Советские евреи и великая миссия Эли Визеля

Возможно, лучше, чем кто-либо другой в наше время, Эли Визель (Elie Wiesel) осознавал ужасную силу молчания. Он понимал, что невозможность говорить открыто об ужасах прошлого и бедах настоящего является наиболее эффективным способом сохранения на все времена страданий и поддержания у власти тех, кто их вызывает.

Поэтому главной целью жизни Визеля было сделать так, чтобы молчание не могло побеждать. В первую очередь, он совершил смелый и болезненный шаг, связанный с подробным рассказом о Холокосте, и он смог привлечь общественное внимание к этому вопросу так, как до него не удавалось никому. Его душераздирающая хроника «Ночь» (Night), которая первоначально называлась «А мир хранил молчание» (And the World Remained Silent), заставил читателей столкнуться с одним из наиболее ужасных событий в человеческой истории — он заставил людей вспомнить об этом, говорить об этом и сделать это частью своей жизни. Затем — как будто этого было недостаточно — он обратил свое внимание на настоящее и стал голосом миллионов евреев, проживавших по ту сторону железного занавеса. Хотя его справедливо хвалят за первое из перечисленных достижений, он надеялся на то, что именно за второе — он сам несколько раз говорил мне об этом — его будут помнить. Визель впервые посетил Советский Cоюз в 1965 году в качестве журналиста газеты Haaretz, и целью его поездки были встречи с евреями — он был шокирован увиденным. Люди, с которыми он разговаривал, очень боялись рассказывать о советских репрессиях, они были в ужасе от преследований со стороны режима, однако их глаза умоляли его сообщить об их бедственном положении. В результате появилась книга «Евреи молчания» (The Jews of Silence), которая являлась страстным призывом к евреям во всем мире отбросить безразличие и открыто высказаться в поддержку тех, кто лишен такой возможности. «Во второй раз за время жизни одного поколения мы совершаем ошибку молчания», — предупреждал Визель. Этот феномен был еще более тревожным для него, чем безгласное страдание самих советских евреев.

Это был поворотный пункт в борьбе советских евреев. В то время как большинство американских еврейских организаций, осознавая свою ответственность, отдавали предпочтение методам тихой дипломатии и не хотели раздражать Советы и вызывать чувство отчуждения у неевреев в Соединенных Штатах, книга Визеля стала знаменем для активистов, студентов и других людей, отказывавшихся хранить молчание. Он понял, что советский режим хотел, прежде всего, добиться того, чтобы все его подданные чувствовали себя отрезанными от других людей и забытыми остальным миром. И, действительно, я могу утверждать, что даже спустя 15 лет советские власти делали все возможное, пытаясь убедить нас — тех из нас, кто находился в тюрьмах, а также тех, кто был на свободе — в том, что мы были одиноки, что никто не может нас спасти и что единственный способ выживания состоит в том, чтобы принять их диктат.

Визель, как никто другой, осознавал, что без своей способности порождать страх и изоляцию вся советская система может развалиться, и он пророчески призывал остальной мир напомнить советским евреям о том, что они не одиноки. История Советского Союза, вероятно, была бы совершенно иной, если бы борьба в поддержку советских евреев не включала в себя такого рода искреннего, массового активизма, к которому Визель призывал в своей книге. Без общественных кампаний и осведомленности, которую они порождали, тихая дипломатия не обеспечила бы получения нужных результатов. Каждое достижение в борьбе за советское еврейство в последующие 25 лет — от проделывания первых дыр в железном занавесе до выхода на свободу политических узников и активистов в области прав человека и до возможности, в конечном счете, миллионов советских евреев иммигрировать — все это было результатов активизма и дипломатии, и ни одно из этих направлений не могло быть успешным без другого.

Со временем Визель, естественно, стал важной частью истеблишмента еврейской жизни. Каждая еврейская организация хотела его пригласить для выступления или поддержать его дело. Однако он продолжал оставаться глубоко связанным с дюжиной семей отказников, которые он, по сути, считал своими. Начиная с 1965 года, сказал он однажды, не было ни одного дня, когда бы он не занимался судьбой советских евреев, многих из которых он считал членами своей семьи.

И он был искренним в своем отношении к каждому делу, до последнего сражения в нашей борьбе — до марша советского еврейства в Вашингтоне в декабре 1987 года. Вместе с Эли мы впервые обсуждали идею подобного марша годом ранее, в середине 1986 года. Однако спустя шесть месяцев после нашего разговора я уже жаловался ему на то, что еврейский истеблишмент слишком противится этой идее, опасаясь связанных с его проведением логистических сложностей и возможности быть названными врагами новорожденной разрядки. Эли тогда сказал: мы не должны ожидать от представляющих истеблишмент организаций того, что они будут играть главную роль, а вместо этого, нам следует мобилизовать студентов, которые будут оказывать давление снизу и заставят их таким образом принять участие. После этого за несколько месяцев до проведения марша я посетил 50 американских университетов, поддерживая активистов, желавших принять в нем участие. И, конечно же, все главные еврейские организации, как он и предсказывал, в конечном итоге поддержали эту идею. Когда мы шли вместе с ним во время марша, лидеры истеблишмента не без оснований поздравляли себя с этим великим достижением. Эли в тот момент посмотрел на меня с огоньком в глазах и сказал: «Да, они это сделали». Вместо того чтобы заниматься мелочными разборками и выяснять, кто является более влиятельным, он отдал должное силе еврейского мира в целом.

Мы правильно действовали, создавая шум и настаивая на проведении изменений с помощью нашей собственной решительной кампании, однако нам был необходим истеблишмент для того, чтобы наши усилия оказались успешными. Эли исключительно хорошо понимал, как объединить эти две силы ради общего блага.

Гуманизм Эли Визеля, его активная забота о безгласных отнюдь не ограничивались только лишь его собратьями евреями. Он выступал против кровавых событий в Боснии, Камбодже и Судане, против апартеида в Южной Африке, а также против сожжения черных церквей в Соединенных Штатах. Он стал, по словам других людей, совестью мира. Однако он никогда не прекращал заботиться о еврейском народе, и ни на йоту не отступал от этого дела. Он не считал, что он должен отказаться от своей еврейской идентичности или национальной гордости для того, чтобы еще эффективнее выступать в защиту интересов других людей. Наоборот: именно трагедия его народа породила эту заботу обо всем мире — о мире, от которого, как он считал, Бог отказался, — и именно его вера в универсальные идеи помогла ему, в конечном счете, примириться с его Еврейским Богом.

Да будет благословенна память о нем.

Натан Щаранский (Natan Sharansky)
Натан Щаранский является активистом в области прав человека; он был политическим заключенным в Советском Союзе, а в настоящее время он возглавляет Еврейское агентство для Израиля (Jewish Agency for Israel)
Источник