Русская буржуазная культура

(Году литературы в России посвящается)

Зачем далеко ходить. Конечно, в осьмнадцатом веке в нашем отечестве тоже кипели страсти – Сумароков, Тредиаковский. Все это было и было, но вспоминается пикировка журналиста и издательства Новикова с императрицей, которая пробовала свои монаршие таланты в литературе. Понимая, что игра в «кошки-мышки» для нее беспроигрышна. Помнится и самоубийство Радищева после «Путешествия из Петербурга в Москву». И мнения о том, каковой должна быть литература российская по духу.

Век девятнадцатый в смысле литературных схваток и сенсаций был, естественно, богаче.

Тут и Пушкин с «Евгением Онегиным» и «Повестями Белкина», и Гоголь с «Ревизором» и «Мертвыми душами», и Достоевский, начиная с «Бедных людей» и кончая «Бесами» и «Братьями Карамазовыми». Не говоря уже о Салтыкове-Щедрине, Некрасове, Толстом, а затем и Федоре Сологубе.

Тут не только отдельные критики спорили друг с другом, что и сейчас навязло в программах современных российских школ по литературе, где, наверное, по старой традиции современные школяры как архаику читают статьи Белинского, Добролюбова, Писарева и Чернышевского.

С позапрошлого века свою правоту доказывали не только авторы, но и журналы, вроде «Современника» и «Отечественных записок», «Вестника Европы» и «Нового времени».

Тогда славянофилы спорили с западниками и Чаадаева официально объявляли сумасшедшим. Тогда на премьере «Ревизора» присутствовал царь и его краткая оценка увиденного стала знаменем официальной критики.

Тогда «Горе от ума» Грибоедова не ставили при жизни автора, а его комедия в списках ходила по домам и читалась достаточно часто.

Тогда Александра Бестужева сослали на Кавказ, и он под псевдонимом Марлинский печатался в журналах. На Кавказе служили Лермонтов и Полежаев, чьи произведения принимались читающей публикой неоднозначно.

То есть, в дореволюционной России происходила бурная литературная жизнь в широком смысле слова, затрагивая театр и даже живопись, музыку, поскольку критика тогдашняя немного прямолинейно и угловато, но активно и быстро откликалась на все, что волновало умы, что казалось для того времени актуальным и значительным.

После революции лет десять, до смерти Ленина и несколько лет после нее еще в СССР существовали и литература, и искусство, и критика. Иногда поражаешься, сколько смелого и острого, самобытного и талантливого тогда издавали, рисовали и исполняли.

А затем случился «Философский пароход». И началась друга жизнь. С правильной литературой, критикой, музыкой, живописью и народным театром.

Там и тогда, как известно, правила идеология, а мерой пресечения оказывались разносные статьи в газетах и журналах, а также суд и лагерные сроки.

При том, что писали Маяковский и Ахматова, Кирсанов, Кедрин, ранний Пастернак, наряду с Фальком, Шевченко и Кончаловским с Дейнекой, не говоря уже о Вучетиче и Иогансоне.

Так что у одного и того же автора выходили совершенно несовместимые произведения, как, например, «Хождение по мукам» и «Взятие Царицына» или в другом варианте – «Тихий Дон « и «Поднятая целина», в третьем случае – книга о Мольере и «Мастер и Маргарита» в рукописи, другого – переводы «Фауста» и Шекспира на заказ и изданная на Западе книга «Доктор Живаго».

То есть, с литературой и искусством почти полвека после смерти Ленина все оказывалось ясным. Потом в несколько хрущевских лет стали появляться запрещенные, но все еще как бы советские книги.

Затем при Брежневе опять закрыли форточку и во время перестройки снова открыли. Правда, уже вместе с дверью – печатайте почти все, что хотите, езжайте, куда хотите и не бойтесь, что у вас отберут паспорт вместе с гражданством, назвав предателями и отщепенцами. Коснулось это веяние и театра и живописи.

Подведем итог – 25 лет существует новая русская литература.

То, что можно найти в самиздате, давно стало классикой вроде Солженицына или Довлатова (на днях даже фестиваль ему посвятили, который прошел с некоторым скандалом из-за политических реалий).

Журналы «толстые и тонкие» продолжают существовать с господдержкой или без нее. Отделы критики в них существуют. И там публикуется вроде то, что требует читательского внимания, что привлекает к себе тенденцией, как модно стало говорить, трендом.

Например, журнал «Знамя» некоторое время ходил гоголем из-за того, что первым опубликовал Пелевина. Это был опус «Чапаев и пустота». Кто-то упирал на советскую классику, вроде романов Бека. Даже «Новый мир» в год, когда Бродскому вручили Нобелевку, дал подборку его стихов, несмотря на свое почвенническое направление.

Ну, пожалуй, и все.

Такого отклика, какой был после публикации в «Москве» потаенного романа Булгакова или книги Рыбакова «Тяжелый песок», а также «Белых одежд» Дудинцева или «Колымских рассказов» Шаламова, кажется, и не было.

Теперь, насколько мне известно, в корифеях у нас по-прежнему Пелевин с его герметичными и странноватыми романами, выпуск каждого из которых обставляется как эпохальное событие, Глуховский, который пишет футуристические вещи про метро и около него. Возможно, стоит назвать еще пару-тройку имен, среди которых Слаповский, Славникова и кто-то еще, помельче, чьи как бы шедевры обязательно рекомендуются к прочтению.

Но нет споров до хрипоты, нет дискуссий реальных ни в печати, ни вне ее.

Есть рутинный литературный процесс – в литературе, в живописи, в театре. Только музыка иногда скажет что-то модернистское, особенно, если ставят классику в Большом театре на старой или новой сцене.

А в остальном – тишь да гладь.

Классики наши сегодняшние определены, отношение к ним – тоже. Берем и выносим за скобки вообще ангажированность (эвфемизм) критики, усталость ее, рутинность и даже лень.

Уже не помню, в каком произведении, но со школы или с университетских лет заполнилась цитата из статьи классика маркизма-ленинизма. Там сказано было буквально о том, что буржуазные деятели культуры зависят от денежного мешка, а вот пролетарские – работают на идею.

Только Максим Пешков жил в Москве в шикарном особняке, Демьян Бедный, который назвал себя мужиком вредным, то бишь, Придворов, имел кабинет в Кремле, да и Фадеев, Михалков, Марков и далее по списку – явно не бедствовали, а активно пользовались господдержкой, что иронично и слегка затронул Войнович в «Шапке».

Советская табель о рангах никуда не ушла. По-другому проявляются льготы (30 миллионов годового заработка Табакова, пусть и в рублях, но ясно, что не маленькие деньги и не у него одного).

Поскольку сейчас Россия переживает затяжной период нового застоя, то все, что было до него здесь в двадцатом веке, повторяется чуть ли ни один к одному, но достаточно явно с креном в финансовую составляющую литературы и искусства, как государственных проектов.

Формально есть все атрибуты культуры, как и заметно очевидное торможение, отсутствие новаций, поводов для столкновения мнений.

Несомненно, есть замечательные авторы, вроде Акунина, честные и яркие личности. Но они столь же единичны, сколь и исключительны в общей атмосфере идиллии и благообразия.

Тут как нельзя кстати вспомнишь роман «Современная идиллия» Салтыкова-Щедрина. Вот начало его:

«Однажды заходит ко мне Алексей Степаныч Молчалин и говорит:

– Нужно, голубчик, погодить!

Разумеется, я удивился. С тех самых пор, как я себя помню, я только и делаю, что гожу.»

По-моему, сказанное полтораста лет назад, может стать точным, явным эпиграфом той степени обуржуазивания российской культуры, которая заметна в наши дни.

Из советской она не слишком вышла, поскольку по сути многое осталось прежним, несмотря на некоторые политические новации.

Культура стала работой, бизнесом, очень редко и штучно – поступком и событием.

Поскольку условия игры с властью определены, начальники и корифеи во всех областях культуры назначены, рычаги влияния у них есть, а потому новое, свежее – где-то на отшибе, в интернете, почти маргинально и между делом. Так что, блог теперь есть аналог интеллигентской кухни, а все остальное – или пропаганда или чистое искусство. Почти для искусства или развлечения зрителей и читателей. Как правило, как направление, как условие выживания.

P.S. Правда, должен признаться, что именно из-за сказанного выше, современное искусство (живопись и театр) и литература меня не слишком впечатляют. Осталось еще кино, и там порой бывают прорывы, но и оно тоже все ощутимее становится буржуазным. И тут с Лениным трудно не согласиться. Только применительно не к Старому и Новому Свету, а и к России тоже.

Илья Абель