Шкаф, мой шкаф!

Лучшая кинокартина про постсоветскую Россию это «Ребёнок Розмари» Романа Поланского.

Там гениально показано, как потребительское общество превращает идеальных людей, сладкую парочку – в родственников дьявола.

Впервые посмотрел «Ребёнка…» месяц назад, в который уже раз оторопел: у нас фильм никто никогда так и не увидел. Всё, что я про него слышал и всё, что читал, ложь. Нужно будет написать подробный текст в рубрику «Ревизия».

А пока коротко, только об одной линии.

Повторюсь, нам предъявлены идеальные мужчина с женщиной. Их союз безупречен, их намерения чисты. Как известно, благими намерениями вымощена, хе хе хе, дорога в Ад.

Парочка въезжает в роскошную квартиру. Прежние хозяева вывезли мебель, и наши влюбленные ужинают на полу. Это для них не проблема: герои что-то вроде хиппи, дети цветов. «Давай займёмся сексом?» — «А давай!»

Супруг стягивает штаны, супруга – платье. Романтическая любовь на полу, кр-расота.

Но потом-то они обживаются. Их пожилые соседи это, конечно же, проекция нашей сладкой парочки. Такими вот герои станут, когда подрастут. Благожелательными, комфортными, ласковыми. Средний, что называется, класс.

Настораживают мелочи. Когда пожилой сосед проливает на ковер каплю вина, его старушка-супруга стремительно бросается пятно вытирать. Поланский грамотно подчеркивает ее поползновение – стремительным же движением камеры, настаивая таким образом на предельной значимости эпизода.

Потом начинается и вовсе страшное.

А что начинается-то? Да вроде бы ничего особенного. Сладкая парочка принимается за планирование жизни.

Квартира есть? Есть. Обстановка есть? Есть. Соседи настойчиво расспрашивают про будущего ребенка? А ведь и вправду пришло время заводить деточку.

Так положено. Община корректно, но недвусмысленно требует соблюдения приличий, соблюдения правил капиталистического общежития.

Это вам не спонтанная любовь на голом полу в пустой квартире, это уже просчитанная акция.

Дальше больше. Соседи принимаются обслуживать молодую парочку, и это запредельно хорошо сделано! В обществе потребления средний класс обязан потреблять и благодарить, потреблять и благодарить.

Потреблять и благодарить, даже если от услуги, товара и от навязчивости тошнит.

Соседка-старушка готовит некие коктейли, от которых почему-то невозможно отказаться и которых никак не удается избежать. Навязчивый сервис. Поланский упаковывает в объем двух квартир целый зловещий мир.

Но теперь уже и сексуальная близость превращается в нечто жуткое. Сразу после коктейля, от которого героиню стошнило, супруг входит в нее под аккомпанемент страшноватых фантазий: женщине кажется, что ею овладевает сам Сатана.

Героиня будто бы спала, отравившись глотком коктейля. Но, конечно, таким образом обозначены ее полная бесчувственность и ее психологическое неучастие в половом акте.

Да-да, отныне муж не меньше чем Сатана, и жизнь с ним страшна, непереносима.

Чувствительная женщина нафантазировала с три короба? Не поспоришь. У нее непреходящая истерика? Конечно. Однако же, социально-психологическая правда ее кошмарных фантазий очевидна: в метафизическом смысле она действительно родила дьявольского ребенка.

И все соседи с родственниками, собравшиеся в последней сцене картины на светскую вечеринку, чтобы отпраздновать рождение, действительно состоят в заговоре темных сил.

Любопытна записка прежней жилички – некоей старушки, нацарапавшей в невероятно преклонном возрасте что-то вроде: «Я потеряла индивидуальность…»

Эта старушка еще одна проекция героини. Героини, дожившей до старости и даже воспитавшей некоего сына. Тоже, конечно, от Сатаны.

Точнее, эта старушка вариант судьбы главной героини.

Деталь высочайшего, предельного уровня качества: старушка загородила огромным шкафом потайную дверцу в некую зеркально расположенную квартиру, а попросту в подсознание. Именно туда в финале прокрадывается с ножом героиня, именно там она находит и своего страшненького ребенка, и отмечающую его рождение светскую гоп-компанию.

Именно там находят подтверждение интуитивные прозрения. Именно там узнает она полную правду о себе и окружающих.

Так вот, двое взрослых мужчин с невероятным трудом сдвигают этот шкаф с места.

Каким же образом справлялась со шкафом древняя старушка?!

А очень просто: ее воля к блокировке собственного бессознательного была настолько велика, что невозможное стало возможным. В неведении промучившись до глубокой старости, она признает в записке полный крах.

Как проницательно говорят психоаналитики: «Все, что остается неосознанным, никогда никуда не исчезает; оно активно влияет на человеческую душу».

Скорее всего, героиня фильма старушкиной судьбы избежит, ведь она мужественно, лицом к лицу встретилась с последней правдой о самой себе.

В России до сих пор не понимают, что потреблять безнаказанно нельзя. Что потреблять неосознанно чревато. В центре Тулы открылся огромный торговый центр, выполненный едва ли не по тому же проекту, что и подземный московский магазин на Манежной площади. Гигантский купол однозначно соотнесён с куполом храма.

А ведь это и есть храм, Храм Потребления. В компактной Туле потребление приобретает гротескные черты. Три девушки в одинаковых эксклюзивных шортах-блузках внезапно встречаются на пятачке перед возлюбленным магазином, смотрят друг на друга с ненавистью, с непониманием, с отчаянием.

Замечаю не я один. Переглядываемся: хорошо бы подрались, поцарапались, разорвали бы модные одежды на тряпочки.

Почему православная церковь по этому поводу не высказывается? Конкурирующий подземный Храм в шаговой доступности от Кремлёвских святынь!

А попросту проблема не осознана. Как справедливо заметил Александр Кустарёв, у тутошних правящих корпораций плохо обстоит дело с абстрактным мышлением. Если, допустим, вполне себе растительные кришнаиты манифестируют себя как служителей некоего культа, то их за этих самых служителей и признают, норовя им противостоять.

Неосторожные кришнаиты!

А те, кто хитроумно прозываются «всего-навсего» торговцами, «всего-навсего» сферой услуг – в качестве служителей культа уже не распознаются.

Здесь не распознаются. На Западе распознаются.

«Ребёнок Розмари» это только начало серьёзной аналитической работы. Потом были сотни, тысячи произведений, более-менее соизмеримых. У нас этой гигантской духовной работы не замечают, не понимают. У нас поэтому главными врагами церкви, духовности и народа объявляются девушки Pussy Riot.

Кстати, о девушках. Что такое эти самые девушки? Меня удручает то, что девушки не опознаны и оболганы. Разве они русской православной церкви – чужие?

Нет, нет и нет. Не чужие.

В православные храмы ходят почти исключительно женщины среднего и старшего возраста. Почему, кстати, туда практически не ходят мужчины?

Вчера посетил утреннюю службу в крупнейшей тульской церкви: пятнадцать старушек, семь-восемь 40-летних тетушек, молодой парень с нервным тиком, старичок-инвалид и ваш покорный слуга, тоже, в общем-то, человек, траченный жизнью.

Я люблю православную церковь, мне там нравится, и тем большее недоумение вызывают у меня жалобы священников разного ранга на девушек, устроивших всем известную акцию. Сколько же можно жаловаться??

«Если Бог за меня, то кто против меня?!»

То их обидели большевики, теперь вот девушки начали «крестовый поход против православия», бред.

Не полезнее, не логичнее ли будет задуматься: а почему в церковь не ходят русские мужчины?

У человека, поставившего перед собой такой вопрос, есть два варианта ответа. Первый вариант: русский мужчина жалок, никудышен, бездуховен, и этот негативный выбор его же самого соответствующим образом характеризует.

Разумный вариант; не исключено, что русский мужчина, и я в том числе, именно таков. Но тогда церкви следует эту травматичную мысль публично проартикулировать. Ибо всякая вытесненная мысль травматична втройне.

Иной вариант ответа: русским мужчинам, облаченным в священнические одежды, светский русский мужчина неудобен, чтобы не сказать враждебен. Этого светского бессознательно отторгают, за него, как за прихожанина, элементарно не борются.

У женщин инициация чаще совпадает с социализацией, а именно с замужеством. У мужчин, как правило, не совпадает. Женщинам для инициации достаточно протранслировать «кодекс добропорядочной семьянинки», мужчинам – недостаточно.

Когда-нибудь я пропишу все эти очевидные вещи более подробным образом. Сейчас ограничусь следующим замечанием: русских мужчин не то чтобы предают, но что-то вроде этого. Священники не знают, как с ними работать, как их инициировать. Любимый ритуал – благословлять солдат-новобранцев. Иди, типа, пострадай за Родину. Но это не инициация, а гротескная расплата с государством за социальные бонусы и материальные привилегии.

Мужская инициация предполагает сложную социопсихологическую работу. Делать её не хотят, но главное не умеют. Вместо этого транслируют женщинам с семейными проблемами и в возрасте – отцовское покровительство. Ведь многим женщинам о-очень нравится целовать руку, получать благословение от статного, хорошо выглядящего, социально адаптированного мужчины в священнической рясе.

В результате все довольны.

Однако, вытеснить проблему, и в том числе женскую, не значит её решить. Меня потрясло то, что священники не пожелали воспринять «православный панк-молебен» как знак. Каждый раз бывая в Храме, внутренним взором вижу нечто подобное: неопознанные, неосознанные тени благообразных прихожанок исполняют свои экстатические пляски в опасной близости к алтарю.

В конце мая стал свидетелем следующей образцово-показательной истории. После утренней службы благообразный старичок-священник проводил молебен. Читая очередную записочку, он строго обратился к немногочисленным прихожанам: «Так, кто заказывал молебен за учащегося?» — «Это я», — доверчиво откликнулась полноватая, неуклюжая женщина неопределённого возраста.

«И где ребёнок?!» — ещё более сурово обратился священник, почувствовав полную власть над нею. Женщина испуганно, непонимающе сглотнула слюну.

«Я спрашиваю: ребёнка причащали? Нет? Почему не причащали?! Так не пойдёт!» — от благообразия внезапно не осталось и следа.

«Это самое… я и есть учащаяся…за себя заказывала», — едва не плакала, заглянув в грозные очи символического отца.

Всё стало понятно: приближается сессия, девушка из плохой семьи, с невеликими способностями, испытывающая ужас перед преподом (злой «отец»), культивирующая безграничное доверие к священнику («отец» справедливый). Ей нужно было маленькое чудо.

Чудо соучастия и любви.

Вместо этого она, а равно и все присутствующие, получили абсолютно немотивированную выволочку. Догадавшись о своей оплошности, священник нисколько её не признал («чудо, тайна, авторитет»), но, психологически себя возгоняя, прочитал длинную суровую проповедь на тему «правила и как важно их выполнять». Ничего, что тема была притянута за уши.

Он пугал, он актуализировал не любовь, а страх.

Но разве Иисус Христос бог страха, а не любви?

Как сказал один мой саркастичный, и при этом лояльный к церкви приятель: «Им почти всем нужно по классному психоаналитику». Совершенно очевидно, что у священника проблемы с собственными детьми, и что его жёсткая реплика (зачёркнуто «Ребёнка на ковёр, в угол, под розгу!») «Ребёнка к причастию!» бессознательно адресовалась кому-то из них, из своих, была инспирирована личным недовольством.

Вдобавок всё это звучало примерно так: «Где твой ребёнок, почему ещё не родила?!» — «Батюшка, да я это… нет любимого мужчины. И потом я ещё девственница. А также знаете, очень хочу выучиться, получить образование, чтобы не быть дурой, не мыть полы на самом низу социальной лестницы, ну, а потом…может быть потом…»

«Никакого «может быть потом», немедленно рожать, мы с государством совместно решаем демографическую проблему: у России много врагов, а в друзьях, как известно, только армия и флот».

Мне хочется верить, что эта трудная история не отвратит студентку от церкви.

Мне совершенно очевидно, что, авторитетно пугая, работники церкви заставляют русских женщин вытеснять свои неизбежные тени в самые дальние комнаты. Они не учат их встрече с тенью, то есть встрече с внутренней проблемой лицом к лицу.

И вот теперь эти самые тени спели-станцевали в Храме Христа Спасителя. Рано или поздно должно было произойти. Чтобы все наконец-то поняли.

Однако же, кажется, не поняли. Судьба церкви всем одинаково безразлична, оттого не поняла ни одна сторона и ни другая.

Почему, кстати, мечети ломятся от татарских, башкирских или кавказских мужчин? Потому, что там имеем традиционалистское общество, там родовая община сильна и кроме того признаётся как социально-психологический факт. Там женщина не получила «все права», а мужские права гарантированы.

Ситуация под полным психологическим контролем.

Русский социум сделал миллион эмансипационных шагов, но ни одного из них не признал, не проанализировал. Традиционная семья давно разрушена (и не большевиками, мля, а потребительским обществом!), но делается вид, что всё, как в прежние времена.

Психология, как правило, дикая: общинные стереотипы перемешаны с индивидуалистическими самым причудливым образом. Женщина, в сущности, свободна, мужчина при этом никому неинтересен, разве что в качестве материального донора или пушечного мяса, но это, замечу, не главные его качества.

В без малого гениальной британской кинокартине «Что-то не так с Кевином» (всем смотреть!) западоиды доводят тенденции «Ребёнка Розмари» до логического предела. Допустим, сын Розмари вырос, а её вытесненный страх перед потребительским обществом мутировал в безграничную к этому обществу ненависть. Тогда она превращается в свирепую языческую богиню истребления и мести, в Кали, в Валькирию, в Великую Мать.

Тогда она транслирует сыну-подростку агрессивную разрушительную идею, тотальную деструкцию.

Ключевая метафора такова. В самом начале нам предъявляют странное зрелище: то ли весёлый «томатный праздник», где все забрасывают друг друга помидорами, а то ли жестокую оргию, где счастливую окровавленную героиню несут на руках, подобно языческой богине.Инспирированное ею преступление сына не оставляет сомнений: кровавая оргия, конечно.

Однако, и «томатный праздник» тоже имеет место!

Внимательный зритель отметит сцену в супермаркете, где героиня застывает в напряжённом молчании на фоне стеллажей с банками того самого томатного супа, который воспел ещё в эпоху «Ребёнка Розмари» Энди Уорхол, и который стал символом общества потребления со всеми его как приятностями, так и издержками.

Исключительно тонкая работа. Запад не перестаёт меня восхищать.

Общество потребления это настолько страшно, что страшнее некуда. Однако, нам (им) в нём жить. И вот западоиды, они анализируют, осознают, вытаскивают вытесненное на поверхность, предупреждают.

Наши власти, и светские, и духовные, предпочитают искать внешнего врага. Враг, однако, как и всегда, внутри тебя самого. Опознай и не дай ему состояться.

В какой-то телевизионной передаче дискутировали под руководством Владимира Соловьёва два политических деятеля. Гнали, как водится, пургу, однако, всех превзошёл так называемый «третейский судья» — поэт Юрий Кублановский.

Он отказался мало-мальски разбираться в чужой глупости и с гордой осанкой предложил удовлетвориться словами Фёдора Тютчева: «Умом Россию не понять».

Прав, ой, прав Кустарёв: российская элита демонстративно отказывается от рационализации. Боюсь, в результате мы получим очередную порцию иррациональных кошмаров, а они, скрывая свою неспособность мыслить-работать, в очередной раз спишут всё на внешнего супостата.

Игорь Манцов
peremeny.ru