Сергей Медведев. Речь беспамятства

Мне кажется, я понял, в чем проблема. Почему людей совершенно не напрягает стрижка «гитлерюгенд», ресторан «НКВД», фигуристы в освенцимских робах. То есть не то что не напрягает, а прикалывает — это круто, стильно, свежо (основной мотив комментов). В нашей классической речи, воспитанной русской и советской культурой, памятью о войне, культом жертвы, была своя гипертекстовая разметка, нравственный HTML, ставивший незримые теги, привязывавший к словам ГУЛаг, Освенцим, Гестапо, Лубянка, к самой идее войны, репрессий, тирании сильные моральные коннотации, так что речь становилась ходьбой по минному полю. Такая контекстуальность, многослойность, трехмерность речи — вообще признак более сложного сознания, развитой культуры.

И тут уже нет никакого отличия ГУЛАга от «Артека», Берии от Бормана, Штирлица от Гитлера, индейцев от ковбойцев — все это пластмассовые солдатики в песочнице. «Какая разница, кем был Наполеон, мне нравится торт», — пишет мне девушка в комментах. «А если понравится пирожное «Геббельс»? — интересуюсь я. «Без проблем!» Другим комментаторам предлагаю назвать пивную «Старина Гитлер» — тоже не видят сложностей.

То есть полностью убрана этическая и мемориальная разметка речи: Нерон, Наполеон, Гитлер, Сталин, Мао, Че Гевара — танцуют все, лишь бы по приколу. Современные люди без предрассудков и аллергий, не подозревающие о том, что именно из табу и состоит культура. Вернее, состояла.

Сергей Медведев, журналист
Источник