Пытливая жена, старательный муж и обидчивые гномы

Часть вторая

Моральный акцент

Он, безусловно, напрашивается. Скажите на милость, отчего всю жизнь зависеть от благосклонности волонтеров, которых в принципе никто не звал на подмогу и которые своей неизбывной готовностью помочь приучали кельнских мастеров к ожиданиям откровенной халяве?! Вот когда ушли гномы, гордо помахивая кисточками на колпачках, мастеровой люд и заработал в полную силу.

История подтвердила непрерывно растущий статус кельнских мастеров, которые довольно быстро вывели город в разряд самых крупных индустриальных и культурных центров западной Германии. И по части были, и по части легенд.

Город застолбил право на гномов не только фонтаном. В кельнском музее шоколада демонстрируется необычная скульптура, выполненная в художественной манере середины прошлого века. Этот седобородый гном восседал над сейфом с шоколадными плитками и выдавал их любому страждущему – разумеется, при условии предварительной оплаты. Так выглядит один из первых в ФРГ автоматов по продаже шоколадных изделий, который горожанами прозван «Шоколадный гном».

Не только кельнская достопримечательность

Впрочем, право на Heinzelmännchen оспаривают у Кельна в других немецких регионах. Если карандашом провести от Кельна строго на восток прямую линию протяженностью около 500 километров, то грифель уткнется в саксонский городок Айленбург. Своими размерами и населением он, одноширотный с Кельном, несопоставим. Город малоприметный, причем, был таким всегда. Даже нынче его население не превышает 15 тысяч душ. А на пике средневековья, когда предположительно родилась легенда о гномах-помощниках, – около 8 тысяч.

Может, как раз по причине своей незаметности, сохранившейся и поныне, городок претендует на славу гномьей родины. Согласно легендам, гномы, чем могли, помогали местным графским династиям благоденствовать да богатеть. Начиная от организации пышных свадеб до создания волшебных колец и иных оберегов ну и распознавания в окрестных пещерах драгметаллов и минералов. Сегодня целая дюжина отелей в окрестностях Айленбурга предлагает свои услуги, среди которых есть весьма заманчивые. К примеру, полуночное свидание с гномами на предмет пророчеств по части здоровья и долголетия. Ну кого же из туристов, не говоря уже о самих айленбургцах, эта тема оставить равнодушными?!

Как здесь оказались гномы? На этот вопрос айленбургцы могут серьезно обидеться. Местные краеведы – профессионалы и любители ответят кратко: «Что это значит – оказалось? Они тут были всегда. С незапамятных времен. Старинные рукописи рассказывают о неведомых и поныне подземных лабиринтах под любым из замков – а таковых тут немало».

«И что – гномы никогда не покидали Саксонию?» «Да к чему им это? В их тайны никто не лез, никто за ними не шпионил, как сказано в балладе Копиша. Ну живут себе где-то глубоко под землей – пусть живут. Хотят помочь – спасибо. Дело-то добровольное».

В честь айленбургских гномов мэрия учредила городскую премию Heinzel за выдающиеся гуманитарные достижения для граждан-добровольцев. Местные ценители народного эпоса придумали и нарисовали городской талисман – очаровательного гномика в серо-голубых тонах с милым именем Хайнц Эльманн. А сложная туннельная система под замками побудила историков всерьез заняться написанием научного труда о происхождении, жизни и творчестве легендарных застенчивых существ. Эта идея родилась в связи с изучением сказок братьев Гримм, в одной из которых, датированных 1818 годом, упоминались Айленбург и его невидимые обитатели, которые устраивали даже собственные праздники под землей. Об этом поведал Гете в балладе «Свадебная песня», посвященной торжеству по случаю гномьего бракосочетания.

Так что если в Кельне воздвигли памятник карлушам-мастеровым, то в Айленбурге гномье житье-бытье волонтерством не ограничилось.

Любопытство в облике матери, отца, дочери

«Тщеславие в союзе с Любопытством один лишь плод рождает – Болтовню, ее же Глупость завершает» – такой вывод делает французский писатель XVII века Лафонтен в басне «Черепаха и две утки», которую в русской версии представил Гаршин в «Лягушке-путешественнице». Да, обе дамы – Черепаха и Лягушка – были лишены крыльев, да, обитали в своих степях-болотах. Как язык повернется осудить их за обретение возможности мир посмотреть ну и себя показать?!

В переводе на кельнские реалии это может означать одно: фрау Schneider, возможно, захотелось прихвастнуть перед товарками, до чего легко и просто можно укреплять благосостояние. То есть потрепать язычком, не особо задумываясь, к чему откровение может привести. Что называется, от Любопытства всего шаг до Тщеславия, умноженного Болтовней, и Глупости: ну и к чему в финансовые тонкости посвящать сторонних бабенок, возбуждая в них зависть?!

Другие мастера пера реагировали довольно жестко. Мольер, к примеру, выразился короче и решительней своего земляка Лафонтена: «Любопытство – дочь Ревности». В нашем случае это читается с сомнением: к чему могла приревновать фрау Schneider? к тому, что ее супруг становился все более востребованным? А, может, она вдруг захотела сказаться другом своему благоверному: заботливой женушкой, которая печется о поддержании его здоровье на фоне титанических трудовых затрат… Беспощадной оказалась немецкая романистка Ида Бой-Эд: «Всякий раз, когда любопытство решает вторгнуться в чужие дела, оно надевает маску друга».

«Говорят, что женщины любопытны, – утверждал век назад австрийский книготорговец Йозеф Шробах. – Только в одном вопросе они не замечены: никогда не спрашивают, где мужчины добывают деньги, которые им так необходимы». И в этом случае есть повод для размышлений. Наша фрау Schneider была об источнике благ прекрасно осведомлена. Ее занимало, как уже замечено, совсем другое: поразительная интенсивность поступления этих благ. На вопрос «где» она тоже получила внятный ответ – в подвале. Ну а после того, как ранее неизвестные интенсификаторы этот подвал покинули, муж ее взял весь объем работ на себя, резко прибавив в прилежании.

Так что Стив Джобс был недалек от истины, когда сказал: «Любопытство – двигатель прогресса». Возможно, когда гномы покинули подвал дома портного, а заодно и остальные подземелья мастеровых Кельна, они подчинились решению своего профсоюзного комитета: уж очень одномоментно они отбросили идею волонтерства. Неизвестно, как прокомментировал случившееся сам портной, но никакого насилия, которое, к примеру, запечатлено в присловье «Любопытной Варваре на базаре нос оторвали», байка не зафиксировала.

Развернутые размышления о портновском житье-бытье, гномьих обидах и бардовском посыле

Вы помните, как, обидевшись на жену портного, ушли гномы? Тихо, организованно, гордо. И, придя в народные сказания, книжки, мультики, остались, как им и подобало, героями. Уж оттуда, со страниц и с экранов, их не сгонишь, как, извиняюсь за сравнение, назойливых мух. И не желают они отвечать на вопрос, зачем им было таиться? Потому что и так понятно, зачем. А чтобы избежать всенародного искушения получать все за здорово живешь.

Вот и определили средневековые тимуровцы орднунг, кому и как помогать. Критерии отбора неведомы. Видимо, без учета прилежания реципиентов не обошлось.

Вот и попал в поле их зрения некий портной, которого мы условно поименовали Herr Schneider. Весьма старательный. Камзолы из-под его руки сидели на клиентах как влитые. Портной хоть и не бедствовал, да и слава о нем была немалая. Однако ж кошелек его на изысканные яства явно не тянул.

Не годился в стахановцы. Изделия его получались штучные и нечастые. Уж очень был совестливый.

И вдруг все враз переменилось. Есть версия, что существовал секретный сговор портного с гномами. Кто на кого вышел, не очень понятно. Ясно другое. Образ жизни портного изменился. Он по-прежнему занимался тем же ремеслом, но начал осваивать деликатесы, посещать дорогие питейные заведения и щедро одаривать женушку златом-серебром.

Ей бы окружить его свежей дозой заботы и внимания. Ан нет! Заметила лишь то, что хотела заметить. А именно: то, что резкий рывок к благосостоянию каким-то образом связан с подвалом. Скажем, жене было известно, что нынче мужу надо было подготовить к будущему шитью различные детали одежды. На большее не хватило бы времени. Между тем – вот неожиданность! – уже на следующее утро обтачки, манжеты, подзоры, клапаны, канты превращались в готовое платье.

Может, домовые извинили бы женское любопытство. Но вот не смогла трепетная гномья душа насмешку перенести. Обиделись и все как один высыпали из подвала. И ходу из Кельна.

С той поры всю рутинную работу, которую прежде брали на себя гномы, включая музыкальное сопровождение вполголоса, вынужден был выполнять сам портной. Так гномы, можно сказать, вывели на столбовую дорогу вдохновенного труда и его, и остальных жителей города, которым подобная подмога прежде просто подарена была.

В скульптурной композиции, украшающей фонтан в Кельне, отображен спектр кипучей деятельности. Домовые – они ж за его только ни пахали! Турецко-молдавская помесь гастарбайтеров с тимуровцами!

Покидать непрошенных помощников этот мир, предварительно поправив колпачок, призывает песня Юрия Кукина: «Беги от людей, мой маленький гном…» Опоздал бард. Гномы и без того много веков в тот же Кельн носу не кажут. Со вторым пожеланием барда «Беги поскорей в свой старенький дом» сложнее, поскольку никто не ведает о нынешнем гномьем ПМЖ. Слава Всевышнему, никакая фрау Schneider еще не сунула свой нос в эту проблему.

Во саду ли, в огороде

Сегодня в Германии, насчитывающей 84 млн. жителей, 40 млн. гномов. Причем, как утверждают знатоки вопроса, ежегодно их число увеличивается на 2 млн. То есть лет через двадцать людей и гномов будет поровну.

Стоят себе в садах и на лужайках. Пусть хоть в таком обличье пашут, рассудили немцы. Да, песен не поют, на конвейере «Фольксвагены» не собирают, и национальной сборной по футболу отказались подыгрывать, как в свое время проделывал такой фокус старик Хоттабыч. Иначе б ей уже не однажды кубок чемпионов мира в руках держать.

Даже это жители страны толерантно стерпели. Прощают гномам тенденцию усиления популярности в стране вин при том, что тотальный пивной недопив – откровенный подрыв главной особенности национального футбола. И на мюнхенский беспредел – ноль внимания. А ведь на «Октоберфестах» в каждый масс (литровую кружку) недоливают, случается, до 150 миллилитров пива.

И это прощают!

Зато миллионы колпаконосцев с седыми бородками охраняют хозяйское добро. Впору говорить о заполонении гномами садов, на что в романе «Гарри Поттер и Тайная комната» жаловался один из героев. Домовые, когда из глины, когда из дуба или пластмассы, подпирают дерева, а, бывает, на крыши взбираются.

От кого дома и сады берегут, непонятно. В законопослушном государстве переход улицы на красный свет – событие едва ли не общенационального обсуждения. О каких преступниках речь? О каких домушниках?!

Немцы про отсутствие криминала стараются не думать. Чем черт не шутит, авось что-нибудь из ряда вон случится. Кто-то из национального парка бронзовую скульптуру украдет – на металлолом. Случается. Но редко. И подобные идеи исходят исключительно от приезжего румынско-болгарского люда. Гномы стали частью экологической среды. Службу при дубах-березках несут исправно.

Но немцы своих рукастых дезертиров не забыли. Решили: захотят беглые гномы вернуться к прежним обязанностям – пожалуйста, полная им амнистия. Об этом чуть позже. А пока продолжаем размышлять о географии гномьего феномена.

Ищите женщину. И обязательно найдете

Есть подозрение, что Кельн карлуши не зря оболюбовали. Здесь якобы никогда не любили трудиться: тот же кельнский собор больше шести веков строили. Вот уж долгострой, каких поискать. А старательный портной – исключение из правил.

Кельнцы верят: гном сменит гнев на милость. Надежду делом крепят. На традиционном кельнском карнавале он – один из главных персонажей. Славят гнома. Он, как колбаса и локальный говор «кельш», не говоря уже о местном пиве, – часть городского этнографического ландшафта.

Так и живут много веков бок о бок: молва, баллада и памятник. Самое доступное – уже упомянутый Heinzelmаеnnchenbrunnen, Гномик фонтан. А центральная фигура его – портновская жена с фонарем в руках в окружении дюжины гномов. Не только туристы, но и кельнцы вокруг памятника стаями ходят. Видимо, пытаются приглянуться рукастым, авось кто из них – коллега по цеху – подсобит хотя бы уж тем, что удачу принесет…

А коли она тебе улыбнулась, имеет смысл вспомнить: исход гномов в неведомые пределы связан не только с неистребимой дамской привычкой совать нос в мужские дела. Нет, она делает это с непременным наставлением мужчине, что и как ему следует делать. Почему? Потому что великих мастериц среди тех же портных, не говоря уж о плотниках, кулинарах, гончарах, пивоварах, – единицы. Сплошь мужики. А советовать-то по любому легче и приятней. Ну чтобы понятно было: за каждым великим мастером стоит великая женщина.

Веками гномов вырезали из дерева мягких пород. Фактически это было вполне себе штучное произведение искусства, требовавшее на изготовление немалого времени. Но если это произведение годами стояло под открытым небом, оно покрывалось трещинами и плесенью которые не могла закамуфлировать никакая краска.

Полтора века назад в небольшом тюрингском городке Грефенроде возникла идея поставить производство гномов на поток, используя глину и соответствующую форму. Внести новую ноту в симфонию цветочной клумбы, как поэтично выразился Рейнхард Грибель, представитель четвертого поколения фирмы Griebel – законодательницы немецкой моды на садовых гномов. Предок Рейнхарда Филипп Грибель в 1880-х наладил цеховое изготовление керамических карликов.

Уже тогда чувствовался недохват гномов. Впрочем, он оставался и в новейшие времена. Полвека назад 60 процентов немцев считали карлуш неотъемлемой частью своих палисадников. И сейчас число гномьих поклонников велико. Почему? Все он, менталитет. Для многих немцев садовый гномик долгие годы – олицетворение работящего нрава хозяина: тот, стало быть, привержен порядку, а значит в доме достаток. С годами к гному с пилой-лукошком-молотком примкнули его собратья, которые стали рассказывать об иных пристрастиях хозяев. Появились карлуши при удочках, скрипочках, ружьях, с колодой карт, с рюкзаком за плечами… Так что прохожий, взирающий на палисадник, даже не видя обитателя дома, понимал, чем он занят в свободное (а если тот пенсионер, то и в основное) время.

Кого-то садовые гномы, какого бы ни были обличья, смущают. Шлепают-то в том же Грефенроде конвейерным макаром. Стало быть, речь идет о заурядном киче, и термин «произведения искусства в садовом формате» в этом случае неуместен. Не особо заморачивается на подобных тонкостях Германия, тем более в последние годы стремительно стареющая. Эксперты головного института по изучению общественного мнения в Алленсбахе, отмечают: сегодня рядовой в формате 50+ житель страны на вопрос, что для него самое важное, говорит не «много и хорошо работать», а «с радостью вспоминать самые приятные моменты жизни, получать удовольствие, наслаждаться». А эти сладкие ощущения напрямую связано с садовым гномом. Он – напоминание и о сказках, услышанных в детстве, и о профессиональном мастерстве, которое передалось потомкам, и об интимных успехах.

Мы еще вернемся в Грефероде. А пока отправимся в Мюльхайм-на-Руре, другой очаровательный немецкий город, в часе езды к северу от Кельна. Хозяин одного из домов прямо на окраине пшеничного поля – фермер, который зерно выращивает и скашивает, – оказался не обделен художественным даром. Вместо гнома в своем садике он решил поставить… самого себя. В натуральную величину. Из подручных материалов. Вот как это у него получилось.

Немец ни за что с гномом не расстанется. Разве что покусится на карлушу озорник с галечкой в ладошке, воспринимая садового смотрителя как мишень. Этим, видимо, объясняется желание гнома оставаться в тени. Тех же яблонь-груш-березок, к примеру. Под колпачком его, не исключено, бродит сомнение: а в самом деле мне тут все рады, все ли готовы чтить без малого полуторавековые традиции?

Сомнения одолевали и современного немецкого Пигмалион Рейнхарда Грибеля. Не давала ему покоя гендерная привязка: почему гном – исключительно мужичок? Почему непременно придерживаться традиционного образа? И вот – случилось. Должно было пробежать 110 лет, чтобы рядом с мужичком появилась карлица… пардон, дамочка. В разном обличье. То она, пардон, в неглиже, то есть почти при галатейной обнаженке, то одета, на все пуговки застегнута. Рейнхард разнообразил ее гардероб, сохраняя строгое выражение лица, – ну как же еще должна выглядеть за домом и за садом смотрительница? Есть и немецкая классика: экологически безупречная баварская дамочка. Кружавчатый белый передничек поверх синей юбки, красная шапочка с игривым помпончиком. Эко-гномка – каких поискать.

А вот еще одна. В ночной рубашке. Погоди, на кого ж это она похожа… Уж не на фрау ли Schneider, портновскую женушку?! И как, такая же любопытная, за что достойна памятника?! Если так, то где, в каком городе его ставить? О, нет, кельнского эксперимента вполне достаточно…

Александр МЕЛАМЕД. Фото автора.