Самое первое звено

71 год тому назад, 15 января 1948-го, военно-воздушные силы пока еще не провозглашенного Государства Израиля совершили свой первый оперативный вылет в составе боевого звена (несколько одиночных полетов имели место еще в декабре). За день до этого взвод бойцов под командованием беспримерного героя Войны за независимость Арье Теппера (того самого, кто ранее взорвал мост Алленби, и позже нанес на карту маршрут «Бирманской дороги», спасшей еврейский Иерусалим от резни и голодной смерти) отразил атаку сотен арабов на Гуш-Эцион. Но в тель-авивском штабе Хаганы еще не представляли масштаба этой победы; панические радиограммы 23-летнего «командующего Гушем» Узи Наркиса (будущий генерал, запечатленный на знаменитом снимке 1967 года у Стены плача рядом с Даяном, Рабином и Ганди) тоже не прибавляли уверенности, и начальник оперативного отдела Игаль Ядин решил оказать помощь осажденному еврейскому анклаву воздушным путем.

ВВС Земли Израиля именовались тогда красивым одесским словечком «ша!» (ש”א – שירות האוויר) и состояли из десятка легких двухместных самолетов, причем некоторые из них действительно были способны худо-бедно взлететь, а затем даже и успешно приземлиться. Здесь следует сделать небольшое лирическое отступление.

Когда на прошлой неделе Израиль хоронил достойнейшего человека Моше (Мишу) Аренса (ז”ל), многие говорили, что он был лучшим министром обороны в истории Страны. При всем уважении к покойному, не могу с этим согласиться – и вовсе не потому, что Миша был штатским человеком. Да, штатские министры (Леви Эшколь, Шимон Перес, Амир Перец и сам Моше Аренс) не оказали никакого серьезного влияния на армию и происходящие в ней процессы. Но и отставные генералы, пересаживаясь в кресло министра обороны, остаются по сути продолжением военной верхушки, что тоже делает их министерство малозначимым придатком Генштаба.

[adinserter block=”13″][adinserter block=”16″]Единственным реально действенным министром обороны, не просто повлиявшим на ЦАХАЛ, но создавшим его практически с нуля, был Давид Бен-Гурион. Конечно, его личность – беспринципная, лживая, манипулятивная в самом худшем смысле этих слов – вызывает временами заслуженное отвращение. Конечно, сплошь и рядом ему приписывают заслуги и титулы, которых он не заслуживает вовсе или заслуживает лишь частично. Но при этом следует признать его поистине выдающуюся роль в создании Армии Обороны Израиля.

В 1947 году, накануне судьбоносной войны, вооруженные силы еврейского ишува представляли собой разрозненные отряды, возглавляемые самонадеянными командирами, свято уверенными в единственной правильности усвоенной из уроков Вингейта партизанской тактики ночных набегов. Самопровозглашенные «генералы» Пальмаха зачастую отказывались воевать при свете дня; захват и удержание стратегических пунктов казалось им абсолютно излишним; они искренне не понимали, зачем армии нужны самолеты, танки, артиллерия и вообще любая стреляющая железяка, чей вес превышает ношу, которую способен нести на плечах среднестатистический пальмахник. Должен заметить, что разумение нынешнего высшего офицерства не слишком ушло вперед по сравнению с теми полуграмотными кибуцниками: они по-прежнему, планируя будущую войну, ориентируются исключительно на прошлый опыт (свидетельством чему практически все недавние боевые действия и особенно Вторая Ливанская война 2006 года).

К чести Бен-Гуриона, он не пошел на поводу у военной верхушки. Сугубо штатский человек, чей воинский опыт ограничивался несколькими месяцами учебки в полевых лагерях британской армии, он подошел к вопросу со всей необходимой серьезностью. В мае-июле 1947 года Бен-Гурион последовательно выслушивал всех доступных ему военных специалистов – вернее, тех, кто считал себя таковыми (впоследствии эта серия интервью была названа «Семинаром»), а параллельно штудировал литературу по военной теории и аналитику по итогам Второй мировой войны. Составив на основе этого детальную программу создания армии и закупки вооружений, он добился затем ее утверждения и постепенной реализации.

По дороге ему пришлось преодолевать отчаянное сопротивление генералов, которые, как обычно, были уверены, что знают, как лучше. В противоположность распространенному сейчас мнению о всесильности Бен-Гуриона, это оказалось весьма непростой задачей: в частности, бунт генералов включал их коллективную отставку в самый разгар боев (что также кое-что говорит об уровне их ответственности, пусть даже и коллективной). Но в итоге Страна вопреки всем прогнозам уцелела в 1948 году, а уже восемь лет спустя ЦАХАЛ на деле доказал свое качественное превосходство над всеми регулярными армиями региона. И главная заслуга в этом, без сомнения, принадлежит штатскому министру обороны Давиду Бен-Гуриону. Война поистине слишком опасное дело, чтобы доверить ее генералам.

К несчастью, в январе 48-го во время боев за Гуш-Эцион у нас еще не было ни пушек, ни танков, ни «мессершмиттов». В распоряжении командования Хаганы оставалось лишь вышеупомянутое одесское «Ша!» (Ширут hа-Авир) – разномастная кучка примитивных легких самолетиков, чьи действия пристально отслеживались властями пока еще действующего британского мандата. Англичане без колебаний конфисковали любое найденное у евреев оружие, и можно было не сомневаться, что, в случае доказанного боевого использования самолетиков, мы немедленно лишимся и их.

Вечером 14-го весь летный состав Ша собрался в тель-авивском здании Гистадрута, и Игаль Ядин лично поставил боевую задачу. В операции должны были принять участие аж пять самолетов – половина имеющихся в наличии. Командование возложили на Бориса Сеньора – оле хадаша из Южной Африки. Ему и пальмахнику Эли Эйялю поручалось отвлечь на себя внимание наступающих на Гуш-Эцион арабов. Сделать это предполагалось бросанием сверху гранат и стрельбой из ручного пулемета. Двухместный самолет Сеньора и Эйяля гордо именовался Tiger-Moth DH-2C; судя по названию, он порхал, как мотылек, и был при этом опаснее тигра, однако в реальности представлял собой примитивный учебный летательный аппарат канадского производства, приобретенный за несколько месяцев до того «Женским клубом любительниц воздухоплавания».

Я столь подробно останавливаюсь на описании этой, с позволения сказать, «боевой техники», чтобы стало яснее, с какого бору и по какой сосенке собиралась первая эскадрилья ныне прославленных ВВС Израиля. Иногда очень полезно оглядываться назад – только так и можно оценить, какой путь проделала Страна за ничтожный по историческим меркам отрезок времени.

Двум другим самолетам надлежало сбросить во двор кибуца Кфар-Эцион тюки с боеприпасами и медикаментами. Первый, двухместный Auster AOP-5, пилотировался Ицхаком Хененсоном из тель-авивского «Летного клуба» и будущим президентом Израиля Эзером Вейцманом, который тогда только-только демобилизовался из английских ВВС. «Остеры» – вернее, их годящиеся преимущественно на металлолом останки – были закуплены со складов списанного оборудования британской армии. По идее, в своем рабочем состоянии они служили британцам в качестве разведчиков и корректировщиков артиллерийской стрельбы. Перед тем как списать, англичане сняли с них все, что могло послужить военным целям. Техники Хаганы кое-как слепили из 20 купленных развалин несколько исправных машин. На местном жаргоне «Остеры» именовались «примусами» за характерный шум, издаваемый их единственным, порядком изношенным двигателем.

Второй «транспортный» самолет, RWD-13, на котором летели пальмахник Яаков БенХаим и американский доброволец Песах (Пуси) Тульчинский, был продуктом высокоразвитого польского авиастроения. Накануне войны этот спортивный самолетик принадлежал какому-то частному лицу, которое затем благородно предоставило его в распоряжение Хаганы.

Двум дополнительным самолетам: американскому учебному аэроплану Taylorcraft и другому, оставшемуся неизвестным, но наверняка не менее экзотическому, предстояло обеспечивать дозаправку горючим на летном поле кибуца Беерот-Ицхак (неподалеку от Петах-Тиквы). Там, в кибуце, экипажи трех машин активной части операции должны были привести кабины в порядок перед возвращением на тель-авивский аэродром Сде-Дов, дабы не вызвать подозрений у британских властей.

Ночью с 14-го на 15-е бойцы Хаганы прокрались на территорию аэродрома и погрузили в самолеты все необходимое, так что летчики, с понтом подъехавшие к воротам Сде-Дов на городских такси, были, что называется, налегке. Полученное накануне разрешение на взлет предусматривало участие самолетов в «спортивном мероприятии» – как известно, нет народа, более уважающего спорт, чем жители туманного Альбиона. Впрочем, охрану взлетного поля составляли сплошь сенегальцы, но их мнением мало кто интересовался.

[adinserter block=”14″][adinserter block=”17″]Январское небо встретило аэропланы сильным холодным ветром; у летчиков зуб на зуб не попадал. Спустя минуту-другую после взлета Эли Эйяль решил согреться проверкой пулемета, при помощи которого ему предстояло отвлекать арабов от Гуш-Катифа. Оружие выстрелило разок-другой и смолкло: в его механизме тоже зуб не попадал на зуб из-за замерзшей смазки. Поставить об этом в известность сидевшего впереди Бориса Сеньора не получилось по двум причинам; во-первых, не работала переговорная трубка, во-вторых, у летчиков в принципе не было общего языка: Борис не знал ни слова на иврите, а Эли – на английском.

Радиосвязь тоже отсутствовала; летчики этого первого в истории израильских ВВС боевого звена общались при помощи жестикуляции. Наконец Сеньор нырнул вниз в просвет между облаками и стал кружить над Гушем в поисках арабов на предмет «отвлекания». Эли Эйяль, держа по гранате в одеревеневших от холода руках, напряженно вглядывался в окрестность; арабов не обнаруживалось, так что отвлекать было решительно некого.

Тем временем «транспортные» самолеты Хененсона-Вейцмана и БенХаима-Тульчинского изготовились сбрасывать снаряжение в кибуцный двор Кфар-Эциона. Там их уже ждали и приветственно размахивали руками, указывая на разложенные по земле автомобильные покрышки, которые по задумке кибуцников предназначались для смягчения удара. Опыта в приемо-передаче воздушного груза не было внизу ни у кого. Как, впрочем, и наверху, у доблестных летчиков. Содержимое ящиков и тюков, сброшенных Вейцманом, разлетелось во все стороны; большая часть доставленного оружия и боеприпасов пришла в полную негодность.

Вдобавок ко всем неприятностям, в небе появился еще один «Остер» – на сей раз, не списанный, а самый что ни на есть британский, ведущий наблюдение за районом. Как уже сказано, попадаться с поличным было решительно противопоказано, и польский самолетик БенХаима-Тульчинского поспешил ретироваться, так и не сбросив груз защитникам Гуш Эциона. Его примеру последовали и две другие машины.

Пролетая над арабской деревней Цуриф, БенХаим решил попугать ее гранатами – как видно, чтобы придать первой в истории операции израильских ВВС хоть какой-нибудь, пусть и минимальный смысл – и дал Песаху Тульчинскому соответствующую команду. Тот с энтузиазмом выдернул чеку и бросил вниз лимонку, которая взорвалась едва ли не ближе к самолету, чем к враждебной арабской цели.
– Пуси, что происходит? – возмущенно прокричал БенХаим. – Что у тебя за гранаты?!
– Слушай, это ж не авиабомбы, – после смущенной задержки отвечал тот. – Ручные гранаты, они так и должны взрываться…

Долетев, как и было запланировано, до Беерот-Ицхака, израильские асы привели в порядок кабины, перегрузили оружие и снаряжение в кибуцный тайник, заправились горючим и вскоре приземлились на аэродроме Сде-Дов. Там «спортсменов» уже поджидало неприятное известие. Наблюдатель из британского «Остера» доложил об увиденном своему начальству, и то предъявило ультиматум командованию Хаганы: либо пилот застигнутого над Гуш-Эционом самолета добровольно сдастся полиции, либо конфискации подвергнется вся еврейская эскадрилья.

Как впоследствии рассказывал Эзер Вейцман, обсуждение было коротким. Никто не хотел рисковать гражданскими лицензиями Хененсона и Сеньора – самых опытных летчиков Ша. Эли Эйяль и БенХаим уже отсидели в британской тюрьме, так что рецидив мог дорого им стоить. Песах Тульчинский сбежал в Эрец Исраэль из армии США, то есть считался дезертиром. Короче говоря, с самого начала было ясно, что на заклание пошлют его, Эзера.

В итоге получилось не так уж и страшно: англичане к тому времени больше думали об эвакуации и не хотели зря обострять отношения с руководством ишува, держа за решеткой племянника многолетнего главы Всемирной Сионистской организации профессора Хаима Вейцмана. Эзера отпустили уже на следующее утро. Но его короткий арест имел забавное продолжение. В радионовостях сообщили, что фамилия задержанного летчика Вейцман и что следствие не выявило состава преступления. Через день арабские газеты вышли с аршинными заголовками: «Вождь сионистов доктор Хаим Вейцман совершил провокационный полет над Гуш-Эционом».

Смешно, не правда ли – вся эта вопиющая смесь любительщины, неумения, самоуверенности, некомпетенции и нелепых недоразумений, с которой все начиналось… Правда, конкретным следствием этого «забавного» провала нашей первой военно-воздушной операции стала трагедия «Ламед hей» – гибель 35 бойцов под командованием Дани Маса, отправленных в пеший ночной поход из Иерусалима в Гуш и вырезанных арабами рядом с той же деревней Цуриф, до которой не долетели гранаты Пуси и БенХаима. Но это уже совсем другая история.

Алекс Тарн
Источник: Facebook