Провинциальный рассказ

Виталий Щигельский — петербуржский прозаик и публицист. «Автор года 2009» по версии литературного портала «Литсовет». Лауреат (второе место) Открытого чемпионата России по литературе газеты «Московский комсомолец» в номинации «Проза» (2011 г.).

Рассказы, очерки и статьи автора опубликованы в печатных и электронных СМИ, в частности, в журналах «Сибирские огни», «Новый мир», «Нева»; в газетах «Обзор», «Наша Канада», «Мой район», «Час пик», «Королевская панорама». Ведет блоги на сайтах «Эхо Москвы» и «Московский комсомолец». Отдельными книгами вышли романы «Обратное уравнение», «Время воды», «Наночеловек».

Пусть это будет детективный рассказ, успешный коммерческий жанр, где справедливость торжествует, и преступник окажется наказанным по законам нашего конкретного времени.

Итак… Это случилось в кафе «Айзерикебаб», на Лиговке, где за заляпанной стойкой вяло жевал шалу сонный джигит, заросший щетиной прямо от глаз. Его высвобожденный зельем дух витал далеко отсюда: на горбатом каменистом утесе возле вожделенного, белого, как снег, ишака.

Маленький, слабо освещенный зал был почти пуст. В самом темном углу проглядывались неясные очертания напряженно сидящего человека нависающего над дюжиной пустых кофейных чашек и переполненной пепельницей. По центру же расположилась странная пара: молодая женщина в меховой шубе, меховой шапке, с меховым телефоном и отделанной мехом сумочке (так одеваются быстро-разбогатевшие люди), и немолодой уже человек, изнуренный палочкой Коха и тягой к познанию непознаваемого. Он был одет в серое, на две трети, пальто фабрики Володарского и застегнутую под самое горло белую рубаху с вероятно заменяющим запонку на правом манжете чернильным пятном. Между его ступней был зажат чемодан со впалыми боками голодной дворняги.

— Господи! Милая, любимая Нора, как же долго я вас искал в этом огромном городе. Я так рад…

Сильно волнуясь и от этого пошатнув колченогий стол, он неловко привстал поцеловать даме руку, но та отстранилась с вялой улыбкой и сказала:

— Не здесь, Ванечка. Не здесь и не так. У нас не принято на людях руки всякие целовать. Это, выражаясь по-вашему, пошло.

— Извините, — смутился Ванечка и опять задел колченогий стол.

— Какой же вы неловкий, Иван. Так нельзя, — сказала женщина и закурила тонкую сигарету, посаженную в длинный мундштук. — Мы так и будем сидеть, или вы чем-нибудь все-таки угостите меня? Вы вообще ухаживать за мной собираетесь?

— Конечно, конечно. Как же я так! — вконец смутился немолодой человек, хватаясь за чемодан. — Самогоночка ваша любимая, на калгане настоянная, божья слеза.

— Ну что вы, — замахав руками, словно отгоняя надоедливых мух, проговорила Нора. — Здесь так нельзя. Здесь вторая столица. С собой приносить и распивать напитки нельзя. Заказывать надо у стойки, вон у того господина. И потом —

самогон! Этот самогон… от него болит голова. Закажите мне сухой «мартини» и побольше льда. Да есть ли у вас на это деньги, Иван?

— Не беспокойтесь, пожалуйста, я сейчас.

Ванечка поспешил к стойке, на ходу перетряхивая потертый бумажник.

Когда он вернулся с подносом, его дама как будто уже спала. Он тихо сел напротив, осторожно поставил на стол бокал с «мартини», рюмочку водочки для себя и стал смотреть на нее немигающим взглядом.

— Что вы там рассматриваете, Ванечка? Ухаживать-то кто будет за дамой? — притопнула каблучком Нора. — Или будем так сидеть и молчать? А впрочем, давайте пить.

Ванечка покорно кивнул и, опрокинув рюмку, снова нырнул к чемодану.

— Опять самогон, — Нора брезгливо насупилась. — Я же говорю вам, что здесь не принято.

— Нет, что вы! — вылезая из-под стола, отвечал Ванечка. — Здесь письма.

Он положил перед ней аккуратно перевязанную бечевкой стопку конвертов:

— Собственно поэтому я и решился найти вас.

— Это же теперь ваши письма. Письма вам, — поправила его Нора, чуть прикасаясь к бокалу.

— Но это же вы писали, — снова смутился немолодой человек, хватаясь за рюмку. — Вы там писали, как любите меня, как хорошо нам было под Саратовом этим летом.

Третий посетитель кафе задавил в пепельнице недокуренную сигарету и встревожено заерзал на стуле, явно собираясь подобраться поближе.

— Ну да, конечно, — улыбнулась на сторону Нора. — Вы имеете в виду сеновал. Вам ведь только это нужно. Вы хоть любите меня? Вы хоть знаете, что это такое?

— Да-да. То есть не нужно, но знаю.

Чувствуя, что запутался, Иван не выдержал, щелкнул замками чемодана и выхватил оттуда два предмета: небольшую бутылку и выточенную из липы шкатулку.

— Так и спиться недолго, — пожурила его знакомая, но шкатулку открыла.

Там лежали два потемневших от времени кольца из полу-драгметалла.

— Я чтоб не дрожала рука: я собираюсь предложить вам свою руку. — Ванечка сделал глоток из горлышка и зажмурился. — Будьте моей женой.

Нора допила свой бокал и удивленно пожала плечами:

— А сердце? Да и что же вы будете делать здесь, я имею в виду, чем зарабатывать, где жить?

— Я пишу, точнее, я написал два романа, и буду писать дальше. Помните, как вам нравилось, когда я читал вам?

Нора рассмеялась:

— Книжки — это сейчас неактуально, вам надо пойти учиться, Ванечка, тогда сможете что-нибудь продавать, например металл. Это серьезное статусное занятие, и оно приносит хорошие деньги. Жить нужно достойно, Ванечка. Иначе не будет будущего.

Иван наклонил голову и запустил пятерню в прямые рыжеватые, неровно подстриженные волосы. Какое-то время он сидел неподвижно, но потом нашел силы возразить:

— А я разве не живу достойно? И кто может знать, будет это будущее или нет? И каким оно будет? Этого никто не может знать!

— Может, может, — хихикнула Нора. — Чем витать в облаках, посмотрите лучше на себя. Вы так похудели, Иван. Нужно кушать, Иван, чтобы щечки были круглые и животик. У вас же совершенно нет живота.

— Зачем мне живот? У меня — пресс.

— Ха-ха-ха, пресс! По животику можно хлопать, а чтобы был животик, нужно продавать металл. Все очень просто, Ванечка.

— Хорошо, — Иван покорно кивнул. — Я буду продавать металл. Главное — я люблю вас!

— Вы не сможете продавать металл, Ванечка.

— Ну, буду писать, буду преподавать. Главное — вы любите меня! Или, хотите, уедем ко мне под Саратов, у нас расцветает весна. Или вы уже не любите меня?

Третий посетитель глубоко задышал, словно перед началом оргазма, и рука его, оставив в пепельнице очередную тлеющую сигарету, полезла в карман пиджака.

— Наверное, люблю, оттого и советую. Впрочем, вам этого не понять. Поезжайте к себе под Саратов, учитесь, торгуйте металлом, в общем, живите достойно. И все у вас будет хорошо. А мне, пожалуй, пора, — закончила Нора, поеживаясь в монгольских мехах и поднимаясь.

— А как же письма, как же все, что произошло этим летом?! —  надрывно крикнул Иван.

— Опять вы про сеновал, — отмахнулась Нора, — учитесь жить для себя, а главное — кушайте, кушайте. И прощайте.

Она стремительно вышла на улицу, оставив после себя пустой бокал с красными отпечатками, горстку пепла, окурок и мужественный аромат «Hugo Boss».

Третий посетитель презрительно хмыкнул и выключил не нужный более диктофон. Впервые за вечер он расслабился, позволив себе закурить вместо сигареты сигару — дело было сделано — и набрал на мобильнике номер:

— Палыч, это я… Хто-хто, детектив твой пикантный. Я их снял. У тебя все в порядке. Без рогов. Это просто алеша, по-вашему будет — лошок. Безответная любовь оборванца. Никаких шансов-шманцов. Что-что? А, ты про бабу. Он сидит, а она ушла.

Нора действительно ушла. За угол. Там ее поджидал красный «майбах». Красный, как помидор. Она села в приоткрытую дверь рядом с крупным мужчиной. Тот изобразил на лице улыбку, отчего пунцовые щеки его затряслись. Нора похлопала его булькающее брюхо ладонью и захохотала:

— Едем! Мой идиот не туда следит. У нас четыре часа, мой толстячок!