Руся

Автор Артур Кангин

Посвящается Ивану Бунину

Поезд «Москва — Новороссийск» лихо разрезал ландшафт под Курском.

А я стоял у окна, курил гавану.

Тут же стояла моя очередная жена, Клавдия, маленькая, мускулистая женщина с аккуратным пушком над верхней губой.

Неожиданно поезд стопорнул, извергая из-под колес сноп бриллиантовых искр.

Что такое?

«Хохловка» — прочитал я старославянскую вязь на приземистом здании из выщербленного кирпича.

— Яблочки покупайте! — подлетели к окну ядреные старушки с полыхающими на солнце цинковыми ведрами. — Медовые!

— Почем? — сурово осведомился я.

— Задаром! — крикнула бабушка с маленькими, но пронзительными глазками. — Всего за сотню!

— Возьмем? — спросила жена.

— Оставь, — криво усмехнулся я. — Яблоки повышают кислотность. Изжога и прочие прелести…

— Как хочешь, — смутилась жена.

— Хохловка… Хохловка… — шептали мои губы.

— Что ты бормочешь?

— Первая любовь, — строго сказал я, с треском распрямляя стан. — Ровно двадцать лет назад я здесь был влюблен в Русю.

— Дикое имя!

— Сокращенно от Маруси. Ладно, пойдем пить кофе с армянским коньяком.

— И чем закончился ваш неземной роман?

— Все очень грустно. Я женился на тебе…

— Как ты груб! — пушок над верхней губой моей благоверной вздрогнул.

В бархатном купе я выпил крепчайший кофе и растянулся на сафьяновом диване.

Разом нахлынули воспоминания.

Под сарафаном она ничего не носила. Продолговатое тело, узкие, как у породистой лошади, щиколотки, кляксы веснушек на широком носе.

В Хохловку меня послали на институтскую практику.

Поселился я в доме местного агронома Ивана Ивановича Перепёлкина.

Руся приходилась агроному дочерью.

Однажды, весь день пролазив в чащобе подсолнуха и конопли, укушенный бродячей собакой с подпалиной на боку, я вернулся домой усталый и раздраженный.

Хотя бы какой-нибудь намек на вулканы! Лишь крохотный кусок пемзы, найденный у поселкового рынка.

— Водки не желаете? — спросила меня Руся. — Гоним из сахарной свеклы. Батька у нас мастер.

Признаться, эту семнадцатилетнюю девушку я не замечал.

В Казани меня ждали две-три упоительных барышни с бровями вразлет.

На их фоне Руся казалась просто дурнушкой.

— Водку не пью, — мрачно отшутился.

— А я бы не отказалась с вами.

— Тогда неси.

Среднерусский самогон обжог горло, благостной волной окатил желудок.

— Как вы живете в такой дыре? — подсчитывая конопушки на носу девицы, спросил я. — Тридцать три!

— Что тридцать три?

— Это я так. О своем…

— Живем замечательно. — Руся надула губки. — И вовсе не дыра! Мой папа на ферме вывел тыкву-гигант. Мама пишет популярные женские детективы. Печатается в Москве! Псевдоним у нее Дарья Донцова. А я готовлюсь к поступлению в МГУ. На факультет прикладной философии.

Несколько крупных, полновесных капель дождя упали на наши простоволосые головы.

— Пойдемте под навес! — улыбнулась Руся.

«А она ничего!» — разглядывал я девушку сзади.

Бедра, ягодицы, особенно щиколотки…

И, к тому же, философ!

Дождь припустил ни на шутку.

Огромный петух с малиновым гребнем перебежал нам дорогу, отчаянно цокая загнутыми коготками.

Под брезентовым навесом я нагнулся и быстро поцеловал Русю в свежие губы.

Девушка отпрянула. Рот ее испуганно и жалко скривился:

— Я ж вам не нравлюсь?!

— Влюблен с первого взгляда. Особенно в твои конопушки.

— Сведу их кефиром, — смутилась Руся.

— Это твой козырь.

Девушка порывисто обняла меня и прошептала в ухо:

— Юрий Михайлович, приходите к речке. В ночное! Я плед возьму. Шотландский.

— А плед-то зачем?

— Как же мы будем миловаться?

— Резонно.

Я пошел в дом широким оптимистичным шагом.

Огромный индюк с выпученными зенками и малиновой бородой выскочил у меня из-под ног.

— Вот так-то, — сказал я индюку. — Вот так-то, братец!

Признаться, я не большой охотник до рыбалки, особенно до ночного. Однако тут, на глиняном откосе, рыба клевала как бешеная.

Я вытянул уже десяток-другой увесистых угрей.

— И куда мы денем всю эту пропасть? — таращился на улов.

Ароматный душок ухи зазывно стлался по прибрежным камышам и осоке. Руся варила первый отвар из жилистых и колючих ершей.

— Можно добавлять угрей, — звонко крикнула девушка. — И через пять минут к столу!

Поплавок мой дернулся и косо пошел ко дну.

— Да ну вас, к дьяволу, — принял я решение, бросил спиннинг, прихватив парочку черных рыбин, пошел на духовитый запах.

Вот и подоспела уха.

— Как чулок слезает! — воскликнула Руся, снимая шкуру угря.

При слове «чулок» я, как легавая, эротично напрягся.

После ухи — стопка свекольной водки.

Не колом пошла, а соколом!

— Теперь купаться! — поселянка единым движением сняла с себя сарафан.

Под ситцем сарафана ничего не было…

Чернея подмышками и мыском под упругим животиком, Руся, не стесняясь, шагнула к воде.

Я тоже, резко стоптав кроссовки и костюм «Rebook», ринулся в лоно вод.

Жирная, лупоглазая лягушка, с множеством бородавок на спине, перепрыгнула мне дорогу.

Никто не мог остановить меня.

Никто!

Вода оказалась парной.

— Взапуски! — азартно крикнула Руся и поплыла к центру озера.

Я, нервно отбрасывая стебли кувшинок и куги, великолепным кролем понесся следом.

— Э-ге-гей! — вскрикнула Руся.

— Пуффф! — выплевывал я маленьких рыбешек, изумляясь: «Эта девушка подобна дельфину!»

На берегу мы упали на клетчатый плед.

— Ну, иди же ко мне, дурачок! — произнесла Руся, сверкнув в черноте ночи очами.

Как ей удавалось ночью сверкать?

Вопреки всем школьным законам физики!

Как что-то священное я стал целовать Русин широкий лоб, узкие лодыжки, костлявый, но элегантный, хрящик у ступни.

— Какой ты страстный! — простонала Руся. — Ну, смелей же! Смелей! Девушки предпочитают дерзких!

Утром, тесно прижавшись, мы сидели в гостиной, перелистывали роскошный фолиант «Камасутры».

В комнату вошел Иван Иванович, отец Руси.

Агроном держал в натруженных руках огромную тыкву.

Увидев нас над похабным фолиантом, смутился.

— Вот еще одну тыкву-гигант вывел, — трясущимися губами произнес он. — А как назвать не знаю! Гагарин? Но тыква — женского рода. Тогда, Мона Лиза?

— Папа, можешь нас поздравить, — мелодично произнесла Руся. — Прошлой ночью мы с Юрием Михайловичем стали мужем и женой.

Иваныч поставил тыкву на телевизор «Витязь», зорко оглядев меня.

— В свою очередь, — вытянул я губы трубочкой, — прошу руки вашей дщери.

— Мерзавец, ей не быть твоею!

Это в комнату ворвалась Варвара Степановна, блистательный автор женских криминальных повестей и миниатюрных бестселлеров.

В руках Степановна держала по пистолету.

И направлены оные были на вашего покорного слугу, вулканолога и путешественника, Юрия Козлова.

То есть, в меня!

— Мама, что вы творите?! — нахмурился я.

Выстрел грохнул дуплетом.

Одна пуля девятого калибра обожгла мне мочку уха. Другая вдребезги разнесла тыкву-гигант.

Ноги Иваныча подкосились.

Моя же несостоявшаяся мама, глотая едкий пороховой дымок, произнесла:

— Выбирай, Марья Ивановна! Либо он, гастролер-вулканолог! Либо я, твоя единокровная мать!

— Вы, мама, вы! — обморочно прошептала Руся.

Поезд «Москва — Новороссийск» мягко качнувшись, тронулся от Хохловки.

Мелькнули резные ставни некогда милого для меня дома.

У колодца стоял уже согбенный старик Иван Иванович. Он держал в жилистых руках огромную оранжевую тыкву.

Двор Руси, словно взапуски, перебежали огненно-рыжий петух и жирный индюк с мясистой бахромой под клювом.

Где гулко квакнула любвеобильная жаба…

Сердце мое заныло от тоски.

Все когда-то кончается.

Прав был царь Соломон!

— Где ты, Руся?! Ау! — невольно прошептал я.

— С возрастом ты становишься сентиментальным, Козлов, — пушок над верхней губой моей благоверной иронически вздрогнул.

Я налил себе целую чайную чашку коньяку, залпом выпил.

— Где мои гаванские сигары? — свирепо взглянул на жену.

— Кажется, в твоем твидовом пиджаке.

Я вышел в коридор, надкусывая гавану.

Поезд на всех парусах несся у озера Кокуй, где мы когда-то с Русей ловили угрей.

Я до боли в бронхах затянулся крепчайшим дымом.

Руся, прощай!

Будь счастлива с другими так же, как со мной.

Хотя, это вряд ли возможно…

kangin.ru