Елена Пригова | Пятнадцатый сон Веры Павловны. Бедная Маша…

Маша пыталась выдавить из себя слезу, чтобы все вокруг от вида машиной слезы тоже давили из себя слезы. Слеза не давилась и от этого зрелища хотелось всем наблюдателям за Машей удавиться. Но слеза не давилась уже голос дрожал и влажность почти готова была залить добрые глаза, но… эмоции не восполняли отсутствия фактажа, а Маша была плохой актрисой. Ей не верили почти все слоны. С ослами дела обстояли проще: ослам нельзя было упрямиться и сопротивляться трагикомедии по чисто партийным соображениям, и ослы заранее приняли решение за Машу: слезе быть! Но слеза все не давилась…

Уже давился своими вопросами героический Shit с именем первого человека. И от этой удавки ни пукнуть, ни кашлянуть он не мог и только выпучивая глаза громко стучал словами, лишаям голоса очередного решившего подать трубный глас слона. Но слеза у Маши не шла. Маша уговаривала себя внутренне всеми словами, сказанными в умных книгах ее любимой русской литературы, которую Маша изучала в далёкой стране бурых медведей, гуляющих по городам и весям в бодром ритме Камаринской. Но в той далёкой стране ее предков был институт имени «Их Всего», а посему Маша знала, что под поезд ей рано, что она не Анна и должна таки выдавить слезу. У слезы был запор…

У Маши была фамилия, звучащая для всех, понимающих по-русски, как отчество, но с сербским отзвуком по папе. А по матери она была русской, но родилась в Канада. Потом девочку перевезли в раннем детстве в Америку, где она стала американкой. Друзья и соратники любили робкую Машу и рассказывали красивые сказки об американской мечте девочки, чьи родители были спасены из страшной страны бурых медведей, где звезды красные горят прямо не башнях рядом с домом, где вот уже столько десятилетий проветривается забальзамированная тушка того, кто Живее Всех Живых.

Никто не задавался вопросом, какие образом папа и мама Маши попали в страну Кленового листа, потому что тут вопросов возникало больше, чем ответов, а сама Маша всем в октябре за закрытыми дверями сборища ослов повторяла, что «Мои родители бежали от коммунистических и нацистских режимов». Слез тогда давить Маше не надо было ей и без слез все верили. И все верили тому, что она утверждала ещё в уже историческом 2016-м, когда женщина только собиралась вверять грамоты с большим и красивым кондором на гербе нашей страны в далёкой стране с трезубцем на гербе. Маша рассказывала о бедных родителях: «Мой отец сбежал от Советов, прежде чем, в конце концов, нашел убежище в Соединенных Штатах. Семья моей матери сбежала из СССР после большевистской революции, и сама Мама выросла без гражданства в нацистской Германии, прежде чем в конечном итоге, отправиться в Соединенные Штаты». Далее совсем наступает шоковое из географического о том (опять же со слов Маши), что ее родители впервые приехали из Украины в Канаду, где девочка появилась на свет в ноябре 1958 года. И после всех канадских «ужасов» семья наконец обрела великую американскую мечту, когда Маше исполнилось три года…

Где и когда встретил серб-папа русскую маму не очень ясно, как и каким образом эти люди попали в Украину, из которой бежали в Канаду, если Сербия не Украина, а родители мамы сбежали из СССР после революции и жили в Германии. Информацию о странствиях имеют те, кому надо иметь и им виднее…

Веру Павловну терзали сомнения: с одной стороны, ей нравилась Маша и дамы могли вполне бы стать друзьями, но как во сне подружиться, когда у Маши был свой сон, в котором она должна была плакать, а Вере хотелось смеяться? Вера все искала ответы, но ответов не было и Вере тоже становилось не до смеха. Ей снился большой дворец, смахивающий на цирк, в котором ослы пытались бить слонов из-за Рыжего Донни, а Донни пытался бить всех и сразу, и даже Бедную Машу. Бил Донни словами и каждый понимал их на своём языке по-разному. Многие вообще не понимали языка Донни и это было проблемой. Но ослы утверждали, что Рыжему не нравилась брюнетка Маша, которой не нравился Донни. Маша тоже говорила о Рыжем и даже не с теми, с кем стоило о нем говорить. Рыжему всегда нравились блондинки разных оттенков. Поэтому у Маши не было шансов. Но Маша для Рыжего Донни вообще не была женщиной все были в этом политическом безумии гендерно-нейтральны. Женщины боролись за равенство и равенство им мстило равно с мужчинами.

Маша никогда с Рыжим Донни не общалась и ничего от него не слышала лично, но она предчувствовала и это была женская интуиции, хотя говорить о гендерном было не комильфо.

Маша была прекрасной и умной, получила роскошное образование и даже в плющевой альма-матери. Всех коллег плющило от знаний Маши и ее с удовольствием брали на работу, потому что была она работником отличным, что и отличало ее от миллионов тоже хороших и знающих. Она была всеми любима и прекрасно о ней отзывались не только коллеги, но и те, кто ее вообще никогда не знал. Она ведь из тех женщин-загадок, которых нельзя не полюбить. Но Маша любила свою работу и была ей навечно отдана.

Маша спасала мир и помогала людям. В этом благородном весьма преуспела и за это страна постоянно посылала ее… в разные концы мира аж 33 года… Опять вспомнился «Их Все» с его «тридцать лет и три года». Карьерный дипломат емко звучала суть жизни Маши. И карьера ее закидывала аж семь раз в разные страны и даже страна родная трижды посылала ее куда-то руководить тоже посланными от имени страны. Все три страны, куда Машу посылали руководить по три года, были из тех стран, которые входили когда-то в одну, но большую, из которой бежали предки Маши по маме. Все коллеги поэтому считали, что именно Маша лучше всех разбирается в том, что происходило и в Кыргызстане, и в Армении и даже в стране гордых в вышиванках. Маша же владела языком, который все ещё понимали в этих странах, но предпочитали на нем больше не говорить. Так язык именно до Киева ее довёл да на Киеве и споткнулся.

Маша даже ухитрилась вбить клин между страной с таким не по-английски непроизносимым названием Кыргызстан и Ненькой, а потом ещё и пыталась последнюю подставить с иракским следом в кольчугах, которые оказались маловатыми для правды, но очень большими, чтобы устроить скандал на пустом месте. Вероятно, это все происходило от большой любви Маши к миру и особых знаний тех стран, куда страна наша посылала посланницу. Но все продолжали восхищаться ее профессионализмом.

И каждый раз все большие и не очень коллеги Маши хлопали в ладоши и радовались вместе с ней правильной дороге, по которой в те страны, где бывала эта добрая женщина, приходила Благая Весть под звездно-полосатыми стягами в виде зелёных вливаний демократии.

И никто уже не замечал, что Маша играла в свои игры, что Маша постепенно превращалась во Владычицу Морскую из любимой сказки от ее любимого «Нашего Всего». И Маша спокойно увлекалась политическими интригами в Неньке и сливала большие чёрные книги почему-то прямо ослам, а потом не всегда говорила им же под присягой правду. Она решала, кому из людей в вышиванках давать визы, а кому нет. Оно вообще многое решала и не всегда эти решения были правильными. Но Маша была Машей и ей прощалось все Машу любили, а Рыжего Донни нет…

Мораль сей сказки проста, и она у ослов одна, у слонов другая, а всем хочется плакать, но выдавить слезы даже Маша правильно не смогла…

Вера Павловна боялась просыпаться… Она очень переживала во сне за Машу из женской солидарности, но внутренний голос нашептывал ласково-шипящее «Что ж ты, Маша?»… Впереди был один длинный и бесконечный сон разума… Чудовища все оказались материальны…