Распад СССР: запад, спецслужбы и «российская карта»

Почему не удалось реформировать Советский Союз? Об этом спорят историки и политики спустя два десятилетия после Беловежских соглашений

Советский Союз можно было переформатировать на демократической и федеративной основе, убеждена Ирина Павлова — российский историк, проживающий в Бостоне. «Для этого, — считает она, — нужна была политика, последовательно ориентированная на Запад. Народ поддержал бы такое развитие, потому что никогда западные идеалы не были столь сильны в советском обществе, как тогда».

Каким далеким кажется сегодня это «тогда»! «Западу лучше попрощаться с надеждами на демократию и перемены в России минимум до 2018 года», — советует (в наши дни) международному сообществу бывший советник Дмитрия Медведева Владислав Иноземцев. Поясняя: «Существующая в стране политическая и экономическая система стабильна и не показывает ни единого признака развала».

Пора, по мнению Иноземцева, распроститься и с надеждами на российскую модернизацию. И тут уж дело в ментальности. «Модернизация, — констатирует экономист, — это, прежде всего, уход от мрачного прошлого, а как тут можно проводить модернизацию, если все твердят, что раньше, при Советском Союзе, было лучше?»

Вновь подтверждая: спор о распаде Союза и сегодня — не просто исторический спор.

Как рассыпалась вертикаль

У исторических метафор — своя жизнь. «Главы России, Украины и Белоруссии вынесли смертный приговор Советскому Союзу», — так характеризует ситуацию журналистка Алена Бобрович в статье, озаглавленной «СССР развалили за сутки». «Сегодня, — возражает Ирина Павлова, — многие уже забыли, что распад Советского Союза произошел не одномоментно — 8 декабря 1991 года, когда руководители России, Украины и Белоруссии подписали Беловежское соглашение. Уже к концу 1990 года все 15 союзных республик провозгласили суверенитет внутри Союза, фактически следуя советской конституции, в которой говорилось о праве наций на самоопределение. А в начале 91-го — 6 из 15 союзных республик (Латвия, Литва, Эстония, Грузия, Армения и Молдавия) заявили о своем неучастии в референдуме 17 марта по вопросу о сохранении Советского Союза. После августовского путча 1991-го распад СССР уже не мог не произойти, так как из политической системы союзного государства оказался выдернут ее стержень — партийный аппарат. Это раньше из Секретариата ЦК КПСС на Старой площади в Москве секретные партийные директивы направлялись в ЦК всех союзных республик и подлежали обязательному исполнению. А теперь — рассыпалась партийно-государственная вертикаль — рассыпался и унитарный Советский Союз».А новый — неунитарный — мог ли он стать реальностью? «Я был уверен, — сказал в интервью Русской службе «Голоса Америки» бывший министр иностранных дел СССР Борис Панкин, — и до сих пор уверен, что реформы можно было провести, сохраняя единую страну. Как бы она ни называлась…»

Это — взгляд изнутри. «Борис Панкин был единственным послом Советского Союза (послом в Чехословакии — А.П.), который выступил против ГКЧП, — напомнил в интервью «Голосу Америки» руководитель Фонда «Гласность» Сергей Григорьянц. — И было вполне естественно, что после победы над путчистами именно он был назначен министром иностранных дел СССР. Вот только пробыл он на этом посту всего три месяца».

«Иногда в прессе это подается так, будто этих трех месяцев вообще не было, — продолжает Панкин. — Как будто после путча все уже было решено. Все вожжи — уже в руках у Ельцина. А это неправильно. У нашей внешней политики была цель — привлечь симпатии к нашей стране. Укрепить солидарность со страной, после разгрома путча окончательно ставшей, так сказать, на демократические ноги».

«И сделано было немало, — констатирует экс-министр. — К примеру, на первые послепутчевые дни падала календарная дата третьей встречи по человеческому измерению Хельсинкского процесса. А настроения были такие: «Ну что мы сейчас в полуразрухе будем это проводить? Надо отказаться! Заняться внутренними делами!». А я настаивал перед Горбачевым: надо провести — показать, что мы — на ногах, что мы справились со многими страшными опасностями и сейчас полны энтузиазма…»

Результаты? «Туджмана и Милошевича, — вспоминает Панкин, — по моему настоянию пригласили в Москву — и удалось побудить их подписать пакт о ненападении. Действовавший некоторое время — до тех пор, пока Босния и Герцеговина не заявила о своей независимости. Вернулись на Ближний Восток — восстановили дипломатические отношения с Израилем. Запустили Мадридскую конференцию: после многих десятилетий евреи и арабы впервые сели за круглый стол…»

Так начиналась посткоммунистическая советская дипломатия. А Запад? «Они, — подчеркивает Панкин, — очень опасались распада Советского Союза. Да, есть концепция, что Запад составил все эти заговоры. Но вот мы в Мадриде. Конференция по Ближнему Востоку. Как-то вечером — встреча: министр иностранных дел СССР, госсекретарь США. И президенты — Горбачев и Буш-старший. И вдруг — уже поздно вечером — Горбачева приглашают к королю. Только одного Горбачева — даже министра иностранных дел не приглашают. И я вижу: Буша тоже пригласили, а Бейкера — нет. Беседовали вчетвером: король, Гонсалес, Буш, Горбачев. И вот он (Горбачев — А.П.) поздно возвращается — и первым делом меня к себе. И рассказывает: вся встреча была посвящена тому, что его, Горбачева, убеждали быть тверже и непримиримее в отношении всех сепаратистских отклонений. В отношении «всех этих ваших баронов»! Такого же не придумаешь…»

«Даже Мубарак, — вспоминает бывший министр, — мне в Египте говорил: «Нам нужна вторая сила! Оставайтесь единым государством — противовесом Соединенным Штатам. Вы мне пришлите всех этих ваших среднеазиатских баев: я им расскажу, как надо править страной…»

Так было за границей. А по возвращении… «Прилетаю я из командировки, — продолжает свой рассказ бывший министр. — Меня встречает Петровский во Внуково-2 и говорит: «Ельцин отключил финансирование». Я звоню Ельцину: «Как так?» А он говорит: «Да, знаешь, такое указание — лишить финансирования все союзные министерства — я давал, но в отношении вас тут Лазарев и Геращенко погорячились. Я им скажу, они все вернут, как надо. Но… учти — это тоже сигнал».

Сигнал чего?

Борис Панкин: «Беловежскую пущу я называю вторым путчем»

Сослагательное наклонение в истории — тема нестареющая. Ох, уж это «а если бы…»! Британский политолог Арчи Браун, впрочем, считает: «Горбачевский план — сохранить единство большинства республик — разумеется, без Прибалтики — мог осуществиться, если бы Ельцин не использовал против Горбачева «российскую карту».

Как же она была разыграна? «Очень просто, — констатирует Борис Панкин, — взяли рычаги финансирования на себя и не вернули их, когда путч был уже позади. Союзных министерств было в тот момент всего четыре: обороны, иностранных дел, внутренних дел и КГБ. И для всей центральной структуры Ельцин выключил рубильник».

«Я, — продолжает Панкин, — описал все это в книге «Сто оборванных дней». Там сказано: если бы каким-то чудом так случилось, что Горбачев и Ельцин в это время поменялись местами, то Ельцин никогда не поднял бы вопрос о роспуске Союза, а горой стоял бы за него. В 2003-м моя книга вышла на русском языке. И тут же я понял: прочитали, поняли и сгоняют меня с насеста».

В век телевидения тайное быстро становится явным. «Шло заседание президентского совета, — рассказывает Панкин (в то время — уже не министр, а посол РФ в Великобритании), — под его председательством. И вот кто-то ему (Ельцину) подсовывает бумажку — вот вы хотели сказать о нашем после в Америке… А он: «Да ладно…» Отложил. «Я вот хочу сказать о нашем после в Англии! Книги пишет, свое мнение имеет, в отпуск не едет!»… А на следующий день ко мне пришел корреспондент «Известий» Кривопалов и взял у меня интервью, которое пресса на следующий день назвала самоубийственным. Потому что я сказал, с чьего голоса Борис Николаевич такие вещи заявляет: с голоса спецслужб».

Структуры и выдвиженцы

Вопреки распространенному мнению, к августу 1991-го в СССР было не две три противостоящих друг другу силы (демократы и коммунисты), а три, убежден Сергей Григорьянц. Во-первых — плохо организованное, но в то время гигантское демократическое движение. Во-вторых — партийно-государственный аппарат. И в-третьих — КГБ, у которого уже с конца 1988-го года были совсем другие, чем у КПСС, цели и интересы.

Какие же именно? «Уже в 1990-м году я публично сказал о том, что КГБ идет к власти, — сказал Григорьянц в интервью Русской службе «Голоса Америки». «А позднее, — продолжал правозащитник, — со слов тогдашнего премьер-министра Польши Яна Ольшевского, стало известно о закрытом совещании представителей спецслужб стран Варшавского договора (состоявшемся в 1989-м году в Полесье), на которой было принято решение — отдать власть демократам. Предварительно вывезя золотой запас и сохранив контроль над спецслужбами. С тем, чтобы демократам пришлось отвечать за кризис». «Это, — продолжал Григорьянц, — легко прослеживается, начиная с Маркуса Вольфа, который — как самый послушный — тут же выступил против Хонеккера и еще был уволен. А потом каждый из них прямо говорил об этом с Тодором Живковым, с Чаушеску…»

А в СССР? «Уже в 1989-м году, — вспоминает публицист, — раскручивалась рекламная кампания Ельцина. Помните Межрегиональную депутатскую группу? Его там просто никто не воспринимал, никто с ним не разговаривал. Участие в ней совершенно противоречило его складу, уровню образования, даже просто словарному запасу. Но его очень умело внедряли».

Даже сегодня, убежден Григорьянц, мы знаем об этом далеко не все. Вот лишь один пример: «Как можно избранному депутату отдать свое место в Верховном Совете? Избирали-то тебя, а не того, кого ты решил поставить. Это же не наследственная должность!»

И вместе с тем… «Мы, — рассказывает Григорьянц, — отследили — уже перед летом 1991-го года — одновременно (это есть в номерах «Ежедневной гласности»), с одной стороны, какую-то удивительную решительность Ельцина и, в общем, понимание какой-то серьезной экономической стратегии. Ведь он сам — до всякого Гайдара — первого июля 1991-го года в Новосибирске подписал распоряжение об отпуске цен для всего новосибирского региона. Т.е. — о введении рыночных отношений с первого января. И буквально в тот же день он приходит в Новосибирское отделение Академии наук и ставит несчастных академиков в крайне неловкое положение тем, что начинает рассуждать, как из камня можно получить энергию, и какие гигантские запасы энергии таятся в любом камне. Т.е. создавалось ощущение, что Ельцина кто-то ведет. Или, по крайней мере, дает ему очень профессиональные советы».

Кто же именно? На это, по мнению Сергея Григорьянца, указывают первые назначения или, по крайней мере, первые замены, которые сделал Ельцин в новом российском правительстве. «Казалось бы, — уточняет публицист, — руководителем путча был председатель КГБ Крючков, и победившая этот путч демократическая власть должна проводить какие-то серьезные чистки, какие-то серьезные изменения и вообще воспринимать как своего противника именно эту организацию. Тем не менее, как несколько позже подсчитала Ольга Крыштановская, в правительстве Ельцина и в аппарате Кремля 35% сотрудников были так или иначе — но достаточно откровенно — связаны с КГБ. Такого процента не было даже при Андропове».

Это — о кадрах. А результаты деятельности? О наиболее важном из них, к сожалению, никто не пишет, отмечает руководитель Фонда «Гласность». «В декабре 1988 года, — продолжает он, — т.е., естественно, при Горбачеве, был создан Комитет конституционного надзора СССР (некий вариант конституционного суда — под председательством замечательного юриста Сергея Сергеевича Алексеева). Который — одним из своих важнейших решений — запретил использовать в какой бы то ни было служебной практике любые решения, которые не опубликованы в открытой печати. Т.е. практически нельзя было больше ссылаться на внутриведомственные закрытые инструкции. На чем, собственно, и была основана работа КГБ. Т.е. до декабря 91-го года в своей деятельности — против граждан Советского Союза, а потом России, — КГБ был практически лишен большинства возможностей».

«Но уже в декабре 1991-го, — констатирует Григорьянц, — Ельцин — кстати, без обсуждения в Верховном Совете — вернул Комитету Государственной Безопасности всю полноту разнообразных нелегальных операций в стране (на которых, собственно говоря, КГБ всегда и держался, и ФСБ держится до сих пор)».

«Не случайно, — убежден публицист, — и Борис Панкин был снят с министерского поста через три месяца после назначения. И (в конечном итоге) заменен штатным сотрудником Главного разведывательного управления Андреем Козыревым. Причем как раз тогда, когда попытался вывести за штат министерства штатных сотрудников КГБ».

Доктрина Бурбулиса или Об автономизации

«Было очевидно: МИД во главе с человеком, который стоит за единую страну, для них — камень на дороге», — так сам Борис Панкин в беседе с корреспондентом «Голоса Америки» объяснил причины своей отставки. А почему, собственно?

Краткая историческая справка: строго говоря, на посту союзного министра Бориса Панкина в ноябре 1991-го сменил Эдуард Шеварднадзе. Тогда как Андрей Козырев, с октября 1990-го возглавлявший МИД России, в результате распада СССР формально просто вышел из подчинения головного ведомства — за исчезновением последнего.

Итак — снова «российская карта». А также неизбежный вопрос: а кто это — они? «Группа так называемых либералов, возглавляемых Бурбулисом, — отвечает Панкин. — Карьеристы, движимые желанием встать вместе с Ельциным во главе государства и не иметь над собой никакой крыши, вроде союзного центра… (Шахрая я бы сюда же отнес. Егор Гайдар — другое дело.) Которые выдавали это за акции по спасению: другого, мол, выхода нет».

Оправдание парада суверенитетов? Только отчасти. «Существовало, — продолжает свой рассказ бывший министр, — такое понятие: доктрина Бурбулиса. Мне об этом рассказывали, чуть ли не показывали бумагу… Дескать, надо распустить Советский Союз, а потом соберем все эти республики под крылом России. И будет та же единая страна, но только уже не будет никаких — ни союзных, ни автономных — республик. А будут вот эти самые… субъекты федерации. Субъект федерации — Киргизия, субъект федерации — Грузия, и так далее».

«Вот это и называли доктриной Бурбулиса, — подчеркивает Панкин, — распустить Советский Союз, а потом постепенно подобрать под себя все отколовшиеся республики, но уже — без административно-национального деления. Мне об этом говорили, когда я был послом в Лондоне. Приезжали люди, которым я имел все основания доверять, и рассказывали».

А историк легко находит прецедент. «Что бы это ни было, — сказала корреспонденту «Голоса Америки» Ирина Павлова, — его (Г.Э. Бурбулиса — А.П.) собственное детище или плод коллективных усилий тех, кто хотел быть хозяевами новой России, это — буквальная реализация сталинского плана автономизации 1922 года. Только без всяких эвфемизмов в виде провозглашения федерации под названием СССР. Именно так изначально и предлагал Сталин — вступление в Российскую Федерацию. Какое же надо было иметь самомнение, чтобы надеяться, что национальные республики после событий конца 1980-х – начала 1990-х согласятся на такой откровенный диктат Москвы! Не случайно по мере того, как новая Россия «проваливалась» с демократией, нарастала пропаганда антизападничества, великодержавия, «особого пути» России. Воплощение этой доктрины в жизнь означало бы создание еще более унитарного государства, чем Советский Союз».

Алексей ПИМЕНОВ,
golos-ameriki.ru