Россия + Грузия = оттепель и слякоть?

25 июля на Первом канале премьера фильма о русско-грузинской дружбе «Икона» — знак робкого потепления отношений

И, судя по всему, знак этот имеет выраженный православный характер. Фильм осенен благословлением сразу двух патриархов: Католикоса — Патриарха всея Грузии Илии II и Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла. Вот некоторые мотивы сюжета, осененного священнослужителями. Грузинка Лали (Нато Гагнидзе) — мать-одиночка, больная раком, едет в Москву на лечение. Там встречает подружку по пионерлагерю Нину (Екатерина Редникова); она живет с мужчиной, когда-то бросившим Лали; бросил вынужденно, после того, как в советскую эпоху ограбил с подельщиками банк, где открыл стрельбу. Тем временем священник грузинской православной церкви едет в Россию на розыски иконы Святого Георгия, той самой, из-за которой в начале фильма мерзкие большевики расстреливают людей…

В довольно непродолжительной картине авторы утрамбовали несколько разнообразнейших по жанру фильмов. Историю взаимоотношений священника- отца и его блудного «оступившегося» сына. Любовный четырехугольник с непрописанными взаимоотношениями. Историю деревенской девушки, которая после смерти матери перестала ходить, — чуда ждешь буквально с момента появления ее отца (одна из последних ролей Андрея Панина). Историю странствий образа «Святого Георгия». И в качестве бонуса — небольшой видовой фильм о преимуществах отдыха в Греции на белоснежных яхтах.

Не сомневаюсь, инициатор проекта с рабочим названием «Москва—Тбилиси», президент Союза грузин в России Михаил Хубутия руководствовался исключительно благороднейшими намерениями, стремясь сделать кино о нашей бесконечной и неразрывной дружбе. И, между прочим, деньги на фильм потратил свои — больше миллиона долларов. К сожалению, для благородного дела был выбран довольно беспомощный сценарий. Точнее, два сценария, скрещенных по системе Мичурина. Сей гибрид поручили снимать самим же авторам, режиссерам-дебютантам (Джаба Руадзе и Заза Мерабишвили).

Дело не спасли даже призванные на подмогу мастера — ни легендарный Реваз Чхеидзе, осуществлявший общее художественное руководство, ни профи высшего класса композитор Энри Лолашвили. Последним плавсредством для тонущего фильма был монтаж маэстро Ираклия Квирикадзе (Ираклий стал отцом наших Франкенштейнов, создающим из груды полуживого материала нечто одушевленное).

Перед началом предварительного показа «Иконы» Квирикадзе обещал «простую, хорошую, непафосную картину». Он ошибся буквально в каждом слове. Никаким ловким монтажом не прибрать ни патетики, лезущей из каждого эпизода, ни отсутствия вкуса и профессии.

Между тем фильмы самого Квирикадзе — «Кувшин», «Городок Анара», «Пловец», как и грузинские короткометражки, картины братьев Шенгелая, Иоселиани, Рехвиашвили в свое время заворожили гигантскую страну, стали для нас восхитительным путешествием в Сакартвело, побегом в благословенный пиросманиевский край. Где неискоренимые хлебосольные чудаки танцевали в бочках с виноградом, а неисправимые идеалисты не умели раствориться в галлюциногенном пространстве безвременья.

Главным в поэтическом, философском, ироническом, музыкальном грузинском кино была поэзия, зримая магия, когда каждый кадр казался метафизическим посланием, а каждое лицо — «свернутой биографией». Именно грузинское «Покаяние» Абуладзе стало главным художественным символом грядущих перемен. Откровением для неисчислимой аудитории пока еще советских людей. «Покаяние» обнажало принципы существования диктатуры, укорененные в сознании миллионов маленьких Авелей, из конформизма которых и восстает вновь и вновь полицейский режим. Что-то сегодня не показывают по телевизору прозорливое «Покаяние».

Сегодня грузинское кино медленно восстанавливается после затяжного кризиса. Пришло поколение новых режиссеров, решающихся рассказывать нелицеприятную правду о современной Грузии. Их картины мы видим на крупнейших фестивалях, в том числе и на Московском. И, быть может, когда-нибудь их покажут по телевизору.

Ну а если говорить о вечной дружбе, то «Мимино», «Не горюй!», «Жил певчий дрозд» я прописала бы нашим депутатам и санитарным врачам в качестве обязательного просмотра перед каждой рабочей неделей. «Клянусь Варлаамом» — в разы уменьшились бы законодательные нелепости и вредоносные санкции.

После показа фильма я спросила у композитора Энри Лолашвили («Ликвидация», «Братья Карамазовы», «Арена неистовых») и режиссера Ираклия Квирикадзе: есть ли у них ощущение, что в отношениях Грузии и России после «холодного периода» наступает оттепель?

Энри Лолашвили: Я никогда и не ощущал никакого холода. То, о чем вы говорите, — зона политики. А я существую в пространстве друзей, профессии, искусства. На территории бескорыстных человеческих отношений. На этой территории и не было никакой враждебности. К тому же последние годы я живу и работаю в основном в Париже, Москве: в Грузии у кинематографа был тяжелый период. Надеюсь в будущем поработать и в Тбилиси. О каком разрыве вы говорите? Что, не приезжали коллективы с концертами-танцами? Но ведь появлялись в Москве замечательные композиторы, как Канчели, такие режиссеры, как Габриадзе. И им здесь всегда были рады.

Ираклий Квирикадзе: Для меня Россия — половина или даже две трети меня. Да, родился в Тбилиси, жил в грузинской семье, но связан всеми традициями с Россией. На могилу Грибоедова мы поднимались в школьную пору по нескольку раз в год. Бабушка учила меня читать по «Евгению Онегину» — я пальцем водил и по слогам произносил первые русские слова. Наша домашняя библия — толстенный юбилейный однотомник Пушкина 1937 года. Я бесконечно ее листал, но до смерти боялся одной картинки, с иллюстрацией к «Утопленнику…»: «Тятя, тятя! Наши сети/Притащили мертвеца». Когда доходил до этой страницы, зажмуривался, быстро переворачивал. Как-то не выдержал и совершил святотатство — вырвал «жуткую» страницу и выбросил. Однажды воры проникли в квартиру, унесли ложки-подстаканники-иконы… и этот том. Прошло много лет. Я уже заканчивал Тбилисский университет. И вот в букинистическом магазине вижу знакомый корешок. Прошу показать продавца том Пушкина, а он снисходительно кривится: «Книжка дорогая». Открываю ее с трепетом… нет той самой страницы. Представляешь, все-таки нашел «свою книжку»!

Конечно, я не был русофилом. Но для меня, для моего поколения русская культура никогда не была чужой.

Дай Бог, навязанное сверху отчуждение выветривается, испаряется. Остается то настоящее, что вечно.

Моя жизнь протекает между Москвой и Тбилиси. Без этого тока взаимообщения я не могу представить себе наше существование. Я убежден: какие бы шлагбаумы ни сооружали политики, мы не можем оказаться на «разных берегах». Мы никогда не будем друг другу «посторонними».

Лариса Малюкова
novayagazeta.ru