крыма. А вторая — это ужасная трагедия: жестокие репрессии, беспощадные расстрелы ни в чем не повинных еврейских трудяг-земледельцев в  годы Большого сталинского террора.

ТАКОЕ  ПЕРЕПЛЕТЕНИЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ СУДЕБ

Самая богатая творческая фантазия не додумается до того, на что способна реальная матушка-жизнь.

Подумать только: какое совпадение, какое  немыслимое переплетение человеческих судеб!

Через много десятилетий после тридцатых-распроклятых лет Большого террора на другом континенте беседуют  по телефону выходцы из далекого-далекого Приднепровья, из двух  давних соседних еврейских колхозов, расположенных в одном  Сталиндорфском (в переводе с языка идиш — Сталиндеревенском) районе. Конечно, мы, ровесники, там друг друга не знали. Юдифь из колхоза имени вождя  пролетарской революции  Ленина, я из колхоза имени его пламенного  соратника Урицкого. Там, в бескрайней степи на Днепропетровщине, прошло  наше босоногое  колхозное детство.

Сейчас я живу в городе Луисвилле, штат Кентукки, а Юдифь — в Лос-Анджелесе, штат Калифорния. В нашем телефонном разговоре мы  с душевной горечью и комком в горле вспоминаем жестокое время Голодомора, которое выпало на нашу долю в приднепровском детстве.

Там Юдифь познала еще более жестокую трагедию — безжалостный расстрел в период Большого сталинского террора  ее отца Ханана Моисеевича Полтинникова, обвиненного в антисоветской сионистско-шпионской деятельности. Приговор, вынесенный тройкой управления НКВД по Днепропетровской области 11 апреля 1938 года, был приведен в исполнение 29 апреля. Ханан Полтинников был расстрелян в числе многих других ни в чем не повинных еврейских труженников-земледельцев. Естественно, все эти обвинения были построены на песке.

ПИСЬМО С ПРОСЬБОЙ ОСВОБОДИТЬ ИЗ  ГУЛАГА… УЖЕ  РАССТРЕЛЯННОГО

Юдифь Ханановна разменяла девятый десяток. Она нынче почти в два раза старше, чем был ее отец Ханан Полтинников, когда его расстреляли. Но она в мельчайших подробностях помнит своего доброжелательного,  жизнерадостного, приветливого, трудолюбивого папочку. Он был очень внимателен к доченьке Юдифи и сыну Исааку.

Ханан  Полтинников родился в  белорусском городишке Горки Могилевской губернии. Просьба не путать с Горками Ленинскими под Москвой, где в последние годы жизни отдыхал и работал Владимир Ильич. В том далеком 1924 году, когда в Горках Ленинских скончался вождь мирового пролетариата, выходец из белорусских Горок Ханан Полтинников отправился на Украину в приднепровскую  степь пахать землю. Он был молод и полон энергии. Вскоре вступил здесь в колхоз имени Ленина. Вот такое совпадение. Работал напряженно, целеустремленно, вкладывал в работу всю душу. В телефонном разговоре со мной  Юдифь вспоминала, что их усадьба в колхозе принадлежала к лучшим участкам всего Сталиндорфского  района. Возле дома был замечательный виноградник.

— Отец вырастил здесь сотни  виноградных кустов, — рассказывала мне Юдифь. — Это было буквально загляденье. Какие упругие гроздья сладчайшего винограда росли на них! Еще до сих пор, вспоминая их, облизываю губы. Когда в тридцатых годах представители зарубежной прессы приезжали на Приднепровье, то частенько  заворачивали в нашу усадьбу, чтобы  увидеть, как евреи научились работать на земле.

Чем обернулось это трудолюбие на приднепровском черноземе для Ханана Полтинникова без сердечной боли говорить невозможно. Какие только надуманные ярлыки ему не наклеили: контрреволюционер, шпион, сионист, троцкист и так далее.

В жестокий, трагический день 11 апреля 1938 года Ханан Моисеевич Полтинников на основании высосанных из пальца обвинений был приговорен тройкой к расстрелу. Ровно через год — день в день — 11 апреля 1939 года его жена Рахиль  Александровна, не имея ни малейшего понятия  об этом  приговоре,  а исходя из ложной, подлой информации со стороны органов НКВД, обращается с жалобой в порядке надзора к прокурору СССР  Андрею Вышинскому. Аналогичные письма  отправлены также на имя председателя Верховного Совета Михаила Калинина и  секретаря ЦК Компартии Украины Никиты Хрущева.

Вот выдержки из этих обращений в высокие инстанции:

«Мой муж Полтинников Ханан Моисеевич арестован, заключен в Днепропетровскую тюрьму 24 марта 1938 года и выслан в дальние лагеря на 15 лет 29 апреля 1938 года (от автора — на самом деле именно в этот день он был расстрелян).

С этого момента я не имею о нем никаких сведений и даже не знаю, за что он был осужден. Вот уже на протяжении целого года нигде и ничего не могу добиться. Я неоднократно обращалась с ходатайством в Днепропетровск, Киев, Москву во все инстанции и ниоткуда не получила ответа.

В Прокуратуре УССР дежурный прокурор ответил мне, что за Прокуратурой дело не числится. Это все, чего я добилась на протяжении года… Я уверена, что мой муж стал жертвой оговора клеветников и врагов народа».

Но гнусная, подлейшая ложь негодяев-гебистов, которые за семью печатями в строжайшей тайне хранили реальные факты от родственников жертв террора, этим не ограничилась. Через двадцать лет после расстрела Ханана Полтинникова, когда он в 1958 году был посмертно реабилитирован «за отсутствием состава преступления», Рахиль Александровна, еще не зная, что она давным-давно стала вдовой, обратилась в органы госбезопасности Днепропетровской  области. Это был  не просто выстраданный вопрос, а крик души: так где же мой муж, мой дорогой, невинный, реабилитированный Ханан? И получила ответ: находясь в заключении… умер от порока сердца.

Я несколько раз  звонил в Лос-Анджелес дочери благороднейших людей Ханана и Рахили. И каждый раз Юдифь предавалась горестным воспоминаниям с болью в сердце и дрожью в голосе. Ее святая память — это вечный памятник родителям.

Эту память, как болевой и одновременно драгоценный дар верности, она старается передать детям и внукам. Слава Богу, у Юдифи есть сын и дочь. Сын Александр с семьей живет в Израиле, а дочь Стелла в Лос-Анджелесе. Пусть они, потомки незабвенных жертв Большого террора, будут счастливы на обетованной земле Израиля и в благословенной стране  Америке!

РЕПРЕССИИ СЕМИДЕСЯТЫХ:  ОТ УБИЙЦ ОРДЕНОВ НЕ НАДО

У Ханана и Рахили Полтинниковых, кроме дочери Юдифи, был и сын Исаак. Попросту — Изя. Его степное детство, естественно, тоже прошло в еврейском колхозе имени Ленина Сталиндорфского района на Днепропетровщине. И не только детство — отрочество и юность также. Он двадцатого года рождения. На десять лет старше своей сестренки Юдифи. И поэтому особенно остро и болезненно воспринимал  всю бессмыслицу  и наглую бесчестность обвинений в сионизме и шпионаже, предъявленных  его отцу Ханану, — настоящему человеку светлой души и высоких нравственных достоинств, активному трудяге-землепашцу, внимательнейшему отцу и мужу.

Исаака Полтинникова уже нет в живых.

Но имя этого мужественного и отважного человека, на долю которого обрушился целый шквал страданий и мучений, живет и будет жить. Его именем названа одна из улиц израильского города Нетании, являющегося своеобразной жемчужиной средиземноморского побережья. Мы с женой Анной были у наших родственников в этом городе и помним его неповторимую красоту.

Имя Ицхака Бен-Ханана — так по-израильски звучит сейчас имя Исаака Полтинникова — было присвоено одной из улиц Нетании 22 июня 1989 года.

Здесь мне хотелось бы подчеркнуть два чрезвычайно важных момента.

Во-первых, как читатель заметил, в названии улицы есть имя отца Исаака — жертвы Большого террора Ханана. В переводе на русский язык название улицы звучит  так: Исаак — сын Ханана. Какое глубокое внутреннее достоинство и священная память поколений  представлены в этом сочетании страдальческой родословной!

Во-вторых, присвоение улице нового названия произошло  22 июня 1989 года — ровно через 48 лет после начала Второй мировой войны. А Исаак прошел через все испытания  этой войны. Он, мужественный военный врач, был трижды ранен, награжден за боевую отвагу орденами и медалями.

Но еще большие испытания и мучения выпали на его долю в послевоенное время.  В  начале семидесятых годов семья  полковника Исаака Полтинникова, только что демобилизованного после тридцати лет военной службы,  проживавшая тогда в Новосибирске, решила репатриироваться в Израиль. Ну, разумеется, и пошло-поехало. Опять ярлыки: проклятые сионисты, предатели, враги советского народа и проч.

Юдифь дала мне телефон дочери Исаака Полтинникова. Элеонора живет в Иерусалиме. Мы с ней несколько раз беседовали по телефону. И каждая такая беседа оставляла в душе  глубокий след. Сорок лет тому назад, когда ей было  двадцать четыре, Элеоноре удалось вырваться из страны Советов и перебраться в Израиль. Это стоило немалых усилий. Дочери отставного полковника  выездную визу, естественно, не давали. Чтобы осуществить свою мечту, ей пришлось избрать сложный путь. Всеми правдами и неправдами она оформила фиктивный брак с одноплеменником, который успел получить визу на выезд. Так девушка Элеонора оказалась на обетованной земле.

Но это была только часть ее  мечты. Элеонора начала активнейшую общественную деятельность, чтобы помочь  репатриироваться  из Новосибирска родителям и своей старшей сестре. Кстати, все трое они были высококвалифицированными врачами. Это была мужественная борьба Элеоноры и за право выезда ее ближайших дорогих людей, и за открытие наглухо запертых советских ворот для широкой алии. Она встречалась с израильскими и западными дипломатами, привлекала внимание к этой острой проблеме западноевропейской и американской прессы, устраивала голодовку в Лондоне.

После нескольких наших телефонных разговоров Элеонора прислала мне из Иерусалима по электронной почте свои воспоминания, которые нельзя читать без боли в сердце. Приведу отрывок из этой горестно-болевой исповеди:

«Мы были одной из первых семей в Новосибирске, решившей «подать» в 1971 году. Тогда выезда оттуда еще не было. Среди потенциальных «подавантов» дебатировался вопрос: прошибать стенку здесь или перебраться в Прибалтику, Черновцы, откуда начали потихоньку выпускать. В нашей семье решили однозначно и  без разногласий: пробивать на месте. Наверно, это было безрассудно, учитывая то положение, которое занимал папа, только что демобилизованный после тридцати лет службы полковник, окружной офтальмолог Сибирского военного округа, начальник глазного отделения окружного госпиталя, избранный на должность заведующего кафедрой глазных болезней Новосибирского мединститута, признанный лучшим глазным хирургом зауральской части страны, к которому ехало лечиться начальство из всех областей Сибири.

Наверно, разумнее было бы скрыться подальше от этой славы. Но мои родители никогда в жизни не искали легких путей. И вопрос ставился так: речь идет не только о нашем выезде, а о праве выезда вообще…

«Если не я за себя, то кто? Если я только за себя, то зачем я? И если не сейчас, то когда?» Эта древняя еврейская мудрость была у них в крови, в характере.

Наша подача вызвала бешеный гнев властей. «Вы не уедете. Вы здесь сгниете, — заявил папе начальник ОВИРа полковник Горбунов. Репрессии последовали немедленно. Состоялось партсобрание, чтобы исключить из КПСС «врага народа». Молодые врачи и сестры орали, надрывая глотки: «Жаль, что Гитлер вас всех не прикончил. Мне бы пистолет в руки…»

Трудно передать словами, какие немыслимые мучения и страдания выпали на долю семьи врачей-отказников и правозащитников — Полтиннковых. Мама и сестра Элеоноры, которые приехали в Москву, чтобы подать петицию в Верховный Совет СССР, были арестованы в столице  на  пятнадцать суток, а потом товарняком отправлены в Новосибирск. Там их приговорили к шести месяцам тюрьмы. Элеонора по приглашению еврейских организаций полетела из Израиля в Америку, чтобы привлечь внимание  политиков и прессы к судьбе своих ближайших родственников. Конгресс и Госдепартамент США решительно осудили действия советского режима, который грубейшим образом нарушал основу человеческих прав. Испугавшись шума, поднятого за океаном, власти выпустили заключенных после половины отсиженного ими срока.

Но на этом репрессии не прекратились. Тогда Полтинниковы объявили бессрочную голодовку.

Мама Элеоноры перенесла четыре инфаркта и умерла. Сестра Вика повесилась.

Таков трагический финал.

Отец Элеоноры сложил свои кровью заслуженные на фронте ордена и медали и отправил их в Москву, в Верховный Совет с короткой  надписью: «От убийц мне наград не надо».

СВЯТАЯ ПАМЯТЬ ПОКОЛЕНИЙ

Когда в конце семидесятых отставной полковник медицинской службы, разжалованный в рядовые, Исаак Полтинников,  предельно измученный и обессиленный,  перенесший несколько инфарктов, наконец-то вырвался из-за железного занавеса и приехал в Израиль, он весил всего-навсего 47 килограммов. Считайте, живой скелет.

И какую же нужно было иметь силу воли,  духовное мужество, чтобы вскорости на обетованной земле внести огромнейший вклад в израильскую медицину! Надо полагать, что такой стальной характер он унаследовал от многих поколений своих предков, дедов-прадедов, закаленных в жестких условиях черты оседлости,  и, конечно же, от своего праведника — отца, еврейского  колхозника-землепашца Ханана, безжалостно расстрелянного большевистскими извергами-убийцами в период Большого сталинского террора.

В Израиле Исаак Полтинников — он же Ицхак Бен-Ханан — продемонстрировал незаурядный профессиональный талант. Он совершил здесь целый ряд чрезвычайно важных и значительных медицинских открытий. Его исследования  в области ожога глаза стали воистину революционными. Недаром для него была создана специальная лаборатория при мединституте Тель ха-Шомер. Он был награжден весьма престижной  специальной премией имени Гольдшлегера. А чего стоит его изобретение  — совершенно оригинальное решение проблемы замены хрусталика при катаракте! Оно настолько самобытно, что ученики изобретателя продолжают разрабатывать это научное решение и нынче.

Так что совсем не случайно одной из улиц Нетании было присвоено имя этого  на редкость мужественного человека, выдающегося  врача, ученого, ветерана войны с нацизмом, почетного полковника Армии обороны Израиля, отважного борца за алию, за возвращение евреев на обетованную землю.

Решение о названии улицы именем этого славного человека  было принято единогласно  муниципалитетом города  по ходатайству Объединения ветеранов войны с нацизмом и глазного института имени Гольдшлегера.

В нашем телефонном разговоре дочь Исаака-Ицхака Полтинникова Элеонора, живущая в Иерусалиме, сказала:

— Это наименование улицы — незабвенная память о моем отце. Он, моя мама Ирма и сестра Виктория — подлинные борцы за алию. Мама и сестра спят вечным сном на кладбище Новосибирска. Но одновременно они здесь, рядом с моим героическим отцом.  Их имена высечены на папином надгробье. Общий памятник на троих. Общий героизм, трагедия и почести на троих.

Отец Элеоноры ушел из жизни в тяжком 1986-м чернобыльском году. Ему, страдальцу и доблестному, самоотверженному человеку, было 66 лет.

Сейчас его дочери в Иерусалиме 65. У Элеоноры двое детей — дочь Мириам-Эстер и сын Ицхак-Габриель. Ицхак — это в честь славного дедушки. Вот она, святая перекличка поколений. Элеонора к тому же — воистину богатая бабушка. У нее девять внуков и внучек. А скоро будет и десятый, юбилейный наследник этой доброй семьи, которая прилагает все усилия, чтобы сохранить традиции родословной.

Элеонора рассказала мне, что с самыми искренними чувствами верности этим традициям  она посадила пальмы  на улице имени ее отца Ицхака Бен-Ханана в городе Нетании.

Дай Бог, чтобы ее дети и внуки удлинили вереницу этих деревьев! Элеонора в это верит.

В Нетании живут наши родственники Фуксманы. Около полутора десятилетий тому назад я с моей женой Анной были у них в гостях. И вот на днях мы позвонили старейшине семьи прабабушке Лене и рассказали об этой героической и трагической истории. Лена разволновалась и сказала с душевным беспокойством, как будто выдохнула:

— При первой  же возможности вместе с детьми, внуками и правнуками непременно поедем поклониться священной улице.

Вот так.

Город Луисвилл,
штат Кентукки

.
.
.